Верхний ярус
Шрифт:
— Например?
— Мы живем во времена, когда говорят о нравственном авторитете выше человеческого.
Ловкое напряжение мышц живота — и он сидит.
— В каком смысле?
— Ты видел новости. Люди по всему побережью рискуют жизнью ради растений. На прошлой неделе я читала статью — мужчине отрезала ноги машина, к которой он пытался приковаться.
Адам и правда видел статьи, просто не обратил на них внимания. Теперь не понимает, почему.
— Права растений? Личность растений. — Мальчик, которого он однажды знал, прыгнул в яму и рисковал быть погребенным заживо, чтобы защитить от вреда саженец нерожденного брата. Тот мальчик мертв. — Ненавижу активистов.
—
— Ортодоксия и речевки. Скука. Ненавижу, когда гринписовцы дергают меня на улице. Любой, кто строит из себя праведника… просто не понимает.
— Что не понимает?
— Как мы все безнадежно хрупки и неправы. Во всем. Профессор Ван Дейк хмурится.
— Понимаю. Хорошо, что мы не проводим психологическое исследование тебя.
— Правда ли эти люди апеллируют к какому-то новому и нечеловеческому нравственному порядку? Или просто любят, когда все вокруг красивое и зеленое?
— Тут в дело и вступают контролируемые психологические измерения.
С виду он чуть усмехается. Но внутри него нарастает что-то большое, и он не может даже шелохнуться, а то оно пропадет. Путь вперед.
— Формирование идентичности и Большая пятерка факторов личности у активистов за права растений.
— Или: к кому на самом деле прикасается «обнимальщик деревьев», когда обнимает дерево?
Солнце светит на западные Каскадные горы, когда Мими и Дуглас сворачивают на забитую машинами дорогу Лесной службы. На поляне мельтешат тела. Это не марш протеста. Это карнавал. Менеджер по литью в керамические формы спрашивает раненого ветерана:
— А это еще кто?
Дугги выходит из машины с той дурацкой, всасывающей воздух и солнце ухмылкой, которая уже начала Мими нравиться — как может нравиться тявканье собачки, спасенной из пруда. Он с придурковатой ковбойской радостью обводит загрубевшей от работы рукой толпу.
— Homo sapiens. Вечно у них что-то на уме!
Мими торопится его нагнать. От суматохи вокруг кружится голова.
— Что они делать?
Дуглас наклоняется к ней здоровым ухом.
— Что-что?
Толпа шумит в цирке своего правого дела, а он растерял слух за время на транспортных самолетах.
И все равно ее это удивляет. Мужчина, которому не лень прислушаться.
— Это так мой отец говорил. «Что они делать?»
— Что они делать?
— Ага. То есть «Какого хрена они надеются добиться?»
— Он что, был странненький?
— Китаец. Он считал, что английский должен быть эффективнее.
Дуглас шлепает себя по лбу.
— Так ты китаянка.
— Наполовину. А ты что думал?
— Не знаю. Кто-то посмуглее.
На самом деле вопрос, как понимает Мими, — что она делать? Ее поражает, что он умудрился вытащить ее на протест. Ее единственная в жизни политическая акция — студенческая вендетта против председателя Мао. Ее враг — город, его коварные ночные рейды на сосны. А эти деревья, так далеко от города, — она же инженер, в конце-то концов. Эти деревья так и напрашиваются на то, чтобы их пустили на дело.
Но две лекции и посещение организационного собрания на пару с этим невинным лопухом разбили ей сердце. Эти горы, эти лесные каскады — теперь, когда она их увидела, они — ее. И вот она здесь, на общественной демонстрации, с которой бы отец-иммигрант забрал ее силой, боясь депортации, пыток или того хуже.
— Только посмотри на всех!
