Вершина Столетова
Шрифт:
— Что, Юрка, трактористом хочешь быть? Хорошее дело! Только смотри, как бы от мамы не попало, не очень-то тут старайся.
Гаранин спросил у Андрея, знает ли про установку Николай Илларионович. Андрей ответил, что агроном знает, но не пришел, должно быть, потому, что относится ко всему этому довольно скептически. Да и не в духе он, Татьяна Васильевна вчера опять его чем-то расстроила.
С дальнего конца участка шла, почти бежала Ольга. Андрей еще издали узнал ее скорую, скользящую походку.
— Ну, скоро ли вы здесь, механики? — еще издали крикнула Ольга. —
Хлынов что-то ответил. Ольга, не останавливаясь, прошла к Андрею с Гараниным.
— Юрка! А ты как сюда попал?
— Это радиатор, — считая несущественным и потому оставляя без внимания вопрос матери, поспешил поделиться только что приобретенными познаниями Юрка. — А это карбюратор.
— А это что? — Ольга показала на большое масляное пятно, расплывшееся по штанине. — А это?
Пятен было много. Даже одно ухо и то было вымазано маслом и блестело, как начищенное. Андрей удивился, когда Юрка успел вымазаться.
— И вы тоже хороши, — досталось заодно и Андрею с Гараниным. — Допускаете к машине таких несмышленышей, еще руку каким-нибудь ремнем оторвет.
Ольга наскоро вытерла платком масляное ухо и заодно прочистила оскорбленно сопящий Юркин нос.
— Пойдешь со мной на поле, нечего тут околачиваться, грязь отирать.
— Готово! — крикнул Хлынов. — Заводи!
Видя, что Андрей собирается заводить мотор, Юрка вопрошающе взглянул на него: как, мол, стоит туда ходить или тут будет интереснее?
— Иди, иди, — засмеялся Андрей. — Самое интересное сейчас там будет.
Мотор дважды оглушительно стрельнул и загудел на полном газу.
Юрка заколебался: не надувают ли его, уводя отсюда? Но Ольга крепко держала его руку в своей, и волей-неволей с мотором пришлось расстаться.
Гаранин тоже ушел на участок.
Андрей включил помпу.
Как живой, шевельнулся от тяжести воды приемный рукав, шумно всхлипнула и мерно заурчала, зачавкала помпа.
Незаметно, как-то вдруг, над пшеничным полем родилось чудо. Странный небывалый дождь засверкал, заискрился на солнце и с тихим, глухим шелестом начал падать на хлеба в ту и другую сторону от стоящей на козлах трубы. Сначала дождь был крупным и неровным, без той водяной пыли, которая сопутствует обычному дождю и пропитывает влагой весь воздух. Но установка работала все ровнее и ровнее, дождь мельчал и становился более плотным. А вскоре и тонкое светло-сизое облачко водяной пыли повисло над полем и надежно прикрыло его от солнца. Пшеница все больше темнела, земля, еще недавно беловато-безжизненная, с каждой минутой становилась чернее, ярче. И все кругом, чудесно меняясь, становилось красочней, веселей. В воздухе густо запахло мокрой землей и травами.
Ольга с Соней, Хлынов с Гараниным, все поливальщики стояли по обеим сторонам трубы и, не двигаясь, не уходя из-под водяных струй, смотрели на дождь.
Андрею тоже захотелось быть там, на поле, ближе ко всем этим радостно-возбужденным людям, и он в конце концов не выдержал и отошел от мотора.
Отягощенные влагой колосья пшеницы искрились на солнце и казались теперь полнее, весомей. Местами вода уже начала скапливаться в лужи и ручейки. Чтобы не давать лужам застаиваться, ребятишки кто чем пропружали их по участку.
Очутившийся около Андрея Юрка проделывал дорогу воде простой палкой. Делал он это с таким озабоченным и серьезным видом, точно от него одного зависел весь успех полива.
— Дай-ка я, — сказал Андрей и потянулся за палкой, видя, как, пыхтя от напряжения, неумело орудует ею Юрка.
— А я? — Не выпуская палки, Юрка вскинул на него смородиновые глаза. Во взгляде было и желание не обидеть Андрея, всего каких-нибудь полчаса назад разрешавшего ему собственноручно трогать мотор, и просьба не лишать его удовольствия заниматься таким интересным и важным делом.
Андрей отвел руку, зачем-то погладил мальчика по челке выгоревших волос.
— Ладно, ладно. Это я пошутил. Я и так, без палки…
И, присев на корточки, он начал направлять воду прямо руками — пусть она надежнее пропитывает все поле!
На участок уже бежали люди с бригадного стана, с соседнего поля, что-то крича и радостно размахивая руками.
А больше всех радовалась Соня. Она так счастливо улыбалась, будто только что получила дорогой и давно ожидаемый подарок.
Илье Гаранину надо было в Новую Березовку. От подводы, которую ему предлагала Татьяна Васильевна, он отказался: пора горячая, сенокосная, а до Березовки рукой подать.
Выйдя на околицу, Илья свернул на малохоженую, вьющуюся полями стежку. По ней было, наверное, не ближе, но не так пыльно, как дорогой.
С правой стороны, по взгорью, тянулся березовый лесок. Илья решил сделать небольшой крюк и напиться из родника, а заодно и перекусить.
Он устроился под молодой березкой, съел ломоть хлеба с крутым яйцом, запил ключевой водой. Закурив трубку, вытянулся на траве и долго смотрел в высокое, бездонное небо.
Лето принесло Илье новые заботы и хлопоты.
Зимой, когда машины стояли на усадьбе, колхозы были в представлении Ильи чем-то отдельным, обособленным от МТС. Теперь, когда в каждом из них работало по бригаде, все слилось воедино. Но так ли? Воедино ли?
Зимой Татьяна Васильевна жаловалась, что ей не дают трактор на вывозку навоза. Теперь Андрианов жалуется на Татьяну Васильевну, что та не соглашается на лишнюю культивацию, а ведь у МТС план, и его надо выполнить. Когда-то Оданец говорил, что МТС в зимних работах не заинтересована; сейчас получается нечто обратное. Почему же, почему интересы колхозов и МТС не совпадают?
Как-то на усадьбе, около комбайнового гаража, Илья наткнулся на большой деревянный ящик с двумя решетами. Ему сказали, что это третья очистка и сделал ее Филипп Житков, работавший ранее на комбайне. А когда Илья спросил, почему же валяется без дела такое ценное приспособление, то услышал: «Да ведь какой прок-то от него? Одна морока, а интересу нет: плата одна, что за сорное зерно, что за чистое… Колхозам, правда, интерес большой, потому как от житковского комбайна хлеб шел, минуя ток, прямо на элеватор, а нам — без интереса».