Вершина Столетова
Шрифт:
Илью, привыкшего ценить всякое, даже малое, усовершенствование, удивил и огорчил такой ответ. Как же так? И где же тогда общий, государственный интерес?
Галышев с Хлыновым в Ключевском соорудили, к удивлению недоверчивой Татьяны Васильевны, дождевальную установку. Но хорошо, Галышев по своей охоте взялся за это, а то ведь дождевание ему тоже «без интереса». По доброй охоте глубоко пахал поливные участки и Брагин в Новой Березовке, а потом Оданец вычел с него за перерасход чуть не половину заработка…
Как человеку новому, Илье со стороны, наверное, было кое-что виднее, чем тому же Андрианову. Но многое еще оставалось для него непонятным…
А вчера вдруг пришло
Вспомнился один летний день, который они провели вместе с Тоней далеко за городом, в таком же вот небольшом лесочке.
Лес стоял гордый и задумчивый, полный торжественной красоты увядания. Было тихо так, как бывает в лесу только под осень. Слышался только печальный шелест опадающих листьев, да время от времени, как часовые, оставшиеся на постах, перекликались редкие птицы. Пахло грибами, мокрыми корнями деревьев, паутиной, и всего сильнее — лежалым листом.
В мелком кустарнике прятались стройные подосиновики, из-под листьев, приподымая и прорывая плотный, слежавшийся покров, осторожно выглядывали большие лопушистые беляки и рядки выстроенных по ранжиру черных груздей и рыжиков. И только редкие, излишне красивые и никому не нужные мухоморы стояли прямо на виду, посреди лесных полянок.
Тоня собирала грибы неумело. Она то внимательно заглядывала чуть не под каждый куст, то совсем забывала про них и, поймав на лету упавший лист осины, начинала пристально рассматривать его на свет или, заметив в траве розовые ягоды брусники, приседала перед ними на корточки. А один раз, он видел, подошла к маленькой стройной березке и ласково погладила ее по тоненькому стволу. Грибы ей попадались редко, потому, наверное, она так шумно и радовалась каждой новой находке. Тогда он начал хитрить: находил кулигу рыжиков и подзывал Тоню: «Ну-ка, отгадай по этому пню, сколько лет было елке?» А Тоня, увидев около пня грибы, радостно вскрикивала: «Ах, Илюшка, Илюшка, какой же ты ротозей! Смотришь, а куда — и сам не знаешь!» — и, осторожно разгребая листья, освобождала от них рыжики. Самые маленькие она не рвала: «Жалко, пусть побольше вырастут».
Смешно было глядеть, как Тоня нюхает грибы, прежде чем положить их в корзинку, и находит в каждом из них все новые, особенные запахи, как пробует на вкус дикие ягоды. Найдя какие-нибудь незнакомые ягоды, она, не задумываясь, клала их на язык и, еще как следует не отведав, объявляла: «Вкусно!» — «Да это же волчьи — выплюнь», — смеялся он в ответ. «И правда, дрянь какая-то», — соглашалась Тоня.
Потом они наткнулись на яркий, огнистый куст калины. «Красивая она какая, ты только погляди!» — сказала Тоня и, сорвав вместе с листьями маленькую гроздинку, заколола ее в волосы. «Тоже не вздумай отведать!» — пошутил он. «Ну, что ты, что я, калину не знаю?» — ответила Тоня.
Вдруг пошел неизвестно откуда взявшийся среди этого ясного дня «слепой» — сквозь солнце — дождь. Лес ожил, зашумел. Они залезли в частые кусты орешника и накрыли головы пиджаком. Когда лезли в кусты, набрались густой паутины. Она была теплая, мягкая, как тонкий шелк. «Ну, Илюшка, запуталась я совсем», — снимая паутину со лба, сказала Тоня и лукаво, озорно посмотрела на него. Одна тоненькая ниточка повисла на ее длинных ресницах. «Подожди, я сниму, — сказал он. — Только закрой глаза». Тоня послушно зажмурилась, и он поцеловал ее в доверчиво открытые, влажные губы. «А все-таки не утерпела, попробовала и калину», — сам не зная зачем, отметил он, ощутив на своих губах терпкий горьковатый привкус. А Тоня, не поднимая век, улыбаясь одними губами, тихо спросила: «Ну, теперь можно?» — «Подожди, еще с другого глаза», — тоже очень тихо, точно вдруг потерял голос или боялся, что кто-нибудь их услышит, ответил он и начал целовать ее в глаза и снова в губы…
Когда они выбрались из кустов, лес уже отряхивал тяжелые дождевые капли, снова принимая тихий и задумчивый вид.
