Верхний ярус
Шрифт:
— Не спать.
— Но я просто спала.
— Спать нельзя.
Она возвращается в машину и засыпает до рассвета, укрывшись одеждой. В пищевом туннеле покупает себе маффин, разменивает четыре доллара на четвертаки, находит телефон и готовится к худшему. Но в ее груди странное и вновь обретенное спокойствие. Нужные слова придут.
Оператор просит ее внести кучу денег. Трубку берет отец.
— Оливия? Сейчас шесть утра. Что случилось?
— Ничего! Со мной все хорошо. Я в Айове.
— В Айове? Да что происходит?
Оливия улыбается. То,
— Папа, все в порядке. Все хорошо. Очень хорошо.
— Оливия. Алло? Оливия?
— Я здесь.
— У тебя какие-то проблемы?
— Нет, пап. Совсем наоборот.
— Оливия, что, черт возьми, происходит?
— У меня появились… новые друзья. Э-э, организаторы.
И у них есть для меня работа.
— Какая работа?
«Самому чудесному результату четырех миллиардов лет жизни на Земле нужна помощь». Это так просто и очевидно теперь, когда ей на все указали создания света. Каждый разумный человек на Земле должен это увидеть.
— Есть один проект. На Западе. Важная добровольческая работа. И меня в нее взяли.
— Что значит, «взяли»? А как же занятия?
— Я не закончу колледж в этом семестре. Вот почему я звоню. Мне нужно взять отпуск.
— Что нужно? Не смеши меня. Нельзя «брать отпуск» за четыре месяца до выпуска.
В общем, это правда, хотя святые и будущие миллиардеры поступали именно так.
— Олли, ты просто устала. Но это всего лишь несколько недель. Все закончится, ты даже оглянуться не успеешь.
Оливия смотрит на водителей, которые собираются позавтракать. Любопытно до невероятия: в одной жизни она умирает от удара током. В другой стоит на самой большой стоянке грузовиков в мире и объясняет отцу, что ее избрали создания света, чтобы помочь сохранить самых удивительных существ на Земле. В голосе на том конце провода звучит отчаяние. Оливия не может сдержать улыбку: жизнь, в которую отец умоляет ее вернуться, — наркотики, незащищенный секс, психованные вечеринки и опасные выходки — настоящий ад, тогда как путешествие на Запад — воскрешение из мертвых.
— Ты не сможешь получить обратно деньги за съем комнаты. И уже слишком поздно для возмещения платы за обучение. Просто закончи, и сможешь отправиться на свою работу летом. Уверен, твоя мать…
Где-то вдали раздается голос матери:
— Я уверен, твоя мать что?
Оливия слышит, как она кричит, что сама платила за свое образование. Вокруг толпятся люди. Она чувствует их нетерпение — очередь влечет голодом. Жизнь Оливии была мглой привилегий, нарциссизма и невероятно затянувшегося переходного возраста, наполненной подлым сардоническим цинизмом, модностью и самосохранением. Но теперь у нее есть призвание.
— Послушай, — шепчет отец в телефон. — Будь разумной. Если не можешь справиться прямо сейчас с еще одним семестром, приезжай домой.
С самого детства Оливия не чувствовала такой сильной любви.
— Папа? Спасибо. Но я должна это сделать.
— Да что сделать? Где? Милая? Ты еще там? Хорошая моя.
— Я здесь, папочка. — Остатки той девчонки, которой она была еще несколько дней назад, тянут изнутри, поют «Борись с ним, борись». Но теперь борьба реальна и находится совсем не тут.
— Олли, никуда не уходи. Я приеду и заберу тебя. Я смогу добраться туда через…
Все так очевидно, так благословенно ясно. Но родители ничего не видят. Впереди ее ждет большая, радостная и очень важная работа. Но для начала человеку надо избавиться от бесконечной любви к себе.
— Папа, со мной все хорошо. Позвоню, когда у меня будет больше информации.
В разговор встревает записанный женский голос, требуя еще семьдесят пять центов. Но у Оливии больше нет мелочи. Есть только послание, сказанное женщиной со сверкающими глазами на стене из уцененных телевизоров и переработанное созданиями света, которые диктуют его так ясно, словно находятся на другом конце линии. «Ты нужна самым удивительным существам на земле».
Сквозь стеклянные двери стоянки Оливия видит десятки бензоколонок, а за ними — плоскую трассу 1-80 на рассвете, заснеженные поля, идет бесконечный обмен заложниками между востоком и западом — едут путешественники. Отец продолжает говорить, используя все приемы убеждения, которым учат на юридическом факультете. Небо творит удивительные вещи. На западном просторе оно немного лиловеет, а на востоке раскрывается, как гранат. Телефон щелкает и отключается. Оливия вешает трубку, новоиспеченная сирота. Создание, тянущееся к солнцу и готовое на все.
ОНА ВЫХОДИТ СО СТОЯНКИ, влюбленная в бесцельное человечество. Возвращается на федеральную трассу, солнце снова восходит в зеркале заднего вида. Друмлины поднимаются и падают. Дорога прорезает двойную траншею сквозь зимнюю белизну до самого горизонта. Достопримечательностей немного, но каждая приводит Оливию в восторг. Библиотека и музей Герберта Говера. Аукцион Шарплесс. Колония Амана. Названия съездов с трасс звучат, как имена персонажей романа о своенравной и манерной южной аристократии: Уилтон Маскатин, Ладора Миллерсбург, Ньютон Монро, Алтуна Бондюран…
Что-то находит на Оливию, странная и прекрасная храбрость. У нее нет средств, только название пункта назначения, и нет реального представления о том, что она должна делать, оказавшись там. Снаружи холодно и морозно, и все ее мирские пожитки остались в пансионате. Тем не менее, у нее есть банковская карта, на ней небольшая заначка, чувство судьбы, которое не бросит, и друзья, которые, как она предполагает, занимают очень высокое положение в мировом порядке.
Часы проходят, как плывущие облака. Оливия уже забралась далеко на территорию плоской геодезической линии между Де-Мойном и Каунсил-Блафс, и куда ни посмотри, везде нет ничего, кроме бесконечной замерзшей мякины, но вдруг что-то привлекает внимание Оливии. Она оборачивается и видит призрачного автостопщика, тот стоит в снегу за правой обочиной федеральной трассы. Рук у него больше, чем у Вишну. Одна из них держит плакат, который отсюда не прочесть.