Вернадский

Аксенов Геннадий Петрович

Вот для чего нужна академия. И он сам. В Москве он переходил на новое, более привилегированное положение, чем раньше. Он попадет в число двадцати академиков, которым будет установлен оклад почти в два раза больший, чем остальным. Ему будет выделена персональная машина.

Но строительство институтов по предлагавшемуся им плану все еще было не под силу, откладывалось до лучших времен. Президиум Академии наук разместили в бывшем загородном доме московского генерал-губернатора в Нескучном саду, заняв все его конюшни и каретные сараи аппаратными службами. Исследовательские институты и лаборатории втиснули в наспех приспособленные старые здания в разных концах города. Строили мало, все больше уплотняли.

Странным образом его замысел осуществился, но

только через 20 лет, когда за городом построили университет и множество научно-исследовательских институтов, в том числе Геохимический, план которого он сам составит. Весь юго-запад столицы стал районом с особым обликом и особым составом населения.

В конце 1934 года приехала Биогеохимическая лаборатория, которую разместили в здании Ломоносовского института в тихом замоскворецком Старомонетном переулке. Здание, судя по его конструктивистской архитектуре, построено в 1920-е годы. Из-за тесноты директор лаборатории отказался от своего кабинета и отдал его для экспериментальной работы.

Отправив лабораторию, Вернадский пока задержался в Ленинграде. Ведь Радиевый институт, не будучи академическим учреждением, оставался в том же здании на улице Рентгена.

* * *

Между тем грозно придвинулась пора четвертого апостола. В окружении Вернадского его первой жертвой стал Б. Л. Личков. Он был арестован 5 января 1934 года, еще до начала массовых репрессий. Причина ареста при полном отсутствии права могла быть только в самом человеке. Просто Личков, как своеобразный, неуживчивый, но талантливый и самостоятельный человек, не вписывался в систему. Главным его преступлением было дворянское происхождение и критическое отношение к нововведениям при образовании СОПСа. Он был подозрителен по близости к Вернадскому, к тому времени публично обвиняемому идеологами во всех грехах.

Любая из трех причин достаточна для доносов. Значительно позже Вернадский писал в «Хронологии» за 1934 год: «Арест Б. Л. Личкова, сперва направленного по этапу в Ташкент, а затем — тоже этапом — направленного на канал Волга — Москва, где он геологически работал. Этот арест был связан с каким-то доносом на академика Курнакова и меня. <…> Нас не тронули — но, насколько можно судить — весь донос лживый и тогда пострадали невинно [многие] и даже трудно реально понять, почему все это произошло. С Б. Л. Дичковым я все время переписывался»²². К тому времени Вернадский узнал от него все перипетии его ареста, отголоски заведенного в НКВД на него и на академика-химика Н. С. Курнакова дела. Действительно, как стало известно лишь недавно, дело заключалось в создании ими мифической «Российской национальной партии» масонского типа, стремившейся к реставрации старого строя и вербовке в нее своих сотрудников. Арестовано было 37 человек.

Через полгода после ареста Личкова Вернадский записывает в дневнике: «О Личкове <…>. Он говорит, что раз сознался, в чем не был виноват — погиб…»²³ Значит, Личков сумел сообщить что-то о себе Вернадскому, возможно, просто в письме, уже летом. Во всяком случае, известно, что через три месяца после начала допросов Личков пытался передать на волю записку для Вернадского, находившегося, как он думал, за границей, с предупреждением, чтобы он не возвращался. Записку перехватили, и Личков дал признательные показания, объяснив мотивы своего поступка заботой о здоровье 72-летнего ученого.

Для начала Вернадский берет под опеку жену Личкова Анну Дмитриевну и их детей. А затем начинает разыскивать Бориса Леонидовича. Тому повезло, что его арестовали до убийства Кирова и открытия Большого террора. Летом того же года Личкова высылают в Среднюю Азию, а 19 июня Вернадский пишет ему большое письмо. Он ободряет Личкова, сообщает о его и своих близких, о последних событиях в академии.

