Верь только мне
Шрифт:
Порой говорить неправильные вещи, влезать в сомнительные ситуации, принимать неверные решения, предавать или обманывать приходится не по своей воле. К сожалению, иногда мы заложники обстоятельств, как бы ни казалось со стороны.
Любое состояние сейчас — это не конец. За тьмой всегда последует свет."
—Как, мама, как? Я не знаю, кто я и не понимаю, зачем я.
"Знаю, что это вряд ли заменит тебе украденную любовь, но я хочу, чтобы
Я слишком поздно осознала важность того, как важно быть независимой. Верю, что ты у меня умный и самостоятельный, и сам обеспечиваешь себя. Но считаю своим долгом оставить себе что-то после себя, чтобы ты мог иметь крышу над головой, которая не зависит ни от чьего настроения.
Вилли, солнышко, я переписала на тебя дом своих родителей в Германии, который унаследовала несколько лет назад, когда не стало твоей бабушки.
Прежде он принадлежал нам с Милей, но я выкупила ее часть, и завещала его тебе. Альберт не знает.
Зато твоя тетя Миля в курсе. Сейчас она вписана в доверенность на дом, чтобы следить за ним, но законным наследником являешься только ты. Копии бумаг прилагаются.
Оригиналы хранятся у Мили в Мюнхене, мы договорились с ней, что, если меня не станет, то она вручит тебе мой подарок на твое двадцатипятилетие. Но я знала, сынок, что это письмо найдет тебя раньше."
Онемевшее туловище не слушается, я медленными движениями снова открываю коробочку, находя внутри еще один конверт, который сразу не заметил.
В свалившейся темноте подсвечиваю себе фонариком телефона: все бумаги на немецком языке с гербовыми печатями. Хочу проговорить «спасибо, мама», но я не в силах. Тогда я просто не соберусь назад, меня окончательно размотает.
"Благословляю тебя поступить с твоим имуществом так, как считаешь нужным. Подумай хорошо.
Будь мудр в своем решении, и пусть оно сделаем тебя счастливее. Буду молиться о тебе даже на том свете.
Твоя мама. Люблю тебя, сынок."
Пошатываюсь. Смутно осознаю, что ноги больше не слушаются меня. Роняю на землю телефон, сбиваю ногой полупустую бутылку.
Кажется, я пьян.
Нашариваю смартфон и дочитываю последние строчки, еле держа себя в руках.
Безуспешно хочу сориентироваться в пространстве, но чуть не клюю носом. В рандомном порядке распихиваю по карманам содержимое своих рук.
Телефон заблокировался, а я как сука не могу попасть по нужным цифрам. Долбанное распознавание лиц не работает с тех пор, как я половину физиономии об асфальт стесал.
После разблокировки новым испытанием для моего поплышего мозга оказывается набор нужного номера.
Щурусь на свет, палец
Макс, Макс, Макс, М... М... М... Тыкаю в Макса, в надежде, что кудрявый уже освободился.
Пока идут бесконечные гудки, к горлу подкатывает тошнота. Эмоциональная и физическая тошнота, и меня выворачивает у первого же дерева.
Сука!
Чуть зажившие было ребра простреливают до самого мозга. Не без мучений распрямляюсь, держась за ствол.
—Алло, Фиш! Алло! — доносится женский голос.
—Милена? Ты что у Макса делаешь? — спотыкаясь десять раз, выговариваю фразу.
—Вил, ты сам мне набрал! Ты в порядке вообще? Что у тебя с голосом?— она говорит что-то еще, но мне так хреново, что я не разбираю.
—Забери меня, — все, что могу выдать, борясь с головокружением и сдерживая позывы.
—Тебе плохо? Боже! Сейчас такси вызову, объясни, где ты!
______________________________________________
Глава 49. Виолетта
«Систр, ну харэ дуться! Поговори со мной! Прости, я думал, что делаю как лучше, и вы помиритесь!» — прилетает сто тридцать пятое голосовое от Кирилла.
Я с ним не разговариваю. За то, что он вопреки моим просьбам устроил нам встречу с Вильгельмом. Встречу, к которой я была не готова. Ни морально, ни физически, ни душевно. Никак!
Мне нужно было время, чтобы настроиться на разговор, подобрать правильные слова.
А теперь сердце разрывается каждый раз, когда прокручиваю в голове наш последний диалог. Ненавижу себя.
Не-на-ви-жу.
Вилли не заслужил ни единого гребанного слова, что я ему сказала. Однако, он заслужил свободу. Пусть лучше меня ненавидит, чем страдает от отца.
Вспоминаю его глаза, молящие о взаимности, которую я готова дать, и кровь сворачивается.
«Завтра улетаю. Надеюсь, ты счастлива!» — снова открываю вчерашнее сообщение от Вильгельма.
Сейчас он, наверное, уже в самолете. Или даже долетел. Смыкаю ресницы, из-под которых в последнее время вылилось столько воды, что хватило бы потушить тот пожар в подсобке.
Перечитываю сообщение снова и снова. Как и все сообщения от него: от слов ненависти до признаний в том, что он никогда и никого больше не полюбит.
В прошлый раз я пообещала, что не буду кидать его в блок. Не знаю, зачем держу это обещание до сих пор, учитывая то, что я уже растоптала его чувства.
Что ж, мой план сработал. Улетает все-таки. Вот и отлично. Должно быть в теории. Однако, мне неописуемо плохо.
Сворачиваюсь калачиком, натягиваю одеяло на нос, им же вытираю мокрое лицо. В таком состоянии я провела практически неделю, несмотря на то, что мама с папой и мелкий Сашка пытались вытащить меня хотя бы за стол.