Верь мне
Шрифт:
Договорить ей не даю. Зажимаю ладонью рот. И, казалось бы, у меня силовое преимущество, но этот маленький разъяренный зверек вьется так, что выкручивает мне руки.
– Как именно? Ты захотел? Или она? В какой позе?
– Я не помню, блядь!!!
Меня накрывает. Капитально нахлобучивает. Вся восприимчивая нервная структура под кожу подползает. Рвет бешеной вибрацией мне кожу. А Соня умудряется на ней играть, как на струнах, целый, мать вашу, рок-концерт.
– Вспоминай!! Вспоминай!
Я бы никогда никому не позволил такого давления прежде. Никому. Даже
– Раком! Мать твою, я ебал ее раком! Втопил до упора и чуть не высадил ее головой стекло пассажирской двери. И да, я сам был инициатором. Я! Хотел ее трахнуть и уничтожить то, что оставила ты. Отрезать все пути к тебе. Забыть тебя. Хотя бы на один проклятый миг забыть! Перестать тебя видеть и чувствовать! Оборвать, на хуй, эту связь! Но у меня едва стоял, блядь. Тверже, сука, вытаскивают. И кончить я в первый раз так и не смог. Позже научился. Так тебе, мать твою, достаточно подробностей?!
Соня снова заряжает мне по морде. Не раз, и не два, превращая мою щеку за серию ударов в один сплошной синяк. Я бы сказал, что мне похер на это… Но на самом деле я, словно шизанутый мазохист, чувствую облегчение, которого, мать вашу, так долго ждал.
– Нет, недостаточно, Саш! Давай еще! Что ты чувствовал?
– Мы расстались, Сонь! Мне было похрен, кто рядом. Я пытался жить дальше! Знал, что тебя больше не будет, и все. На этом точка. Я не обязан оправдываться. Ты охренела, если думаешь, что имеешь право выжимать из меня всю эту хуйню! Ты охренела, Сонь!!! Но я рассказываю, потому как я, блядь, понимаю, что ты чувствуешь!
– Мне плевать… Плевать, что ты думаешь и чувствуешь… – бормочет она, кусая в этом бредовом кумаре свои губы. Мотает головой, продолжая рыдать и избивать меня. – Что ты ощущал, когда все эти месяцы трахал ее???
– Что ощущал? В том-то и дело, что я, блядь, ни хрена не ощущал! У меня, сука, все нервные окончания эмигрировали в неведомые дали вместе с тобой! Я, блядь, сдох после твоего отъезда, понимаешь? Я, мать твою, жил как конченый зомби. Я в прямом смысле не чувствовал ни души, ни тела. Я окаменел, онемел, очерствел… Перестал воспринимать этот чертов мир!
Замолкаю, когда Соня приникает к моей щеке своей. Вжимаясь, со всхлипываниями трется влажным лицом. И тогда я понимаю, что моя кожа пылает огнем. Но и ниже шеи все раскаляется до таких температур, что будь я все-таки из стали, стал бы красным.
– Целовал?! – выпаливает почти бездыханно, будто умирая.
Я и сам… Умер. Воскрес. Умер. Воскрес. Умер. Воскрес.
Походу я стал асом в этом деле. Справляюсь за секунды.
– Целовать?! Кого я, мать твою, мог целовать, если мой ебаный мозг, несмотря на полную деградацию, знал и помнил лишь твой вкус?!
Соня отстраняется, чтобы посмотреть мне лицо. Но взгляд почему-то не выдерживает. Почти сразу же спускается к губам. Касаясь их пальцами, вызывает в одеревеневшей плоти пожар.
Сердце так же быстро вспыхивает. Сжимаясь, принимается пульсировать. Разгоняется и раздувается за секунды от крохотного сгустка до безразмерного шара, переполненного кипящей
Я молчу. А Соня прижимается к моей груди и начинает так отчаянно плакать, что меня этим цунами едва, на хрен, не сносит. Она практически непрерывно содрогается, надсадно дышит, издает громкие глубинные рыдания, раз через раз захлебывается, хрипит и кашляет. Не знаю, где беру силы, чтобы стоять неподвижно. Ведь каждый этот звук отзывается внутри меня такими, мать вашу, муками, после которых я вспоминаю формулу геометрической прогрессии. Они множатся и множатся. До бесконечности. Растут так быстро, что в какой-то момент мне кажется: еще секунда, и я, блядь, тоже заплачу.
Именно в этот миг Сонины дрожащие плечи опадают, грудь перестает так натужно и быстро двигаться, всхлипывания постепенно стихают. Спустя несколько вздохов она крайне тихо, сквозь остаточный скулящий плач, нашептывает:
– Тест показал две полоски. И я… Я осознала, что больше не могу сражаться. Сил не осталось. Я сдалась.
Блядь... Блядь. Блядь!!!
Все мои внутренности выкручивает с такой силой, что нутро за мгновение превращается в прах.
Но я сцепляю зубы, тяну носом воздух и так же тихо отвечаю:
– Я понимаю.
– Я знала, что не смогу сделать аборт…
– Тебе надо было позвонить мне… Просто позвонить.
Звучим сейчас оба в меру ровно, но при этом почти не слышим друг друга. Смотрю на нее и не слышу.
Она же… Она как зефир. Такая же нежная. А ее там… Из-за меня! Страшно думать о том, что с ней делали! Просто… Мать вашу… За это мне на ком отыграться?!
– Я не могла… Не могла… Не могла… Проще было бы отрезать руку… Хотя, казалось бы… Парадокс! – хрипло и горько смеется. – Рука мне нужна, но ее я могу отдать! Ребенок не нужен, а его – не могу!
Блядь... Блядь. Блядь!!!
– Надо было просто набрать мне, Сонь. Нужно было позвонить, родная. Мы бы все решили. Вместе.
– И я подумала… Ночью проснусь, пойду к мосту и прыгну в Днепр…
– Ты че, дура?! – взрываюсь раньше, чем успеваю что-либо сообразить. Хватаю ее за плечи, трясу нещадно. – Ты дура, что ли?! Соня?! Что ты молчишь?! Сонь… Сонь… – буквально стону, не встречая в ее лице ни единой значимой реакции. Она опустошена. И я… – Прости, – сиплю со скрипом, едва удается опомниться. И понимаю ее, и в то же время отказываюсь принимать этот выбор. Мать вашу, отказываюсь! – Прости… Прости меня… – обнимая, крепко сгребаю в кольцо. Изо всех сил сжимаю, не могу иначе. – Пожалуйста, прости.
– Я проснулась… Живот болит… Пошла в туалет, а там… – шепчет учащенно и сбивчиво, пока я стираю о халат у нее на плече лоб и корчусь в агонии, едва сдерживая стоны. – Кровь… Там была кровь… Как обычно при месячных… Ничего более…
– И… – торможу разогнавшееся сознание, но голова все равно, словно сорванная с орбиты планета, куда-то летит. – Все?
Выпрямляясь, поднимаю на Соню воспаленные и, определенно, мокрые глаза.
Не смотрю, а вглядываюсь. Будто внутри нее, словно фильм, увижу все необходимые подробности.