Вершина мира
Шрифт:
– Я тоже рада тебя видеть, мамочка, - усмехнулась я, глядя на поверженную противницу и потирая ушибленную кисть.
– Молодец, девочка, - хмыкнул Эжен откуда-то снизу из темноты, - не растерялась.
– Эж, ты где?
– позвала я, вглядываясь в темноту, - На полу, что ли?
– Ага, - согласился он, - включи свет. Выключатель где-то рядом с тобой.
Я нащупала на стене кнопку выключателя, по потолку пробежала световая волна, и я, наконец, смогла оглядеться. Герцогиня кучей тряпья лежала на полу, перегораживая собой узкое помещение. Возле входной двери сидел
– Опять выскочило, - пожаловался он, скосив глаза на вывихнутый сустав.
– Вижу.
– А вправить сможешь?
– Эж с надеждой заглянул мне в глаза.
– Естественно, вставай, пошли в госпиталь.
– Ань, вправь его так, без госпиталя, а?
– заканючил он.
– Эж, плечо надо обезболить, - терпеливо объяснила я, - да и зафиксировать после этого не помешает.
– Ань, ну не могу я пока в госпиталь, - заныл Эж, - мне дело закрывать надо, отчеты писать. Работы выше крыши, понимаешь? Вправь так, чего тебе стоит? Я потерплю, обещаю. Все равно хуже, чем сейчас уже не будет, а завтра я к тебе приду, прямо с утра, честно!
– Сегодня!
– Хорошо, приду сегодня, как скажешь, только сделай что-нибудь, терпеть, сил нет!
Я коротко кивнула соглашаясь. Взяла его одной рукой за локоть, другой за запястье.
– Готов?
– Да.
Я резко потянула его руку, одновременно проворачивая и заставляя сустав встать на место, стараясь сделать это как можно скорее. Эж вскрикнул, послышался тихий щелчок, означающий, что сустав встал, как положено.
– Спасибо, - пробормотал Эж, откидываясь на стенку и вытирая рукавом пот с лица.
– Рукой по возможности не двигай и подвяжи ее каким-нибудь ремнем, чем шире, тем лучше, - наставляла я, - как только освободишься сразу ко мне, я сегодня до одиннадцати. Снимки делать надо. Ты говоришь, это уже не в первый раз?
– Да, третий или четвертый.
– Смотри мне, как бы операцию делать не пришлось!
– Ну, Романова, что ты, в самом деле...
– Эж хотел добавить что-то еще, но замолк и быстро поднялся, легко опершись о мое плечо. Взгляд его был устремлен мне за спину.
Я тоже поднялась и оглянулась. Карина следила за нами лежа на полу, не делая попыток подняться. Когда она очнулась? Черт ее знает... потеря сознания, может продлиться от нескольких секунд до часа, а те минуты, что мы с Эжем сидели на полу, на нее никто внимания не обращал. Эжен в один шаг пересек расстояние, разделяющее его с лежащей женщиной, левой рукой он ухватил ее за локоть и рывком поднял на ноги. Я отошла в дальний угол аппаратной, не то чтобы боялась, нет. Просто было противно. Эж, крепко удерживая арестованную, открыл дверь и громко позвал Никиту.
В ожидании Никиты в аппаратной висело густое молчание. Я смотрела через стекло в пустую комнату, где совсем недавно принудила свою мать дать показания
Явился Никита и Эж грубо толкнул к нему герцогиню, коротко приказав: "В камеру!". Никита, ухмыльнувшись, профессионально перехватил женщину в наручниках за локоть, как совсем недавно Эжен и повел ее вон из аппаратной. Они были уже на пороге, когда герцогиня резко повернулась и, глядя в мою спину, я видела ее отражение в стекле и чувствовала жар между лопаток, спокойно произнесла:
– Ты, выходит, моя дочь. Что ж ты хороша, даже лучше, чем я. Это замечательная, хорошо спланированная и осуществленная месть, только расскажи, где ты взяла такого похожего...
Ей не дали договорить, Никита выволок ее в коридор, и захлопнул дверь. Я хотела развернуться, крикнуть вдогонку, что это не было местью, и никто ничего не планировал, что это была случайность, роковое стечение обстоятельств, если угодно. Но, естественно, делать этого не стала. Глупо. Карина все равно не поверит, а мне не хочется ни объясняться, ни оправдываться перед женщиной, которую я ждала почти всю жизнь, но так и не дождалась. Детство рухнуло, словно хрупкая бабушкина ваза, разлетевшись на миллион сверкающих, острых осколков. Внутри было пусто и холодно. На плечо легла ладонь Эжа.
– Ань, ты не расстраивайся, ладно?
– тихо попросил он.
– Не буду, - безразлично ответила я и потерлась щекой о его руку, - ты иди, работай, а я тут еще немножко постою и тоже пойду.
– Ань, но ты же не собираешься?...
– жалобно проговорил он, выглядывая из-за моего плеча.
– Вскрывать вены, вешаться и травиться?
– усмехнулась я, глядя на его отражение, и покачала головой.
– Нет, это того не стоит.
– Вот и правильно, вот и молодец, - похвалил он меня повеселевшим голосом, - ну, тогда я пошел?
Я молча кивнула, и через мгновение услышала тихий шелест закрывающейся двери. Я прислонилась лбом к холодному стеклу. На сердце было гулко, как на старом чердаке, где скопилось много ненужного хлама. Да, уж, взрослеть - это всегда больно. Я только сейчас поняла смысл этой фразы. Оказывается, когда остаешься без детских иллюзий, то ощущаешь себя выкинутым на мороз прямо из теплой постели. Голым, дрожащим, жалким. И это только твоя маленькая трагедия вселенского масштаба. Страшная, неотвратимая, как горная лавина, она накрывает тебя с головой и тянет неизвестно куда, бросая на твердые острые камни. Взрослеть, это всегда больно.
Я глубоко вздохнула и нашла в себе силы смести и выбросить вон никому не нужные осколки. Мне понадобиться еще очень много сил. Это еще не трагедия, трагедия будет впереди и я не врала Эжу, сказав, что не стану затевать суицид из-за матери, а вот из-за Влада... не знаю. Но у меня в запасе еще целых три недели, чтобы решить это. Двадцать один день, почти целая жизнь. Тогда, стоя в аппаратной и глядя на свое искаженное отражение в темном стекле, я была уверена в этом. Впрочем, людям свойственно ошибаться.