Верни мои крылья!
Шрифт:
Он оставил ее у магазина и через минуту вышел с бутылкой коньяка. Разлил коричневую жидкость по двум стаканчикам. Они выпили, ничего не говоря, не глядя друг на друга и не чокаясь. И в это мгновение Ника почувствовала вину. Она тоже виновата, не меньше, чем Кирилл. И эта вина объединяет их сейчас больше, чем любое другое чувство на свете. Стыд, ужас и вина.
Кирилл снова повел ее куда-то дворами и, наконец, остановился у двухэтажного серо-голубого здания. Усадил Нику на бетонный парапет у стены и взял ее лицо в свои большие ладони, словно требуя, чтобы она смотрела только на него. Его глаза были серьезны и лихорадочно, безумно
– Прежде, чем… В общем… – он зажмурился, собираясь с мыслями. – Я обязан сказать тебе кое-что, это очень важно. Ника… Ты даже не представляешь, какая ты. Прости, что так ужасно обращался с тобой в прошлый раз.
– Ты был честен.
– Нет. Да… Не знаю! Я знаю, что в тот раз, когда ты попросила оставить тебя в покое, я звонил не просто так. Хотел попрощаться. Я чувствовал, что привязался к тебе намного сильнее, чем мог позволить, и еще разговор или два, твой смех в трубке, твой взгляд в театре – и я не смогу. Не удержусь на этом лезвии. Не отомщу матери. Ты так тянула меня к свету! Я не имел права втягивать тебя в то, что хотел устроить. Римма должна была стать кратчайшей дорогой к моей цели, но я ненавидел себя уже тогда. Но я думал, что Римма переболеет и все забудет. Она казалась мне просто влюбчивой балаболкой. А сейчас… Римка, что же ты наделала?
Кирилл застонал, закрыл лицо руками, а потом вдруг со всей силы ударил кулаком в шершавую стену дома. Потом еще и еще. На рассеченных костяшках выступила кровь.
– Я просто чудовище, мне нет прощения, нет оправдания. Ее смерть на моей совести, мой грех и всегда им будет… Но ты. Ты всегда была другой, и когда ты попросила больше не звонить… Я и сам испытывал боль вместе с тобой! Думаешь, я не слышал ее в твоем голосе? Но она еще раз подтвердила правильность моего решения. Господи, Ника, прости меня. Прости, хоть ты прости. Тебя, хрупкую, совершенно невероятную, надо было держать подальше от всего этого… От меня! Потому что… я урод. Когда тонешь в море, уже не видишь горизонта. Все заслоняет вода. А тебе было не время тонуть. Прости меня, если сможешь… И прощай.
Продолжая держать ее лицо в ладонях, он нежно поцеловал Нику в лоб. А потом, не в силах оторваться, спустился поцелуями до переносицы и глаз.
– Ты куда? – не поняла она, когда он выпустил ее и, ссутулившись, сделал пару шагов в сторону.
– А куда я могу пойти после этого? Сюда, – он неловко махнул рукой в сторону серо-голубого дома, и Ника только сейчас присмотрелась внимательнее. Решетки на окнах, из-за угла выглядывает капот сине-белой машины с мигалкой. Это ведь отделение полиции – вот оно что… Ника вскочила на ноги и подошла к Кириллу вплотную.
– Думаешь, я смогу просто щелкнуть пальцами и жить дальше? – горько вздохнул он и дрожащей рукой пригладил выбившуюся прядь ее волос. – Не смогу. Я мерзость, но не такая, что-то человеческое все же во мне есть. Пусть меня арестуют, я это заслужил. У нас по-прежнему сажают за доведение до самоубийства, но, если я не явлюсь в отделение, вряд ли кто-то удосужится расследовать ее смерть. А во всем виноват я. Я ее убийца. Я должен за это ответить. Господи, как же я мог до всего этого дойти…
– Ты не убийца.
– Ника, не надо… черт, Ника! Как же так получилось?
Он одним рывком дернул ее к себе и обнял, сжал до боли. Она чувствовала, как колотится его сердце. Тогда Ника притянула его голову к своей груди, положила ладони на затылок. Через блузку кожа ощущала горячую
– Если бы я мог все исправить, Ника… – слова доносились глухо. – Если бы…
– Ты еще можешь, Кирилл. Слава богу, можешь. Она жива.
Это было сложно – довести себя до такого безумия. Поверить в собственную ложь настолько, чтобы поверил Кирилл. Войти в роль так, чтобы актер не заподозрил актерской игры. Ника никогда не думала, что способна на это. Но у нее получилось.
Все утро она представляла себе, как если бы это было правдой, что Римма не пережила всеобщего давления. Что нервы Корсаковой сдали окончательно, и она поняла, что больше не может и не хочет жить. На пути к дому Кирилла Ника рисовала себе образы повесившейся Риммы, чередуя их с тем светлым будущим, которое есть у актрисы – и которое может никогда не сбыться. Что, если бы вчера Римма Корсакова действительно наложила на себя руки? Это вполне могло произойти. Ника бежала по улицам, чтобы все ее тело ныло, чтобы кровь разогналась настолько, что ее биение напомнило бы панику, страдание, безысходность. Чтобы в легких закончился кислород, как это бывает от долгих рыданий. И на пороге квартиры Кирилла она была так убита горем, словно Римма действительно погибла.
Последний шанс воззвать к разуму Кирилла. Показать, до чего способна довести жажда мести без оглядки на человеческие жизни. Добиться от него реакции. Если он обрадуется, что гибель Риммы уничтожила премьеру и Липатову, – значит, он по-настоящему страшный человек. Не человек вовсе, а нелюдь, не испугавшийся крови на своих руках ради мести. В ту же секунду Никина любовь к нему была обречена умереть, скорчиться, обуглиться. Но если он придет в ужас и раскается, значит, он – все тот же. Кирилл, которого она полюбила. Запутавшийся, но по-прежнему родной и нуждающийся в ней, в ее помощи. И тогда она еще успеет его спасти.
Она увидела все. Боль и раскаяние человека, содрогнувшегося от собственного поступка и его последствий. Без колебаний готового понести наказание – так честно и отчаянно, что в другой ситуации это вызвало бы ее улыбку. И потом, когда она торопливо объясняла ему свою ложь, с дикой, безудержной радостью видя его недоверие и облегчение, целуя его неподатливые губы, она уже знала, что вместе они попытаются все исправить.
Дальнейшее происходило так быстро, будто на ускоренной перемотке. Все уже было продумано Никой заранее, но даже после этого она едва успевала за стремительно разворачивающейся реальностью.
Через час Кирилл, все еще ошарашенный и растерянно озирающийся по сторонам, позвонил знакомым театральным критикам и возобновил договоренность о рецензиях в прессе. Через три Ника и Рокотская, поддержкой которой она заручилась потому, что пожилая актриса была единственной, кому Ника могла довериться, стояли в квартире Риммы. Лизавета Александровна доставала из сумки связку церковных свечей и несколько обычных белых, рубиновый значок, никогда, конечно, не принадлежавший пионерке Нине, – а Ника тем временем объясняла Корсаковой положение дел: да, Лизавета Александровна действительно немного владеет магией. Естественно, Римма это чувствовала, она ведь наполовину цыганка, значит, связана со сверхъестественными силами, а как же! И теперь, после вчерашнего, Лизавета Александровна очень хочет помочь Римме и снять с нее порчу. Обряд несложен…