Потом они шли домой. В волосах Тони темным нарядным огнем горели два багровых, с тонкими прожилками, листа. С листьев на волосы тянулись несколько ниток паутины. Он смотрел на эти ниточки и снова ощущал на губах терпкий привкус калины.
А солнце светило так щедро и празднично, небо было таким чистым, что не верилось, что скоро осень, что все кругом цвело, может быть, и самым богатым, но последним цветением.
Нет, они не говорили тогда о своем чувстве друг к другу. Слова были такими лишними, такими ненужными! Без них все было ясным-ясным, как этот день. И не думалось, даже не приходило в голову, что когда-нибудь будет не так, по-другому…
Солнце, шаг за шагом, обходило березку; сначала оно достало до босых ног Ильи, затем до пояса, а сейчас уже подбиралось к голове. Тени от деревьев, перемещаясь в сторону, становились все длиннее.
Илья встал, выколотил трубку, обулся.
Жара спала.
От лесочка дорога вела прямо на плотину. С пригорка были видны и водоем и Новая Березовка.
Отдых, дремотная тишина леса прибавили сил. Шагалось легко, мысли текли ровнее.
За последнее время у Ильи стало привычным, вспоминая Тоню, ставить с ней рядом Ольгу. Он и до сих пор не знал, зачем это делал. Получалось как-то само собой.
Когда он впервые увидел Ольгу, она ему понравилась. Но понравилась, как может понравиться любая красивая женщина любому мужчине, независимо от того, холост он или женат, любит кого или нет. «Да, хороша», — скажет он и, если больше не придется встретить ее, тут же забудет. Илье пришлось встретиться с Ольгой, пришлось вместе работать, и она нравилась ему все больше. Знаясь с Ольгой, бывая у них, как хороший знакомый, он незаметно привязался к ее сыну. При виде Юрки у него всегда щемило. «Почему у меня нет такого сынишки?» И всю свою любовь к детям он безотчетно переносил на Юрку. Правда, все больше сближаясь с ним, он, однако, не решался сблизиться и с Ольгой. По временам ему хотелось этого, но не так-то просто было забыть тот летний день в загородном лесу и еще много других дней с Тоней! А ведь ни с Ольгой, ни с кем другим такого дня у Ильи не было, да, наверное, и не могло быть…
У плотины купались темно-красные от загара ребятишки.
Недалеко от шлюза, в позе Христа, распятого на кресте, лежал ражий детина. Лицо у него было прикрыто от солнца лопухом, виднелась лишь часть щеки да рыжая шевелюра.
Четверо ребят забрались на шлюзовые выступы и замерли в выжидательной позе.
— Жора, командуй!
Жора Горланов — теперь Илья понял, что это он, — лениво, не поднимая головы, протянул:
— На ста-арт!
Выждал секунду.
— Марш!
Мальчишки сделали «ласточку» и скрылись под водой.
— Ноль раз, ноль два, ноль три… — все так же, не двигая ни одним мускулом, начал отсчитывать секунды Горланов и, по мере того как мальчишки один за другим показывались из воды, отмечал: — Сорок семь — Левка… Пятьдесят пять — Санька…
Илья подивился, как это Горланов, не подымая и даже не поворачивая головы, видит всплывающие в разных местах пруда ребячьи физиономии и не сбивается при этом со счета.
— Дальше всех — Санька, дольше всех — Толька, — подвел итоги состязания Горланов.