Верещагин (Кончерто гроссо)
Шрифт:
Часть V. Адажио
Меня разбудил телефонный звонок. Я вскочил, вспомнил, что проводил ее на работу и это она, должно быть, звонит мне сейчас, чтобы рассказать, что же происходит в городе.
Но это был Доктор.
– Профессор, дорогой, как вы там?
Я прокашлялся, чтобы голос не звучал совсем уж из постели.
– Да всё как будто в порядке, родной мой. А что такое?
– Вы что, не знаете ничего? В город ввели танки!
Я прислушался, с улицы доносился обычный городской шум.
– Мы… то есть я видел сегодня утром на набережной танки, да. Но я думал – может быть, на парад.
– Профессор, да что вы, в самом деле, с вашим-то умом и опытом – какой парад, о чем вы?
Я и не предполагал, что наш Доктор может быть в таком волнении.
– Они танки ввели, накануне очередного митинга! Если они двинут их на людей – это же черт знает что такое! Сволочи, какие сволочи!
– Родной мой, да полно вам, не первый день мы с вами тут живем, – я потихоньку просыпался. – Переживем и это тоже.
– Я что звоню, Профессор: может, вам уехать из города? Хотя бы на несколько дней. Кто знает, чем все закончится. Поезжайте на дачу, а то вы еще, чего доброго, на митинг пойдете.
– Нет, Доктор, это уже не для меня, митинги. Может, и надо бы, но не пойду, не вижу смысла.
– Так тем более уезжайте, что вам сейчас здесь делать!
Я подумал немного.
– Да нет, чего мне бояться? Я свое отбоялся. Потом – завтра мои возвращаются, надо бы их встретить. Ключей с собой они не взяли. Так что я уж дождусь.
Мы еще поговорили с ним немного, и за это время я окончательно проснулся, увидел сквозь занавеску, что солнце потихоньку поползло к закату. Хорошо же я поспал.
Поставил чайник – и тут же почувствовал беспокойство. Ей давно пора было позвонить, но она не звонила. Тогда я решил сам. Набрал ее рабочий номер: один гудок, второй, третий, четвертый… Номер не отвечал. С каждым безответным гудком я мрачнел все больше. Я звонил еще и еще, пока трубку не взял какой-то недовольный мужчина. Я попросил ее к телефону, мужчина пообещал узнать, где она.
– Говорят, она в службе новостей. Передать что-нибудь, если увижу ее?
– Передайте, что звонил… – я замялся. – Нет, спасибо, ничего.
Весь вечер я провел в ожидании звонка, но она не звонила. Когда стемнело, на душе у меня было так же сумеречно, как за окном. Я понимал, что у нее там происходит что-то важное, она просто не может оторваться от дел, наверняка даже подумать обо мне не может, у нее нет на это ни минуты. И это, представьте, меня злило. И еще я представлял себе, как это было бы, окажись мы вместе: вот она уходит от меня по утрам в свою жизнь, где бурлят события, новые лица и дела, а я остаюсь здесь… ну, или не здесь, а в каком-то другом доме, где мы живем вместе с ней (другой дом, правда, казался мне вовсе уж невероятным), – и жду, и ревную, и верю, и не верю, и бешусь, и мечусь. Я представил себе это так живо, что сжал кулаки, и пальцы хрустнули.
Тут позвонили в дверь.
Я никого не ждал, поэтому посмотрел сначала в глазок. На площадке у лифта стояли двое в форме. Милиция, что ли? Похоже.
– Кто там?
Это была милиция, они просили открыть. Я открыл.
– Здравствуйте, чем могу?
Они предъявили свои книжечки, представились (я, правда, не уловил имен).
– Нам ваш сосед сказал – вы композитор, профессор?
– Да, вроде того.
– Ну, значит, человек интеллигентный, наблюдательный. А скажите, вот жилец у вас тут был один, снимал квартиру, правда, не на вашей площадке, а этажом выше. Не видели вы тут такого, знаете…
– В черном плаще, в шляпе всегда? – почему-то сразу подхватил я, как будто знал наверняка, о ком они спрашивают.
– Да, – они удивились немного, – он самый. Значит, вы с ним были знакомы?
– Помилуйте, почему сразу «знаком»? Просто он такой колоритный, знаете ли, я на него сразу внимание обратил, во дворе, в подъезде. Сталкивались несколько раз. Но он даже не здоровался. А так – заметный.
– Был заметный, – бросил один из них не мне, а как-то в сторону.
– Почему был? А что с ним? Уехал?
Они помялись, переглянулись.
– Убили его, – сказал милиционер. – Множественные ножевые ранения. Ограбили, естественно. Но если бы простое ограбление – незачем так жестоко убивать. Опрашиваем сейчас всех, кто его знал. Соседей вот. Может, кто с ним общался.
– Ну и?
– Пока не похоже. Все как вы: видели, замечали, но никто даже и не говорил с ним.
– Сосед мой сказал, он вроде был антиквар.
– Вроде так. Хотя по жилью не скажешь. Да если и было у него что ценное в квартире, все вынесли. Время сейчас, сами знаете, лихое, мы на грабежах и кражах с утра до ночи. Да и убийств хватает.
Милиционер говорил так буднично, как будто речь шла об овсянке на завтрак.
Они записали мне свой телефон на бумажке, сказали, чтобы звонил, если увижу или услышу что-то важное или хотя бы мало-мальски подозрительное, – и ушли дальше, на нижний этаж. Бумажку я тут же выбросил: что и кому я мог рассказать об этом странном субъекте, которого еще и убили к тому же?
Я опять вспомнил, что завтра приезжают мои, уже завтра, подумал, что надо бы проверить почтовый ящик – я давно туда не заглядывал, а там наверняка лежат какие-нибудь квитанции, жена велела обязательно их забирать. Вышел из квартиры и – надо же – столкнулся с соседом, который тоже решил спуститься за почтой. Мы с ним пошли пешком по лестнице, обмениваясь новостями – городскими, про танки и митинг, и местными, про убийство в подъезде.
– Сколько раз сталкивался с ним, – сокрушался сосед, – и не заговорил ни разу, не спросил, как дела, даже голоса его не слышал, Веригина этого или как его там. На одежду только внимание обращал – чего это он в плаще в такую жару.
– А у него Веригин была фамилия? – спросил я, пытаясь справиться с дрожью в голосе. – Может, Верещагин?
– Да нет, милиционер вроде Веригиным назвал. Или Верещагин? Вот даже точно и не скажу. Ну, что-то в этом роде. Да и какая теперь разница, – сосед горестно махнул рукой.