Вернись в завтра
Шрифт:
— Катерина задумалась. А я продолжил:
— Оно ж опять и девять, и сорок дней надо отметить. И годовины сделать для покойной, иначе обидится, достанет и в монастыре. Я с Тоней не смогу всякий раз приезжать. Оба работаем. Неможно отпрашиваться часто. Начальство такое не любит. Уволят. А нам Кольку надо на ноги подымать. Глядишь, огород посадишь, подмогешь харчами. Хватит на моей шее ехать. Пора самой за дело браться. В монастыре тож не токмо молятся, а и работают дотемна. Сам такое много раз видывал. Там отлежаться не дадут, ленивых не держат, гонят прочь. А про вас с мамкой какая молва шла? Возьмут ли тебя в монашки еще неведомо!
— Нет, не устоит она. Слабая, надолго не хватит Я ее знаю. Не впервой ей завязывать с пьянкой и начинать снова. Как бабка помрет. Этих и могила не выправит! — не поверила Тонька матери. И рассказала деду, как жила она здесь в его отсутствие:
— К нам даже полковник приходил свататься.
— Иди ты! Вот это подвезло! — загорелись глаза Василия Петровича.
— Тот полковник уже в отставке. На пенсию вышел, — рассмеялась Тонька. И добавила:
— Весь лысый, как коленка. Пузо как у беременного. Он даже ног не видит. И знаешь, сколько ему лет? Шестьдесят два! Жених выискался, почти твой ровесник! А еще с запросами! Бритый клоп! Выперла его, выгнала взашей!
— А за што? — спросил Петрович.
— Ну, мне смешно и интересно стало, зачем я ему нужна? Ведь у этого отморозка дети старше меня. И трое внуков уже школьники! А он, паленый баран, ухмыльнулся и хвать меня своей лапой меж ног. Я как вмазала ему по морде, чтоб остыл малость. Он еле на мослах устоял, солдафон вонючий. И велела ему убираться вон! Так эта беременная гнида как развонялась здесь. Меня обзывать начал. Помогла ему
выскочить во двор и приказала забыть адрес и номер телефона. Вот такой жених у нас побывал, чтоб его черти взяли! — ругалась баба.
— Хм-м! А к мине в деревне, вот смех, две бабы подвалили. Взамуж просились, каб в город взял с собой. Одной годов сорок, другой за полтину перешло. Но обе ядреные, крепкие кобылы. Обе одиночки и бездетные. Раней жили семьями. Но у первой мужик, как сбег в заработки, так и не воротился с городу. А сын в реке утоп пять годов назад. Вот и кукует сиротиной в свете. У другой мужика подруга увела, а сын в армии погиб. Ну, што поделаешь? Беда одна по свету не шляется. Побазарил с ними и отказался от обоих. Запили бабы с лиха. Просвета в жизни не видят. А у кого он имеется? Я вон тож безбабный, зато не сирота. Вы имеетеся, мои кровинки! Да Катька, Слава Богу, покуда живая. Тож своя! Глядишь, и у ней мозги проклюнутся, оно и пора! Не век травке зеленеть!
— Дедунь! А ты от баб отказался, потому что обе пьют?
— На поминках обе до визгу наклевались, то своими глазами видел. Хоть на алкашек и не похожи. Обе причесанные, умытые и одеты опрятно. Здесь, может дорвались как все. Я не спрашивал. На што брехать? Другая в сердце вошла занозой. И как ни ковыряй, не выходит оттуда. Каждый день в глазах Степановна стояла, единой звездой предо мной была. И все звала скорей домой воротиться. Смешно, зачем я сдался ей?
— А она каждый день про тебя спрашивала. И все переживала, уж не занемог ли ты там? — вспомнила Тонька.
— Я всех вас даже во сне видел кажный день. Даже соседей наших. Федьку нынче ветрел, так пред- ложился коль надо будет, на своей машине в деревню отвезет. Я, понятное дело, наотрез отказался.
— Ну, а ко мне сегодня, как ты видел, Мишка приходил. Сказала ему, почему свиданье пропустила. Он
не обиделся, но меня злить стало, знает о сыне, хоть бы конфету ему принес или копеечную игрушку, так нет, с пустыми руками пришел. На хрен мне этот жених! Смотрит жадными глазами, а у самого на щеке след губной помады. Прямо от какой-то бабы ко мне сорвался. На Кольку даже не глянул. Будто его нет вовсе. Зато кофе попросил, деловой. Ну, я сделала вид, что не услышала. И сказала, что у меня на складе ревизия, потому, на свиданье не приду. Времени нет. Если он умный, поймет в чем дело. А коль дурак, такого и не надо! Еще в кино меня стал звать. Я ему на телик показала. Зачем куда-то переться. Во, нажала на кнопку и смотри до посинения. Мне дома некогда кино смотреть, а то я потащусь с ним куда-то. За чумную держит, придурок! Да я еще не опухла! Мне не столько мужик, сколько отец Колюньке нужен. А Мишка к детям холодный, то сразу видно. Этот только стружить умеет, растить нет…
— А другие женихи не приходили? — спросил Петрович.
— Грузчики на базе пытались приколоться. Ну я их и послала вдоль по Питерской. Отвалили мигом козлы, уже реже прикипаются. Пригрозила, что яйцы в дверях прищемлю, так они в склад зайти боятся, кролики кастрированные. Вот только вчера вечером, уже поздно было, позвонил один. И спрашивает:
— А сколько вамлет?
— Ну я ответила ему честно. А он опять достает?
— Сколько лет ребенку?
— Сказала, что в первый класс пошел.
— Так знаешь, о чем спросил:
— Он у вас нормальный или дебильный?
— Сам ты кочергой из транды вытащенный, пи- дер в обмороке, гнида абортированная, катях жеваный, геморрой гнилой! Чтоб ты задохнулся в чахоточной жопе!
У Петровича от услышанного глаза шире очков стали. Он вдруг так расхохотался, что согнулся пополам. Из глаз слезы брызнули:
— Ну, Тонька, это класс! Брехалка у тебя острей бритвы. И чего я за тебя пужался? Да ты любого черта уделаешь! Забрызгаешь так, что он до смерти икать станет и до гроба не глянет на себя в зеркало! — еле успокоился дед.
Вскоре Петрович засобирался к Дарье. Он торопил внучку скорее подоить корову и, прихватив как повод банку парного молока, направился к Степановне.
Едва он вошел к ней в дом, Федька, дежуривший у окна, сказал отцу:
— Ну, теперь иди к ней. Самое время настало. Может и впрямь получится охота на двух зайцев, — усмехнулся хитровато.
Михалыч молча нырнул в темноту двора, пошел к Степановне. Надо же вовремя предупредить бабу о приезде подруги, а заодно помириться с Петровичем, со всей его семьей. Но это уж как получится…
Михалыч, прежде чем позвонить в дверь, заглянул в окно. Сквозь щель меж занавесок увидел Петровича. Тот стоял посередине кухни, утонувший в объятьях Дарьи. И до Андрея донеслось:
— Лапушка мой! Как же я по тебе соскучилась, теплиночка, зайчик, мальчишка наш! Что ж так долго в деревне пробыл? За это время всех их можно перехоронить? Я уж тревожилась, не заболел ли ты в той глуши? Больше одного никогда и никуда не отпустим! — целовала щеки, губы, нос мужика. Тот и вовсе разомлел, впервые насмелился обнять Степановну и стоял, замерев от радости, как мальчишка на первом в жизни свидании.