Вершина Столетова
Шрифт:
— И это, конечно, — поправилась она, — но глядеть надо глубже. Ты гляди не на то, что хозяйство у Костина еще бедное, а на то, как он его в руки берет, на что замах делает.
— Ему еще на многое такое надо замахиваться, что у нас уже давно сделано. Да и что ты за меня опять взялась? Только было все пошло мирно, по-хорошему, а ты опять. И что тебе все неймется? Что ты с матерью обязательно на ножи лезешь?
— Да я ничего, — подчеркнуто-спокойно сказала Ольга. — Когда дело орошения касалось, там мне за тебя волей-неволей браться приходилось. А здесь — гляди сама. Я просто к слову.
Она начала было убирать со стола, но мать, опережая ее, поспешно сложила
— Ну, мне надо идти. Договорим в другой раз.
Ольга молчала. Мать помешкала, посмотрела на нее и уже не так сердито добавила:
— А пожалуй, и договаривать нечего. Все и так понятно. Только опять же, как и зимой, скажу: легко тебе обо всем рассуждать, а каково мне делать? Ты говоришь одно, Николай Илларионович — другое, а тут еще Хлынов с Галышевым спокою не дают. Ну-ка, разберись во всем и не ошибись, потому что ошибаться мне нельзя, от этой ошибки не одна я, а сотни людей пострадать могут…
Из дому они вышли вместе.
Ну, конечно, как всегда, он опоздал. Сражение уже закончилось, победители с запыленными, грязными, но счастливыми рожицами вели пленных — остатки неприятельского гарнизона, защищавшего избяной сруб, то бишь крепость, на соседнем проулке. Потом делили трофеи. Трофеи богатые: ружья, сабли, рогатки. Юрке, понятно, ничего не досталось, хотя он и принимал самое отважное участие в первых атаках на крепость. Обидно!
И вот уже который раз так: Ленка затаскивает его обедать в самый важный момент. Что бы чуть-чуть, ну, хотя бы часик спустя, так нет же… Да и мать еще тоже, как нарочно, приехала. То не ездит, не ездит, а уж приедет, так обязательно в самое горячее время. Небось думает, что ему, Юрке, не хочется с ней вместе побыть. Очень даже хочется. Но как она не понимает, что товарищи-то не ждут, им и дела нет, дома у него мать или не дома. Вот, пожалуйста: пока он с ней разговаривал, все интересное кончилось, а сейчас остается только слушать, как Федька Кольку р-раз, а тот его тоже р-раз, как Андрюшка залез по углу, а Сережка пробрался через окно и спрыгнул прямо Петьке на спину… Эх, лучше бы он и не возвращался на улицу, лучше бы уж сидел с мамой!..
Юрка еще некоторое время послушал хвастливые рассказы товарищей о том, что было в его отсутствие, а потом, только еще более огорченный и раздосадованный этими рассказами, поплелся домой.
Но и матери дома уже не было. Ах, как плохо все получается! Туда не успел и здесь опоздал…
Юрка немножко поговорил с петухом и дал ему поклевать из рук хлебную корочку, посвистел в камышовую дудку, потом прошел в сад, притаился под вишней и стал глядеть, как кормит своих птенцов серенькая пичужка, гнездо которой он недавно нашел.
Вот она прилетела с червяком в клюве, села на куст смородины, повела глазом-бусинкой туда, сюда: нет ли кого поблизости? Юрка затаил дыхание. Видимо, птичка не заметила его. Она перелетела поближе к гнезду, еще ближе, и вот уже ей навстречу вытянулись пять больших желтых ртов. Юрка не успевает разглядеть, в каком же из них исчез червяк, а мать уже полетела за новым: пять ртов, и всех надо накормить, скоро ли накормишь, если по такому маленькому червячку таскать…
«А интересно, — думает Юрка, — есть ли у них папа? Или одна мама? Одной трудно успеть на пятерых».
Он терпеливо дожидается пичугу, а мысли переходят на другое.