Бабушки с гитарами и младенцы с водяными бластерами. Студенты выделываются друг перед другом. Выживальщики качают детские коляски, будто внедорожные «Хоббит-Хаммеры». Аспиранты расхаживают с прочувствованными плакатами. «УВАЖАЙТЕ СТАРШИХ» «НАМ НУЖНЫ НАШИ ЛЕГКИЕ». К лесовозному усу топает радужный союз разносортной обуви — лоферы и кроссовки, шлепающие по пяткам сандалии, растрескавшиеся «чак тейлоры» и — да — бутсы лесорубов. Одежда еще разнообразней: строгие оксфорды и растянутые джинсы, яркие футболки хиппи и фланель, клетчатые рубахи — даже бомбер «ВВС США», как тот, что Дугги заложил за пару баксов пятнадцать лет назад. Клоунские, плавательные, спортивные костюмы — на любой вкус, кроме костюмов-троек.
Почти всех привезли четыре очень разных экоорганизации, которые цапаются друг с другом, когда цели поближе нет. Походная группа с рюкзаками пробиралась по высокогорью к зрелищу два дня — все хотят вычерпать океан капитализма шляпкой желудя. Заявляется посмотреть на зрелище россыпь местных. В такой дали большинство людей в стомильном радиусе существуют с милости древесины. У них тоже есть написанные вручную таблички. «ЛЕСОРУБЫ: ВОТ КТО НА ГРАНИ ВЫМИРАНИЯ». «ЗЕМЛЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО! ДРУГИЕ ПЛАНЕТЫ ВЫРУБИМ ПОЗЖЕ».
На краю двое, с бородами до груди, целятся наплечными камерами. Сероволосая женщина в «данскинс», фетровой Федоре и безрукавном жилете записывает интервью со всеми, кто пожелает. В чаще мужчина и женщина с мегафонами выстраивают настроение толпы. «Народ! Вы молодцы. Какая явка! Спасибо всем! Готовы к прогулке по лесу?»
Люди ликуют, и марш выходит на гравийную тропинку к свежему волоку. Дуглас шагает с ними в ногу, Мими — рядом. В этой праздничной атмосфере под таким синим небом, рука об руку с незнакомцами на легком уклоне, Мими видит. Всю свою жизнь она сама того не замечая подчинялась главному общему принципу родителей: не шуми. Она, Кармен, Амелия — все три девочки Ма. Не высовывайтесь; у вас нет права. Вам никто ничего не должен. Будьте потише, голосуйте как все и кивайте, будто все понимаете. И все-таки она здесь, ищет неприятности. Ведет себя так, будто тоже имеет значение.
Они идут плечом к плечу по дороге, по десять человек в ряд, рядов больше, чем она может сосчитать. Они распевают песни, которые Мими пела в последний раз в летнем лагере в Северном Иллинойсе, — песни звенящего детства. «Это земля — твоя». «Если бы у меня был молоток». Дугги улыбается и мычит нестройным басом. Между песнями заводила с мегафоном, идущий боком впереди, руководит толпой. «Вырубка стоит слишком дорого! Спасем последние леса!»
Праведность бесит Мими. У нее всегда была аллергия на людей с убеждениями. Но еще больше таких убеждений она ненавидит коварную власть. Она узнала об этой горе такое, что с души воротит. Богатая лесозаготовительная компания при поддержке пропромышленной Лесной неуклюжбы пользуется вакуумом власти перед важным судебным решением, спешно и незаконно захватывает смешанные хвойные, что росли за столетия до того, как в этих краях возникла идея собственности. Мими готова на все, чтобы замедлить воровство. Даже на праведность.
Они маршируют по густому ельнику три припева. Стволы кромсают солнечный свет на осколки. Божьи пальцы — так она с сестрами называла эти скошенные лучи. Вокруг взметаются деревья, чьих названий она не знает, охваченные лозами или падающие на землю баррикадами — столько жизни в стольких оттенках, что так и хочется раздеться и носиться по округе. В подлеске прорастают стволы, которые она может охватить ладонью, — худые скелетики, что могли выжидать своего времени и сотню лет. Но полог покоится на стволах, которых не обнять и нескольким протестующим сразу.