Вернись в дом свой

Мушкетик Юрий Михайлович

— Я ко всему готов, — сказал Сергей. — Но я знал о Беретти и Вербицком еще до института.

Тищенко смотрел на Иршу, и снова было видно, что ему нравится в Сергее все — молодость, откровенность, упорство, он сам «открыл» его и теперь любовался им как своим произведением. Ему хотелось передать этому доброму, душевному парню, да еще и земляку к тому же, свой опыт, накопленные за долгие годы знания, свой образ мышления, он не думал о том, что из Сергея выйдет, оценит ли он когда-нибудь его поддержку или не оценит, отблагодарит или не отблагодарит, — возможно, где-то в глубине сознания происходила борьба: каждый

учитель надеется, что ученик пойдет дальше своего учителя, но и боится этого. Тищенко не боялся. Он защищал в Ирше свою школу, свое направление, потому что всегда был нацелен на новую идею. Кроме того, ему казалось, что он видит в Сергее свою молодость. Он прежде тоже рвался ввысь и работал без роздыха. И громил все старье — традиции, предрассудки, тогда ему казалось: стоит человеку освободиться от груза прошлого, как он станет чистым и добрым, неспособным обрасти вновь приобретенной скверной. Существуют прекрасные книги. Необходимо единственное — их читать. Воскресенье, казалось ему тогда, и отведено для чтения книг, исполненных высокого смысла, он был убежден, что вот-вот настанет время, когда в праздничные дни люди не будут пить водку, а станут читать прекрасные стихи и от этого сами станут прекрасными. В присутствии Сергея он не решался высмеять свои прежние, наивные верования.

— Не такой уж он, Василий Васильевич, и святоша, как вы думаете, — вмешалась Клава. Она говорила будто бы серьезно, но в глазах ее вспыхивало озорство. — Где нужно, он умеет…

— А где нужно? — не уловил иронии в Клавиных словах Тищенко.

— Скажем, по женской линии. Это опытный сердцеед и обольститель. Только что поведал нам с Ириной такую историю… Раскрылся. — Она метнула острый взгляд на Иршу.

— За обедом расскажете. Куда сегодня подадимся обедать? В «Звездочку»? Пойдем с нами, Клава?

— Спасибо, — сказала она, но как-то так, что было не понять, пойдет или нет.

Сначала, когда Ирина и Клава только начали работать в одном отделе, они обедали вместе. Заваривали чай, выкладывали на стол свертки с едой. И как-то так выходило, что обед Клавы был скромнее, но вкуснее: картошка, пироги, вареники. Ирина, чтобы не отстать от подруги, стала приносить икру, консервы, конфеты. С одной стороны, она стыдилась своего достатка, с другой — не хотела оставаться в долгу перед подругой. В кафе тоже почти всегда платил Тищенко, и Клава перестала ходить с ними.

Тищенко молча разглядывал ее чертежи. Быстрым движением взял карандаш, положил на ватман несколько штрихов.

— Я эту стену перенес бы сюда, — сказал он. — Тогда вся сантехника разместится здесь. И не потребуется дополнительных отводов для вентиляции.

— Боже мой, как просто! — удивилась Клава. — А я думала, думала…

— Все думаем. Я споткнулся позавчера, — признался он. — И тоже ничего не придумал. Ходил, а в голове засело, о другом думать мешало. И только сейчас… Так что это не экспромт. Экспромт тогда хорош, когда над ним неделю помучаешься. — Он положил карандаш и оглянулся. — Пойдем, Сергей, познакомишься с выводами комиссии, там немного изменили техническую задачу…

— Действительно оригинальное решение, — не отрывая взгляда от чертежей, сказала Клава, когда они оба вышли. — Нет, Ирка, шеф у нас гениальный.

Ирина пристально посмотрела на нее.

— Подхалимов, по-моему, и без тебя хватает.

— А я и не думаю льстить. Вверх я не лезу, так что подлизываться мне нужды нет. А когда смотрю на твоего благоверного, то думаю, что, может, только он один здесь… по призванию, не за зарплату.

— Он просто делается больным, если у него чего-то не получается, не додумает до конца. Его ли это работа, чужая ли, а уж раз втравился в нее, то доберется до сути. Только мне иногда кажется, что как раз за это-то он и поплатится. Не все любят, чтобы добирались до сути.

— Не преувеличивай.

— Боюсь, что преуменьшаю.

Какое-то время работали молча, каждая думала о своем.

— Мда-а, пошел Сергей в гору, — как-то невыразительно сказала Клава.

Ирине послышались в ее словах не то зависть, не то сомнение, и она встала на защиту:

— Разве он не заслужил?

— Заслужил. Хотя… Таких проектов навалом в этих шкафах, да и в тех, что стоят в коридоре на третьем… И в подвале.

— Не таких. Ты видела его проект?

— Разве я говорю, что плохой? Не в этом дело, сама знаешь. Поддержка есть у парня — вот что важно. Земляка-шефа. А прежде всего твоя.

Ирина отложила резинку, которую держала двумя пальцами, посмотрела на Клаву удивленными глазами: большие, темно-карие, они сейчас около зрачков посветлели, словно в них брызнули зеленой краски, и выражали такое изумление, будто бы Клава пришла в краденом или собиралась что-то украсть.

— Моя?!

— А то чья же, — спокойно возразила Клава. — Тищенко же сказал: прожужжала все уши.

— Он… знаешь, какой-то не похожий на других. Скромный, стеснительный, вежливый. Всем помогает… Разве не так?

Клава подняла голову, молча посмотрела на Ирину. С ее лица исчезло выражение ироничности, теперь оно стало серьезным, постарело.

— Пожалуй, правда, — сказала она. — Хотя иногда мне кажется, что его скромность — как модный галстук. Напоказ. — Она мгновение помолчала, махнула рукой, как бы отказываясь от своих слов. — Да что там говорить… Каждый человек должен иметь свою ширму.

— Ты что? — Ирина испугалась. — У Сергея — ширма? У него такие чистые и ясные глаза.

— Просто… ты истосковалась по нему.

Ирина вспыхнула и сняла очки. Без очков лицо стало открытым, незащищенным, вдруг ясно обозначились горевшие румянцем щеки, глаза наполнились обидой.

— Ты чего? — пожала плечами Клава. — Я же не говорю, что в этом есть что-то дурное. Кто же и поддержит, если не свой человек. — Она с хитрецой посмотрела на Ирину и добавила, будто размышляя: — Свой и утопит в тихом местечке. Но может и показать брод.

Ирина вышла на середину комнаты, губы ее дрожали, глаза затуманил гнев.

— Кто это «свой»? На что ты намекаешь?

— Глупая ты, Ирина, — неожиданно просто, словно одним махом отбросив в сторону все прежде сказанное, молвила Клава. Глаза ее снова стали серьезными. — А тебе не кажется, что ты влюбилась в него?

Ирина как стояла посередине комнаты, так и замерла, будто сраженная громом. Но попыталась защититься улыбкой. Клавины намеки давно смущали ее душу, однако она не принимала их всерьез: в первый раз, что ли, Клава поддевает своими шуточками. Но сейчас глаза Клавы говорили, что она не шутит.

— Я влюбилась в Сергея? Надо же придумать такое…