Вершина Столетова
Шрифт:
Все-таки Ольга поворачивается. Поворачивается и… просыпается. Где-то в конце улицы дробно стучит колотушка: тук-тук-тук-тук… От плотины доносится журчание воды. Больше никаких звуков. Село спит. И Ольга тоже снова засыпает.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
По полям ключевского колхоза магистральный канал пролегал прямо и четко, давая лишь два боковых ответвления. По одному отводу вода поступала на огородное поле, по второму, недавно законченному, — на
Андрей долго ломал голову над тем, как «затащить» воду на гору. Поначалу вместе с заведующим механической мастерской колхоза Дмитрием Хлыновым они капитально отремонтировали старенький автомобильный мотор и приспособили к нему водяную помпу. Однако подавать воду нужно было не к нижним, а к верхним концам участков, чтобы оттуда уже обычным напуском орошать все поле. Для этого требовалось много — несколько сот метров — труб большого диаметра.
Работа зашла в тупик, так как труб найти было невозможно. Нашлось лишь около сотни метров, и то мелкого, неподходящего сечения.
Андрей с Хлыновым приуныли и с Соней старались встречаться пореже.
Но вот как-то она заявилась к ним в мастерскую вместе с Гараниным.
— Как дела, механики? — спросила Соня. — Долго еще ждать?
— А никак, — сердито ответил Андрей. — И ждать тебя никто не заставляет.
— Так ведь вроде обещано было…
— Ничего я не обещал! — вскипел Андрей. — И вообще, сама заварила кашу — сама ее и расхлебывай, а других нечего впутывать. А то еще претензии, недовольство…
Только что улыбавшаяся Соня разом посерьезнела, подобралась и с холодным презрением взглянула на Андрея: мальчишка! Хвастун! Нет, Соня не сказала этого. Она ушла молча, обиженная и гордая. Но уж лучше бы она обругала его самыми последними словами…
Гаранин, все это время разглядывавший трубы, в разговор не вступал.
— Тут и так тошно, а она еще ходит, подзуживает, — несколько успокоившись и как бы оправдываясь перед ним за свою резкость с Соней, проговорил Андрей.
Продолжая разглядывать трубы, Гаранин поманил пальцем Хлынова:
— Что бы это могло быть, Митя?
Андрей тоже подошел. Гаранин показывал на дырочку, высверленную в стенке трубы.
— Кто-нибудь из ребятишек дрелью, наверное, баловался, — сказал Хлынов. — А что?
— Да так, ничего.
Гаранин присел на верстак, стал не спеша закуривать.
— Помнится, у нас в цехе как-то водяную трубу пробило. Малюсенькая такая дырочка образовалась, вот вроде этой. Как же из нее вода свистела! Чуть не под самую крышу. — Гаранин делал глубокие затяжки и, щурясь от дыма, поглядывал то на Андрея, то на Хлынова. — Так вот я и говорю. А что, если насверлить побольше таких дырок? Помпу вы знатную соорудили, вода пойдет под хорошим напором… А?
— А ведь это идея! — заорал Андрей и больно хлопнул от радости Хлынова по плечу.
— Идея, черт возьми! — согласился Хлынов. — И никакой тебе лопаты, никаких бороздок…
Они радовались своему открытию, наверное, не меньше, чем если бы изобрели вечный двигатель. Они даже забыли на радостях, что подобные установки уже давным-давно изобретены и небось каждый видел их не раз, если и не на поле, так в кино.
— Кажется, это называется изобрести деревянный велосипед, — заключил Гаранин, и все дружно расхохотались.
…Наступил день испытания установки.
Андрей уже дважды запускал мотор, но вода то срывала резиновый шланг с выходного отверстия помпы, то начинала просачиваться через фланцы в трубах. Сейчас Хлынов ставил на протекающие фланцы новые прокладки.
Андрей долил бензина в бак, подтянул вентиляторный ремень. Инструмент жег руки, и его приходилось обертывать тряпкой. До мотора совсем нельзя было дотронуться.
Временами откуда-то появлялся ветер. Тогда становилось еще жарче. Ветер был сухим и знойным. Словно где-то поблизости топилась и обдавала нестерпимым жаром огромная печь.
Горизонт тонул в струйчатом мареве; расплавленный зноем воздух рождал миражи. Скучившееся на луговине стадо виделось дрожащим красноватым пятном, и луг, как озеро, отражал его в себе. Светло-сизое, с желтыми подпалинами колосящегося хлеба поле застыло в душном изнеможении. Узкие, еще не налившиеся колосья смотрели прямо вверх, точно ожидали чего-то оттуда; отчаявшиеся в ожидании начинали угрюмо клониться к земле. Таких становилось все больше и больше.
Андрей видел, как утром, по приходе на участок, Ольга захватила на ладонь несколько колосков. «Что, дождичка с неба ждете?.. Скупое оно нынче на дождик-то…»
Такого скупого на дождик лета Андрей не помнил давно.
Из-под кромки магистрального канала выплыла и медленно потянулась наискосок белая кучка облаков. Большая, с рваными краями тень накрыла канал и соседний с ним угол пшеничного поля. Андрей скорее ощутил, чем увидел ее. Перестало печь спину, приятно и неожиданно повеяло прохладой. Вода потеряла свой блеск, потемнела и стала почти одного цвета с пшеницей.
Облака столпились и, казалось, застыли на одном месте, заслонив изнывающую в зное землю от солнца. Но уже в следующую минуту оно легко прорвало их непрочную завесу и с прежней беспощадностью обрушило на поля свои жгучие, отвесно падающие лучи.
Со свистом и гиканьем из села прибежали ребятишки. Ну как же! Тут хотят дождь устроить, и вдруг такое важное, такое интересное зрелище обойдется без них!
На канале стало шумно и весело.
— Дяденька! А дяденька! — зазвенел тоненький ломкий голосок. — Дя-день-ка же!
Андрей обернулся. У мотора стоял с устремленными на него смородиновыми глазами и смешными оттопыренными ушами коренастый малыш.
— Как это называется?
— Это? Неужели не знаешь? Радиатор.
— А это? — завладев, наконец, вниманием Андрея, продолжал расспрашивать мальчик.
— Карбюратор.
— А потрогать можно?
— Ну, коли приспела такая охота, потрогай.
Подошел Гаранин. Видимо, он хорошо знал мальчишку, потому что запросто потрепал его по щеке и спросил: