Вера… Ника… Вероника
Шрифт:
Но после спектакля он ни одного плохого слова ей не сказал. Напротив, находясь в студенческой компании, от души поддерживал шутки Верочкиных однокурсников, искренне восхищался ребятами, целовал девушкам ручки. Всей гурьбой студенты двинулись в дешевую кафешку, где пили слабое винцо, закусывали бутербродами и несвежими салатами. Там, за столом, а потом в кругу танцующих Верочка была совсем другой. Её порозовевшее от глотка спиртного лицо выражало радость и упоение осуществившейся мечты, глаза, как голубые молнии, разили наповал, и подвыпившие ребята наперебой приглашали её танцевать. На маленьком танцевальном пятачке Вероника
Костя любовался ею и думал, что если бы она была такой на сцене, то ей бы цены не было.
– Хорошо, что ты не такая, – бормотал он под нос, наливая в стакан вина. – И ты это скоро поймешь. Поймешь и выбросишь дурь из головы. И заживем мы с тобой на зависть многим.
Вслух сказать это Верочке он не решился. Когда поздно вечером она провожала Костю на поезд, то так, мимоходом, поинтересовалась, понравилась ли она ему в роли подружки невесты. Говорить правду парень не хотел, врать тоже.
– Я думаю, – сказал он, прямо глядя ей в лицо, – что в роли моей невесты ты будешь просто великолепна. Такой красивой, замечательной невесты еще поискать. Я жду тебя, Верочка.
И в первый раз за все время дружбы её поцеловал. От неожиданности Вера онемела, растерянно смотрела, как быстро Костя шагал к своему вагону, как на ходу оборачивался и махал ей рукой. Он что-то ей кричал, но она не могла расслышать его за гулом вокзала, за говором сотен людей. Она так и не поняла, понравилась ли Косте её игра.
О поцелуе же она помнила долго. Частенько, сидя на занятиях или гуляя в одиночестве по Арбату, она вспоминала поцелуй, но почему-то представляла, что её целует не рыжий Костя, а, например, красивый старшеклассник, который приходил в училище с гитарой и, сидя на подоконнике, пел песни собственного сочинения. В этих песнях мужчина куда-то уходит навек, прощается с любимой и просит её забыть те дни и ночи, что были они вместе.
Еще хорошо бы поцеловаться с тем художником с Арбата, что рисует портреты прохожих за деньги. У него такие выразительные темные глаза, бородка, как у средневекового пирата и такие красные губы, которые он облизывает, когда видит симпатичную девушку. Пару раз и на неё глядел и тоже облизывал губы.
Странно, Вероника была очень симпатичной девушкой, умной, общительной, но семестр проходил за семестром, а у неё не было поклонника. Другие девчата меняли парней каждый месяц, бегали на свидания к двум сразу, а ей не с кем было и в кино сходить. Справедливости ради, следует сказать, что знакомились с ней охотно, осыпали комплиментами, провожали до парадного дома, где она снимала угол. Но после двух-трех встреч исчезали, не объяснившись.
– Ой, Ника, – теребили её однокурсницы, – с кем это вчера тебя видели в Измайлове? Петька сказал, что кадр отпадный. Ну, делись! Как зовут? Где учится? Москвич?
– Эдик, – отвечала Ника и добавляла, – а где учится или работает, я не спросила, а он сам не сказал.
– А о чем вообще говорили? Он к тебе приставал?
– Так, ни о чем.
Хотела добавить: «Не приставал», но промолчала.
Ника действительно не знала, о чем говорить с малознакомым человеком. Ну, не о театре же, не о книгах?
– Он всё о «тачках», «кабаках», «Спартаке» говорил. Скучно.
– Сама ты скучная, – возмущались девчонки. – Со стороны посмотришь – классная девчонка, а приглядишься – замороженная. Раскрепостись, будь проще, и люди к тебе потянутся. И вообще поменяй внешность. Ну, скажи, кто в наше время с таким реликтом ходит, – дергали девчата за косу, которая за годы учебы, казалось, еще длиннее стала. – И купи какую-нибудь блузочку, знаешь, тут декольте, на спине тонкие завязки, и косметикой пользуйся. Косметика из любой страшилы красавицу сделает.
Но девушка понимала, что дело не в одежде, не в косметике. Чего-то недоставало ей самой. Словно она не проснулась, ходит, говорит, ест, учится, но внутри все спит. Недаром в детстве она мечтала о принце, который одним поцелуем оживит её.
Но принц не появлялся, зато часто звонил Костя Кирпичов, а в дни каникул не оставлял её ни на минуту.
…А вот и Еремейка. Со стороны ипподрома донесся запах конского пота и свежего сена. Многоэтажки остались позади, впереди – улицы и переулки, застроенные одноэтажными домами с небольшими клочками земли, которые жители использовали, кто под гараж или мастерскую, кто под огород, кто под сад-палисад. Если идти прямо по дороге и никуда не сворачивать, попадешь к служебному входу ипподрома, свернешь направо – к заброшенному кладбищу. Веронике надо было идти влево, по улице Школьной. Откуда такое название, понятно: там стояла школа, в которой Вероника когда-то училась. За школой улица Героев танкистов, где до сих пор жил отец Константина, Сергей Васильевич Кирпичов. А в самом конце Еремейки находилась улица, заселенная в основном семьями работников ипподрома. Туда и направлялась сейчас Вероника Андреевна.
Их район считался безопасным, поэтому необходимость в «походке инвалида» отпала. От школы Вероника могла пройти, закрыв глаза. Сколько километров они с Костей наматывали, кружа по Еремейке. И никогда им не хотелось пойти прогуляться в центр, на главную площадь, по бульвару, побродить по центральному парку. Разве она могла представить тогда, что Костик предаст её, променяет на это «мясо» – Кобзарь?! Он никогда не заглядывался на других девчонок, это она точно знает. Что же произошло с верным рыцарем, Костей Кирпичовым?
Незаметно проходили месяцы. В институте у Кости проявился талант в учебе, и он, одновременно со своим, закончил экономический факультет, куда в свое время не стала поступать его Верочка. Ему пророчили хорошее будущее, карьерный рост, и уже сейчас на крупном заводе придерживали для него место. Но у Кости были свои планы. Во всяком случае, рабочим конем он не собирался становиться. Он прикидывал, где мог бы работать с наибольшей пользой для себя, но свои мысли таил от всех, даже от отца и старшего брата. Кстати, брат к тому времени занимал должность начальника цеха на заводе стальных конструкций и звал младшего последовать его примеру.
– На завод я всегда успею, – отговаривался Костя. – Вот женюсь, тогда подумаю.
Кирпичов планировал, что они с Верой поженятся сразу по окончании учебы. Но ему пришлось ждать еще лишний год. Ника Изверова пыталась устроиться на работу в какой-нибудь из столичных театров, была готова на любые роли. Но, по-видимому, в театрах было достаточно талантливой молодежи, и даже нестандартная внешность Верочки: коса до пояса, удивленно распахнутые голубые глаза, фигурка-тростинка – не смогла заменить таланта. Однажды на просмотре ей прямо сказали, что надеяться ей не на что.