Весь этот джакч.Дилогия
Шрифт:
– Ну, много вы тут наоколачивали? – жирным басом спросил он.
– Да вот, Тич, – в детском голосе кишели заискивающие нотки, – трое живых всего… тут как получилось…
– А остальные?
– Пацан убежал, не догнали, а девка… в общем, пока Мису её пялил, она у него пистоль попыталась вытащить… ну и вот. Хорошо, я вовремя заметил…
– Ты, Тапа, глазастый, – с непонятной интонацией сказал Тич. – И всё ты успеваешь заметить. Как нарочно, а?
– И ничего не нарочно! – заорал вдруг Тапа. – Ты всегда меня подозревать теперь будешь, да? Мне теперь что, обосраться и не жить? Ты так, да?!.
– Уймись, малявка, – сказал Тич. – Давайте грузите
– Нашли, но мало, – сказал кто-то ещё – кажется, тот, кто поднял Лимона и снял с него мешок. – Четыре ствола, но патронов всего ничего… ну и жратвы чуток. А так… мелочь.
– Откуда они?
– Да из города, откуда ещё. На охоту пошли…
– Ну да, а кабаны шустрее оказались, ха. Не спрашивал, этих пандейцев не видели случаем?
– Спрашивал. Видели. И даже отогнали.
– Ну!..
– Вроде как тот пацан, что утёк, гранату успел бросить. Никого не зацепил, но спугнул.
– Интересный пацан. Надо бы его добыть всё-таки. Может, пригодится.
– Добудем, Тич. Куда он денется? Жрать захочет – придёт…
Тем временем Лимона ухватили под мышки и за ноги, подтащили к прицепу со стороны откинутого борта – и, качнув, бросили на обитый жестью настил. Он прокатился мордой по скользкому, забрыкался, повернулся на бок, даже попытался сесть. Верёвки дико впились в кожу. Трое живых, подумал он. А Шило, похоже, ушёл. Это хорошо…
Он пытался проморгаться, но становилось только хуже.
– Эй, – сказал кто-то рядом. – У парня руки уже почернели. Хрена ли так затягивать?
– Учи, падла, – и звук удара. – Хе, действительно. Кто так вяжет, овцелюбы? Ну-ка дай-ка сюда…
Лимона снова сунули мордой в скользкую вонючую жесть, но верёвки вдруг лопнули – и на локтях, и на коленях. Потом руки вообще упали по обе стороны от туловища – чужие и неживые. И ноги разъехались… Лимона рывком перевернули, посадили спиной к борту. Сам он мог только крутить головой. Сильные руки пропустили толстую верёвку у него под мышками, вокруг груди – и, похоже, закрепили где-то сзади.
– Ну, парень, молись, чтобы ничего у тебя не отвалилось, – сказал всё тот голос.
Потом борт захлопнули, мотор взревел – в прицепе тут же завоняло соляркой – и трактор неторопливо покатил куда-то.
– Ты шевели руками, шевели, – сказал кто-то рядом.
– Я не могу, – сказал Лимон. – Я их не чувствую. Вы можете протереть мне глаза?
– Нечем.
– Просто рукой.
– Не стоит. Всё грязное. Тут не на что смотреть.
– Ребята, кто со мной? Гас? Илли?
– Илли зарезали, – сказал издали кто-то хрипло.
– Ты кто? Не могу узнать.
– Я Зее.
– А Гас? Шило?
– Гас без сознания. А Шило сбежал. Сначала уснул, потом сбежал…
– Это он дежурил?
– Да.
И тут руки Лимона начали как будто оттаивать. Он знал, что будет больно, но не думал, что настолько…
Когда их выгружали, он уже мог стоять, но ещё не мог хвататься руками – пальцы были чужими.
Здесь, куда их привезли, раньше держали какую-то фермерскую технику. Об этом говорили широкие и высокие ворота сарая, характерный запах копоти и смазки, сваленные в углу грубые колёсные диски без шин… Прочее железо предусмотрительно прибрали. Под стенами кое-где была набросана солома, прикрытая каким-то тряпьём. Сильно избитых уложили туда, остальные расположились как попало.
