Вершина Столетова
Шрифт:
Только теперь заметив Илью, он приподнялся на локте и в знак приветствия помахал лопухом:
— А-а, товарищ Гаранин! Наше вам с кисточкой! Загораем. Безработица… В бригаду или в правление, путь держите?.. Костин там… Покупались бы за компанию… Дела? Что ж, пока…
Илья пошел вниз с насыпи, а Горланов перевернулся на живот и прикрыл лопухом затылок. Поза его по-прежнему выражала блаженное изнеможение.
После того как главный инженер направил Горланова в бригаду, а Брагин снова выгнал его, между Оданцом и Андриановым произошел крупный разговор. Оданец сказал, что, если его распоряжения не
Костин сидел в правлении с Сосницким.
— …Это, конечно, хорошо, что ты ездишь за хозяйственным опытом к Орешиной, — говорил Сосницкий. — И райком полностью одобряет эту твою инициативу. Но помни и другое. Хорошим председателем Орешина потому именно и стала, что все указания райкома и других вышестоящих органов выполняет не за страх, а за совесть. Этому тоже у нее поучиться не мешает…
Заканчивая разговор, Сосницкий дал указание сразу же после сенокоса начинать двоить пар и повернулся к Илье.
— Ну а у вас как, товарищ Гаранин? Уладилось с этим… как его… Горлановым, или бригадир все еще ерепенится?
Илья ответил, что пока не уладилось.
— Помните, тыкали нам в глаза Тузовым? В чужом глазу, как говорится, и соринку вижу… Уж что-что, а такие вещи руководство МТС должно знать, чтобы не шарахаться из одной крайности в другую. А то сегодня лучший тракторист, завтра — бракодел. Несерьезно! Какая-то детская игра в чет-нечет…
Илья хотел спросить у Костина, не сможет ли он с помощью трактористов смонтировать такую же, как в Ключевском, дождевальную установку. Но заводить разговор об этом при Сосницком не хотелось. А тот, как нарочно, сегодня никуда не спешил.
— Улаживайте, и поскорее. Вторично райком к этому делу возвращаться не будет. Попустительствовать таким Брагиным нельзя. Подумаешь, удельный князек: что хочу, то и ворочу…
Зазвонил телефон. Звонок этот как бы напомнил инструктору райкома о его больших и сложных обязанностях, и он начал прощаться.
Илья облегченно вздохнул.
Село рассекал на две почти равные части большой, широкий проулок. В конце его, на задах, находился колхозный двор. Сейчас здесь не было видно обычного для раннего утра оживления. Доносился только дребезжащий перезвон молотка из кузницы, да на каланче одиноко маячила фигура дежурного пожарника, прятавшегося под небольшой навес от нещадно палившего солнца.
Костина Михаил нашел за зерновым складом. Тот разговаривал со здоровенным, на голову выше себя, парнем, обутым в щеголеватые полуботинки на босу ногу. Одежда парня была до смешного пестрой. На добрую четверть выше полуботинок начинались латанные на коленях армейские зеленые галифе, а еще выше — расшитая петухами косоворотка с тремя начищенными медалями. В руке он держал метлу.
— Ты меня этими медалями не тычь, — почти не раскрывая рта, бубнил парень, — я их не за карие глаза получил.
— А я и не тычу, а говорю, что если ты их получил, то, значит, впереди шел, а почему же сейчас в обоз пристраиваешься? Или думаешь на этих трех колесах теперь всю жизнь ехать?
— Обоз… При чем тут обоз? — повторил парень за Костиным, видимо, только для того, чтобы не молчать.
— А при том, что жену свою с косой в луга отправил, а сам здесь с метлой ошиваешься, не то что женскую — детскую работу работаешь!
В это время пожарник на каланче начал редко, не спеша вызванивать часы.
— Вон скоро полдень, а что ты сделал? Два сусека подмел? Работник… А ручищи-то — хоть в цирк, железо гнуть.
— Да что ты в меня-то уперся? Что я, один, что ли?
— Верно, не один. И всем вам, подобным, легкой жизни не обещаю. Хватит, и так колхоз, можно сказать, до ручки довели. Хочешь работать — работай, а не хочешь — не маячь на моем горизонте, не отсвечивай!
— Я привык быть на виду у людей, а здесь что?.. — Парень одернул рубашку, приосанился.
— Ну, если все мы командирами заделаемся, некем и командовать будет.
— Я не про то. В начальники я не хочу.
— Вот тебя и пойми… Ага! Так, так, так… Ясно… — Костин расстегнул верхние пуговицы рубашки, присел на весы. — Ну, вот что, браток, самая видная должность в колхозе в настоящий момент здесь, — и показал рукой на кузницу. — Работы невпроворот — уборка на носу, а кузнец вот уже месяц без молотобойца мается. Тут ты и на виду у всего колхоза будешь, и силу свою есть где показать. Добро?
— Что ж… это ничего, — сонливое выражение на лице парня исчезло, глаза вспыхнули самодовольным огоньком. — Надо подумать, с женой посоветоваться… А так дело вроде подходящее…
— Работа — самый раз, — видя, что парень сдается и сразу не соглашается только для виду, только для того, чтобы набить себе цену, уже дружеским тоном говорил Костин. — А то ведь с твоей силой от безделья и зачахнуть недолго. Какие-нибудь камни в почках наживешь — ходи потом по докторам, пей микстуры… Так договорились? — Костин встал. — Нынче полдня думай, а завтра с утра выходи.
Весь этот разговор Михаил слышал, стоя по другую сторону весов. Еще по дороге сюда, около кузницы, он поднял в траве два старых клапана и крутил их в руках: один клапан упал и стукнулся о камень.
— А-а, бригадир, — повернулся на стук Костин и кивнул на парня. — Не знаешь? Наш главный молотобоец. В случае понадобится что сварить или отковать, к нему обращайся, мастер на все руки. Ну а руки сам видишь, — Костин усмехнулся, темно-карие глаза озорно, по-мальчишески заблестели из-под выгоревших белесых бровей.
А парень сначала растерянно взглянул на председателя, затем одернул рубашку, слегка выпятил грудь и важно кашлянул, но заметил метлу и словно поперхнулся. Незаметно убрал метлу за спину и, не сходя с места, приставил ее к стене амбара. Руку Михаила он пожал так, что хрустнули пальцы, но с нарочито вялым видом, будто хотел сказать: «Ничего. Это еще вполсилы, могу крепче». Еще раз, уже свободнее, кашлянул и проговорил: