Вериги любви

Батурина Татьяна

К вечеру отправились на кладбище.

О, старые родные кресты, как вас много! Стоять вам вечно на земле, на порфире памяти моего православного рода! Сколько их, родных могил… И травы что-то многовато, не так уж и часто, видно, ходят сюда предков попроведать. А может, год такой выдался – свежий, дождливый, вот трава и стремит окрест свои бессмертные плетения? Совсем-то своих никто не забудет, вон какие кресты – каменные, высокие, хорошо издали видные, с любовью поставленные.

Родненькие лежат парами: дед Кондрат и баба Анастасия, дядя Андрей и тетя Настуня, остальные – по всему погосту, пришлось поискать. Со мной вместе ходили остальные паломники, жалостливо читали надписи на памятниках

и крестах, молились. Ждали меня, чтобы идти в церковь.

Она встретила нас высокими мальвами вдоль ограды, чистым полем двора с желтыми песочными дорожками, голубями на кресте и разноцветными домоткаными половиками, сплошь застилавшими церковные полы. Мы изумились и духу старинно-домашнему, и невиданным у нас в России иконам: святые глядели на нас, как хорошо знакомые по жизни люди, как родственники. И в этой старенькой церкви свершилось великое: наш паломнический батюшка иерей Александр Морозов отслужил всеобщую панихиду, помянул каждого усопшего по имени, указанном в едином, написанном сельчанами и паломниками списке. Вечная память и вечный покой общим нашим православным предкам!

А может быть, эта панихида, запечатленная в вечности, и есть фотография моего рода, воспоминания о котором так томят мою душу? И не предки ли мои – в золоте и серебре, в белом, алом и синем – были увидены мною во сне во время этого украинского путешествия? Мужчины и женщины в царских головных уборах, в богатых золототканых одеждах, с высоко поднятыми головами, и этот святой ряд уходит в далекую перспективу, а над ним – сияющий лик Богородицы.

Богородицу не зря называют Пространством во скорбях. Всемилостивая, Она всем помогает в избавлении от скорбей, ибо велико пространство Ее материнской любви. Чаю, мой православный род под Ее вечным Покровом.

Когда мы возвращались из паломничества по Украине, ночью, почти засыпая, я увидела на фоне бесконечного вселенского пространства православный крест, целиком составленный из миллионов звезд – или миллионов православных душ?

Позвонила как-то тете Любе, спросила:

– Может, летом приеду, поживу в дедовой хате? Уберусь там, а печка летом не нужна.

Она мялась-мялась да и сказала правду:

– Нету хаты Кондрата Васильевича, нету, разобрали…

– Кто разобрал?

– Да приезжие. Усадьбу купили, поразобрали, теперь там огороды.

Горло словно сжало, защипало в глазах… Я положила телефонную трубку и не знала, что делать, к кому пойти пожалиться. Раньше к маме бежала или к тете Паве, а теперь-то их нет, теперь я – старшая, теперь дети и внуки ко мне идут. Сидела и жалилась самой себе, представляла, как пришли чужие люди и купили все: и хату, и конюшню, и сараюшку, и вишню, и огороды – до самой речки. И теперь на месте, где для меня начинался мой православный род, растет картошка…

Что ж, жизнь есть жизнь. Как говорил дед Кондрат:

– Нехай будет.

И что там одна дедова хата, когда весь славянский мир переживает великое испытание на разрыв, а ведь, по Писанию, всякий дом, разделившийся сам в себе, погибнет. Устоим ли, братья и сестры? Найдутся ли среди нас подсолнухи-богатыри, которые поднимут лица к солнцу, наберутся великой силы и осветят Небесным святым светом нашу древнюю родину, нашу Киевскую Русь? Негде будет тогда спрятаться нечисти, негде будет выжить нежити – да сгинут они в нетях!

Вспомните, братья и сестры, так всегда было! Нынче нам одиноко друг без друга, но род на то и род, что не страшен брод: перейдем потихоньку, один за одним, речку Рось, встретимся в вечности. И – заспиваемо, восхваляя Господа!

Мои родные одинокиВ родимой древней стороне:Какие пропасти и срокиУзорно плачут в их окне?Каким напастям и морозамПодвластны трепетные дни,И долго ль виться грозным грозамВокруг окошечка родни?Не подвели б родные глины:Сплотясь в державный порфирит,Спасли бы крестный славный щит…Который век земной чужбиныРодная песня УкраиныПо небу соколом летит!

А помните, братья и сестры, что писал преподобный Нестор Летописец в «Повести временных лет» об апостоле Христовом Андрее Первозванном, пришедшем в I веке на земли будущей Киевской Руси? Вот эти благословенные строки: «Якоже ркоша, Андрею учащю в Синопии, пришедшю ему въ Корсунь, увиде, яко исъ Коръсуня близъ устье Дьнепръское, и въсхоте поити въ Римъ, и приде въ устье Дьнепръское, и оттоле поиде по Днепру горе. И по приключаю приде, и ста подъ горами на березе. И заутра въставъ, рече къ сущимъ съ нимъ ученикомъ: «Видите горы сия? Яко на сихъ горахъ въсияеть благодать Божия: имать и градъ великъ быти, и церкви мьногы иматъ Богъ въздвигнути». И въшедъ на горы сиа, и благослови я, и постави крестъ, и помолився Богу, и слезе съ горы сея, идеже послеже бысть Киевъ, и поиде по Днепру горе».

Неужто мы, когда-то осознав себя державным народом, благословенным Самим Господом, посмеем потерять это благословение? Неужто и далее мы будем сами себе собирать гнев на день гнева Господня?

Былую честь беспамятно круша,В разгуле нож и скипетр окаянства,Чтоб разомкнулась общая душаВеликого преславного славянства.Я вижу Русь, послушницу небес,Воздвигнувшую горные хоругвиЗдесь, на земле, смертям наперерез,И совесть, возвращенную на круги.Co-вестница, со-путница моя!Где, как не в русской старенькой юдоли,Мне набираться силы и ума,И всепрощенья, и бессмертной воли?Ужель к лицу пророческая грусть?Мне б век прожить, загадками не мучась,Была б судьба что Киевская Русь:Распахнутость, безудержность, живучесть.

А поля наши светлые-светлые, бирюзовые, перламутрово сияющие у далекого окоема! Сколько видит глаз…

2002-2006

Солнечная Дар-Гора

Сегодня особенное утро: просыпаюсь с ощущением праздника. Праздник? Да вроде нет, разве что домашний тихий день. Но это теперь мне не в диковинку: натрудилась, набегалась, пора и преткновиться дома.

А состояние праздничное не угасает, наоборот, рассветает вместе с небом в окошке. Богу помолясь, тянусь по домашним утренним кругам – к кухонному столу, где лежат вчерашние черновики. Привычка работать в утлом приюте кухни под синим абажуром настольной лампы издавна сладка: теснее телу – просторнее душе.