Письмо шло к адресату месяц и все же нашло его в Коканде. Личков и обрадован, и растроган. В те годы люди прекращали всяческие отношения с опальными, опасаясь обвинений в связи с врагами народа. Ответил сразу же: «Я не могу даже отдаленно передать той радости и того глубокого волнения, которое испытал, получив Ваше письмо. Ведь Вы для меня — это нечто единственное, исключительное. Другого такого человека, к которому я питал бы такие же чувства, как к Вам, нет среди моих друзей. Ведь Вы для меня не только горячо любимый друг, но — одновременно Вы — источник вдохновения, мерило ценностей, учитель. Я не хотел бы ничего преувеличивать, но мне хочется просто сказать Вам, что такое Вы представляете для меня, Владимир Иванович, но я скажу, что всегда благодарю судьбу за то, что она дала возможность встретиться с Вами и в течение ряда лет пользоваться живым духовным общением с Вами»²⁴.

Получив ответ от Личкова, Вернадский уже в следующем письме говорит: «Я страшно рад, что Вам переслали мою книжку и письмо. Я послал их с письмом своим к Вашему начальству и буду и дальше писать Вам и страшно буду рад, если Вы будете мне писать. <…>

Мне хочется, чтобы Вы не отставали от той огромной силы научного движения, которое идет и которое в конце концов является основным стержнем нашего времени. <…>

Помимо Вашей работы, следите за ходом научного знания, хотя бы по “Природе”.

Пишите мне. Ищите опоры в мысли научной: и на конкретном и на общем. Берегите себя»²⁵.

После этого они встретились лишь однажды. Зато их переписка в последующие десять лет очень оживлённа. Личков обязан Вернадскому не только сохранением и ростом научной продуктивности и духовной работы, но и устройством академического своего положения. Они обсуждают научные проблемы наук о Земле очень широкого спектра. Вернадский постоянно укрепляет дух своего молодого друга, наставляет, становится научным руководителем и оппонентом многих идей Личкова.

Но, конечно, главное, что Личков выжил в превратностях ссыльно-лагерной судьбы.

* * *

Напечатав «юбилейную речь» о биогеохимии, Вернадский предпослал ей рубрику «Проблемы биогеохимии. Выпуск I». Брошюра все-таки вышла с разрешительно-доносительским предуведомлением, напечатанным на видном месте: «С одной стороны… отдавая дань… РИСО отмечает свое несогласие с философскими высказываниями автора».

Первый отклик пришел из мест заключения в ноябре 1934 года из Дмитрова от Личкова, со строительства канала. Брошюра вызвала у него новый прилив энергии мышления: «В Вашей книжке я с радостью увидел многое старое давно знакомое, из той серии мыслей, которые еще с 17 года, с Киева, Вы развиваете и пропагандируете, но сколько рядом с этим совершенно нового! И как приятно, что биогеохимия уже празднует юбилей, уже подводит итоги… Им (идеям. — Г. А.), по-моему, принадлежит огромное будущее, но они так опередили свой век, что их далеко не многие понимают»²⁶.

Личков прав. Но это означает, что продолжателей, вообще научной школы живого вещества не было. Вернадский в одиночестве пребывал на горной вершине и дышал разреженным воздухом. Отсюда открывались необыкновенные виды, но жить здесь нельзя. Затруднительно одному передать другим свои необычные ощущения.

И потом, как может сложиться школа, если его учение повсюду объявляется враждебным. Как раз в 1934 году вышло второе издание Малой советской энциклопедии, где о нем написано в духе уведомления РИСО: что он создал такие-то и такие новые науки, но: «По своему мировоззрению — сторонник идеалистической философии. В научных работах В. проводит идеи “нейтрализма” науки, выступает в защиту религии, мистики, “исконности жизни и живой материи” и ряда виталистических и антиматериалистических концепций, отрицая материалистическую диалектику».