Верона. Часть I
Шрифт:
– Не дури. Он будет рад. Так что позвони.
Занимаю место у окна и машу маме. Она прикладывает руку к горлу, подавляя рвущиеся наружу эмоции. Двери закрываются, автобус с пыхтением трогается с места, увозя меня из старой жизни в новую.
Аристарх
Выныриваю из сна и откидываю простынь, сковавшую ноги, будто путы. Я взмокший от пота. Через щель в плотных шторах пробивается утреннее солнце. Смотрю на часы, почти девять утра. Это называется, отоспался! Каждый год одно и то же. Как только приближается годовщина смерти
Выхожу из душа и вытираю запотевшее зеркало. Ну и видок у меня! То еще зрелище! Темные круги под глазами, набухшие, как после попойки, веки. Тру покусанные вчерашней телкой губы. Вот дура! Надо удалить ее номер. Собираю мокрые патлы в самурайский пучок. Плетусь на кухню и выпиваю стакан холодного домашнего кваса. Мария делает его каждое лето. Желудок бурчит и просит еды. Ищу в холодильнике что-нибудь съестное и слышу, как хлопает входная дверь.
– Это я! – раздается голос Марии.
Сегодня мы оба ранние пташки. Обычно она приходит к одиннадцати, к моему завтраку.
Закрываю дверь холодильника, раз она здесь, пусть сама готовит. Устраиваюсь с ноутом в кресле у окна – мое любимое место – и жду, пока Мария переоденется.
За последние три года моя жизнь превратилась в сущий кошмар. Не припомню, чтобы хоть раз я испытал радость или кратковременную вспышку счастья. Даже бизнес, в котором я всегда находил отраду, стал повседневной рутиной.
Мария заходит в кухню с двумя пакетами продуктов и внимательно на меня смотрит.
– Доброе утро, Аристарх, – по моему виду понимает, что у меня утро добрым не бывает.
– И тебе привет, – бурчу я, не отрываясь от ноута.
– Вчера была в Жуковке, – Мария убирает у моих родителей два раза в неделю. – Все волнуются за тебя. Спрашивают, может, на этот раз останешься на поминки в Москве?
– Нет, я полечу на Фиджи.
Мария знает, что со мной спорить бесполезно, и переводит тему.
– Что хочешь на завтрак?
– Омлет с ветчиной.
– А хочешь драники? Я принесла тебе домашней колбасы. Вкусная, пальчики оближешь.
Тяжело вздыхаю и зыркаю в ее сторону.
– Зачем спрашивать, если уже все распланировано?
– Я просто предлагаю, но, если хочешь омлет, я сделаю, мне не трудно.
– Давай омлет и твою хваленую колбасу, – иду я на компромисс.
Пока она готовит, рассказывает о своих детях и внуках. Мне это до лампочки, я не вслушиваюсь. Можно было уйти, но болтовня Марии меня успокаивает и настраивает на рабочий лад – это мой утренний обряд.
Через час седлаю свой Harley и выезжаю с подземной стоянки. На выезде меня встречает неизменный провожатый – черный худющий пес с потухшим взглядом. Он типа я, только в собачьем обличии. Вечно злющий, вечно куда-то спешит. Жму на газ, байк рычит и рвется с места. Настроение мрачнее грозовой тучи. Мчусь к своему другу Курту, может, в дороге удастся придумать новый аргумент, почему этому олуху сегодня нельзя выходить на ринг.
Вера
Вестибюль академии в очередной раз поразил меня своим масштабом, атмосферой и обилием света. Все вокруг блестело и сверкало, как в музее, аж дух захватывало! Так хотелось задержаться и тщательно все рассмотреть, но мне как можно скорее нужно получить студенческий билет и направление в общежитие. В деканате я простояла в дикой очереди, а когда покинула академию, в сумке лежал новенький студенческий билет. Меня распирало от счастья. Дух свободы кружил голову.
С небес на землю я опустилась, как только предъявила коменданту направление на заселение в общежитие.
– Мест нет! – рявкнула она, вызвав у меня шквал эмоций.
– Как нет? – непонимающе уставилась я. – Мне же дали направление…
– Говорю же: мест нет. Надо было с самого утра приходить. Были две комнаты. А теперь нет. В первом корпусе еще не закончен ремонт, во втором корпусе авария – затопило два этажа. Третий корпус переполнен. Даже раскладушки закончились.
– Что же мне делать? Мне некуда идти, – до меня наконец дошел смысл сказанного, и на глаза тут же навернулись слезы, которые, впрочем, никак не смутили женщину-глыбу.
– Поезжайте домой, а через неделю позвоните, может, к тому времени хоть одну комнату отремонтируют.
– Мне до дома добираться больше четырех часов, я не поеду в такую темень. Единственный вечерний рейс в поселок уходит со станции в семь часов, и я на него уже точно не попадаю.
Женщина немного смягчилась и сунула мне в руку визитку:
– Тогда поспите эту ночь в ближайшей гостинице, а завтра поезжайте домой. Не знаю, что они там думают в ректорате, о положении дел все отлично осведомлены.
Ошарашенная и злая, я схватила визитку и вышла на улицу. На поиск гостинцы ушло около часа, никто из прохожих не мог сказать, в какой стороне находится нужный мне дом. А когда я все-таки пришла по адресу, поняла: вот теперь у меня реальные проблемы. Гостиница оказалась девятиэтажным зданием, заселенным гастарбайтерами с Востока. Из открытых окон доносились песни на непонятном языке с восточным колоритом. Мне свистели, будто подзывали собачку, и называли Наташей.
Администратор сказала, что свободных номеров нет и разместить сможет только с подселением, но я отказалась. Одно дело жить в одной комнате с сокурсницей и совсем другое – с незнакомой женщиной из другой страны.
Я вышла на улицу и пошла бродить в поисках другой гостиницы. Но, увы, ничего не нашла. Ноги гудели, как назло, по пути не попалось ни одной скамейки, где можно передохнуть и спокойно подумать. Идти дальше не было сил, я присела на чемодан и растерянно осмотрелась по сторонам. Несколько минут я беззвучно плакала, боясь привлечь внимание прохожих. Нужно взять себя в руки и что-то придумать. Не могу же я сидеть на тротуаре всю оставшуюся ночь.
В кармане плаща обнаружился клочок бумаги, на котором мама впопыхах нацарапала плохо пишущей ручкой телефон брата. Выбора нет, он моя последняя надежда, не звонить же маме. Вот будет потеха! Такая самостоятельная, что не смогла справиться с первой же трудностью. По сути, мама скажет то же самое: «Звони Сане». Я потянулась к телефону и набрала номер брата. После четвертого гудка он ответил знакомым до боли: «У аппарата».