Гас в сознание не приходил. Он тяжело дышал открытым ртом, губы запеклись, в уголках насохла жёлтая
Всего в сарае было сейчас девятнадцать человек, из них один взрослый. Тоже сильно избитый, с бесформенным носом и синяками вокруг обоих глаз, он пребывал хотя бы в сознании. Впрочем, толку от этого было ноль: парень пристально смотрел перед собой и судорожно качался взад-вперёд, взад-вперёд.
Зее чистым платочком прочистила Лимону глаза от гноя; глаза продолжали слезиться, но уже можно было что-то видеть. Тут же кто-то посоветовал в глаза поплевать, а кто-то – полить мочой; мол, верный метод; Лимон подумал и отказался. В «Спутнике разведчика» про глаза почему-то ничего не говорилось – разве что о том, как вести себя ночью: никогда не смотреть в костёр и на фонари, а если хочешь что-то увидеть в темноте – то направлять взгляд в сторону от цели…
Ночные события они с Зее больше не обсуждали. Наверное, потому что наслушались чужих историй, пока ехали. Было до обидного одинаково: подкрадывались, чем попало били сонных, связывали, издевались… Это была облава, облава организованная, управляемая, имеющая цель. Разве что пандейская разведгруппа чуть было не испортила деревенским всю масть… но не испортила – как-то они просочились, не столкнулись; а жаль.
Больше половины из тех, кто сидел сейчас в сарае, были с Лимоном и Зее в лагере, а остальные собирались туда приехать – но как назло почему-то ни одного знакомого лица среди них не оказалось; город, совсем ведь небольшой, теперь, после смерти, будто всё открывал и открывал новые кармашки, складочки, закоулки. Кто раньше слышал про Горное училище? Оказалось, было в Шахтах и такое. Маленькое, на тридцать человек всего… И была ещё какая-то Арифметическая школа, тоже маленькая – но, что характерно, в Военном городке, где Лимон, как он думал, знал каждый миллиметр пространства.
Двое из Горного сидели тут уже третий день и теперь распоряжались на правах старожилов. Одного звали Радку Леф, второго – Динуат Яррик. И тут город снова стал маленьким, потому что вдруг выяснилось, что Дину – ближайший друг Пороха, только из Шахт. Семьи Пороха и Дину плотно и радостно дружили: когда-то их отцы в один день женились на подружках-неразлучницах… Радку и Дину попались деревенским ещё до облавы, они пытались украсть овцу из стада. На них спустили собак, и просто чудо, что обошлось без увечий. Радку досталось сильнее, на левую ногу он старался не наступать; Дину уже оправился. Прозвище у него было «Сынсын», что на горском языке означало «молоток», «кот», «кобель», «чирий» – и много что ещё. У горцев полно таких слов, которые имеют множество значений. Как «джакч», например. Попробуйте назвать все значения слова «джакч». Тоже, кстати, слово-то горское… Вернее, горцы говорят «чакч», но они и наши многие слова коверкают на свой лад. Не Саракш, а Саракч. Не Мировой Свет, а Яр-Чакч. А ещё чакчем они называют горный лук – который, когда цветёт, выбрасывает стебли толщиной в руку и с фиолетовой глянцевой шишкой на конце.
Понятно теперь, отчего горцы немногословны?
Окон не было; подкопаться под стену сквозь цементный пол… нет, Лимон не строил иллюзий. Отдушины между крышей и стенами? – ну, очень высоко. И они очень узкие. Пару раз через эти отдушины пробирались внутрь любопытные вороны – и видно было, что пролезают они с трудом. В общем, Лимон решил не разбрасываться силами. «Спутник разведчика» рекомендовал в подобных ситуациях ждать, когда куда-нибудь повезут или поведут: тогда шансы на успех побега резко возрастали.