Недавно мама спросила его: «А что, если бы дядя Миша с нами жил?» — «Зачем?» — удивился Юрка. «Он тебе папой будет», — ответила мать, и ответ этот обидел Юрку. «Нет у меня папы, а дядю Мишу я не хочу…»
Умная у него мамка, очень умная, а таких простых вещей не понимает. Ну зачем им нужен дядя Миша? Разве им плохо без него? Или, может, ей трудно одной? Так ведь у нее же не пятеро, а только один он… Конечно, хорошо, если бы папа был. Это было бы очень здорово. Но уж тогда пусть им будет дядя Илья. Когда же он сказал об этом матери, та долго объясняла, что дядя Илья не может быть ему папой, но почему не может, он так и не понял… По-прежнему сложным и непонятным остается для него этот мир взрослых. Пожалуй, даже с каждым днем становится все сложнее и непонятнее.
Опять прилетела пичуга и опять долго оглядывалась по сторонам, прежде чем отдать червяка своим птенчикам. А Юрка смотрел сквозь густоту вишневых кустов, и ему хотелось сказать птичке: да не бойся, не бойся, я не буду зорить гнезда. Сам не буду и никому другому не дам. Знай таскай червячков своим дитяткам — вон они как орут…
Михаил работал возле кузницы.
Вчера он ходил смотреть паровое поле. Сорняков на нем было много. Михаил задумался: сумеет ли лапчатый культиватор достаточно хорошо разрушить корни таких злых, живучих сорняков, как осот, пырей, молочай? И не окажется ли тогда он, Михаил, в своем споре с агрономом действительно не больше, как самонадеянным мальчишкой? Он думал над этим день, проворочался с боку на бок почти всю ночь. В конце концов выход был найден. Перепахивать пар, конечно, не следует, а чтобы надежно уничтожить сорняки на нем, конструкцию культиватора надо несколько изменить: лапы снять, а между стоек, на которых они крепятся, протянуть наискосок стальные пластинки. Будет идти такая пластинка на глубине десяти сантиметров и, не тревожа верхнего слоя, подрежет все сорняки.
Работал Михаил над переделкой культиватора с таким увлечением, что даже не заметил, как кто-то подошел к нему сзади, и понял это только по тени, упавшей на раму культиватора. Михаил обернулся, и у него больно кольнуло сердце, а гайка, которую он привинчивал, выпала из руки и укатилась в траву: перед ним стояла Ольга.
Она была в том самом коротком, с узким поясом и простенькой вышивкой на груди, платье, которое очень молодило ее. Туго заплетенные косы двойным полукольцом свешивались на тонкую загорелую шею.
Михаил понял сразу, что Ольга пришла к нему по делу.
Она сказала, что Михаил, наверное, знает — засоленные участки, кроме ярового клина, есть и в других полях. Он ответил, что да, знает, видел и в других полях эту седую, похожую на золу, неживую землю, по которой идешь и нога тонет.
— Весной начали рассоление, — сказала Ольга, — хорошо бы теперь продолжить его. Хорошо бы вспахать зябь в два раза глубже, чем обычно. Решает это пусть сама бригада, потому что если дело дойдет до главного инженера, то вряд ли он согласится дать дополнительное горючее или тем более запасные части.
От кузницы подошел Гаранин. Видимо, они с Ольгой приехали вместе.
— А чтобы и твое начальство об этом знало, вот Илью Михайловича привезла.
Михаил усмехнулся: «За перерасход горючего не это начальство платить будет, а я… Да и если бы только за этим его привезла!..» Ольге он ответил, что поговорит с трактористами.
— Машины бы чуть поновей! А то ведь моим гробам и так-то всего: и горючего и частей — идет больше нормы. За сев полтонны перерасходовал…
— Ну, кое-какие части ведь тебе Галышев из своего запаса, кажется, уступил? — Гаранин посмотрел под культиватор, нашел в траве гайку и отдал ее Михаилу. — Или все равно не хватит?