Вера
Шрифт:
Ягодка одинаково отдавалась каждому новому, не делая различия между пьющими ее воду, мнущими ее траву, оставляющими следы в ее пыли.
Въедливые оперативники, напротив, оказались настроены не столь философически и сразу принялись вычесывать изменников. Соседи в своей народной массе помалкивали, но кто-то выдал.
Четырнадцать заяв, круглыми женскими буковками писанных, следователь принял.
Это на семнадцать дворов.
Один сожженный партизанский, в другом безымянная слепая бабушка, в третьем старостино семейство.
Двое светлых юношей в синих фуражках пришли, когда Суликов папаша валенки подшивал.
Только ремень велели скинуть.
И похромал тихий староста, будущий Верин дед, на далекие лесозаготовки.
Скоро маленькая Раечка померла от того же, от чего половина шестой армии фельдмаршала Паулюса.
Дизентерия.
Голодали сильно.
Братья Катерины, ступив на боевой путь в самом начале, дошли по нему аж до Валгаллы, которую, небось, у немчуры и оттяпали.
Соседи стали мать с сыном дразнить фашистами. Сулик начал киснуть, замкнулся, сжег дареный фотолюбителем противогаз, фляжку бросил в реку, но она не утонула, а поплыла, как не тонуло, выныривало его одиночество, как не тонула тяга к порядку и разноцветным проводам.
Будучи мальчиком отверженным, он в редкие минуты деревенского досуга бродил по разгромленным, пахнущим медикаментами помещениям церкви-госпиталя, неподалеку от которой, рядом со старым кладбищем, из земли выступали холмики умерших от ран. Сначала в них были натыканы аккуратные крестики, но их пожгли. И остались одни холмики, которые быстро зарастали.
Скоро пошел слух, что в гробах сокровища.
И стар и млад принялись холмики потрошить и косточки просеивать.
И нашли.
Сашка перстенек содрал вместе с ошметками и на внутренней стороне надпись разобрал – Edvin und Linda.
В райцентре сказали «серебро» и три буханки дали.
Сергевна сапоги почти неношеные с подгнивших конечностей стащила.
А Колька нашел наградной кортик, которым пощекотал Олежку.
Не до смерти, конечно.
Сулика отгоняли, кидали комьями. Ему доставались только объедки этого археологического пиршества – без всякой надежды он осматривал гробы уже вскрытые.
Однажды внимание привлек разъехавшийся, недоукомплектованный скелет. Из четырех положенных конечностей он имел лишь одну – левую руку.
Пнув со злости, от скуки и просто забавы ради эти жалкие останки, Сулик увидел в серой трухе лицевых тканей блеск.
И упал коршуном.
Не тронутый санитаром, по невероятной случайности пропущенный односельчанами, пасть мертвеца озарял золотой, задний нижний зуб, именуемый дантистами моляр.
Сулик вышиб находку доской, спрятал в гильзу, запечатал глиной и, не сообщив матери, зарыл под задним венцом.
С тех пор каждый раз, когда представлялась возможность, он раскапывал жевательную принадлежность из драгмета и не мог насмотреться на мятый, льющийся, тяжеленький блеск.
Когда сообщили, что Первый Председатель Совета министров скончался, Катерина велела Сулику надеть на себя все, что потеплее, и двигать за ней в сторону Колонного зала Дома союзов.
Шли не торопясь, заночевали у стрелочницы и всего успели преодолеть километров тридцать, когда их настигло известие – бальзамирование завершилось, тело выложено в Мавзолее.
Облегченно вздохнув, Катерина повернула обратно.
В Ягодке самоволку оценили. Одна только Катерина проявила рвение такой силы, осмелилась без разрешения покинуть колхоз и отправиться пешком проститься с любимым вождем. Измену Родине и смутные отношения с врагом не забыли, но злобное шипение поутихло, лай превратился в тявканье.
По исполнении Сулику четырнадцати Катерина свезла его в интернат.
Вверила государству в связи с недостатком корма.
Они и в самом деле недоедали, но не это подтолкнуло Катерину к решительному шагу. Она знала – после армии паспорт Сулика вернут в колхоз, что гарантирует ему неоплачиваемую занятость до конца дней, а интернатовским документы выдают на руки. Сулик сможет пойти на завод, поступить на вечерний, и Советский Союз распахнет перед ним все свои безграничные возможности.
Катерина была патриоткой, но сыну желала добра.
Годы в интернате пролетели, и Сулика отправили служить на Камчатку, на радиолокационную станцию.
Аэродром – укатанное снежное поле, рота рядовых, офицеры и техники. Двухметровый забор заносило с горкой, и представители коренных народов Севера на собачьих упряжках срезали через территорию.
Когда советская ракета сбила американский самолет-разведчик, начальник занервничал.
Полковник, прошедший самую страшную войну, не был паникером, но бескрайние снега, белые бури и три типа блюд из кеты, которыми в произвольной последовательности кормил повар, растормошили его фантазию.
Услышав о пленении летчика, полковник на некоторое время заперся у себя, а потом собрал весь личный состав на взлетно-посадочном снегу.
Был май, припекало так, что, кинув поверх сугробов полушубок, можно было закрыть глаза и представить Сочи. Но полковнику было не до солнечных ванн, он выступил с краткой речью.
Международная обстановка накалилась до предела. После потери самолета американцы обязательно нанесут ответный удар.
А по кому наносить, как не по нам?
От Аляски рукой подать.
Не сегодня-завтра всплывет подлодка, благо лед встал, высадят десант и..
Тут полковник добавил, что получил секретные сведения.
Сведения и вправду были получены. И не как-нибудь, а по самому секретному из всех возможных каналов – голос Верховного Главнокомандующего, уже семь лет почивающего в Мавзолее, заговорил прямо в голове полковника. Прежде такого не случалось, и ветеран решил прислушаться.
Усиленные патрули, составившие один большой хоровод, днем и ночью кружили вокруг нескольких построек станции. Отраженное от снега солнце нещадно слепило даже сквозь темные очки, многие получили ожоги лица.