Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Старый Мун вошел и попросил Джона пройти с ним в лабораторию, чтобы проверить правильность настройки автоматического комплекса.
Джон понял, что Мун является постоянной принадлежностью лаборатории. Старик все время ходил, шаркая своими дряхлыми ногами, словно преследуя какую-то цель, но стремительности ему явно не хватало. Многие исследователи здесь также обнаруживали явную нехватку независимости в рассуждениях, но открытия Джона их вдохновили. Пожалуй, Мун не знал, что происходит в облицованных кафелем комнатах и эзотерических лабораториях,
«Это образец отношения старого служаки», — подумал Джон. Ученые это заслужили. Он вспомнил нескольких корифеев, которых встречал, и понял теперь, какими они кажутся странными по сравнению с остальными смертными. «Мозг ученого отличается, от мозга простого человека», — считал Джон. Научная элита находится на более высокой ступени эволюции. Он задумчиво взглянул на пейзаж. Народ ждет от таких людей поведения кавалера, романтического героя.
Джон посмотрел на лужайку, где все приобрело седой оттенок. «Я был ученым», — подумал он.
Это была странная мысль, незнакомая, заставившая его еще раз пересмотреть все свои чувства, какие он испытывал. «Отличия могли гораздо больше рассказать, чем старинные романсы» — так считал Джон. Ему приходилось работать, имея при этом плохое зрение, вот в чем дело. Даже ближайшее в науке им отрицалось. Это был взгляд, скользящий по лицам и не меняющий фокуса.
Полная и абсолютная преданность проекту.
Не разрешалась даже простая надежда, только немедленный результат.
Джон начинал видеть новый смысл в том, что Доэни сказал тогда, в Килмайнхам. Больше не нужно мифов? Люди здесь были погружены в свои собственные печали до прибытия Джона. Они не имели привычки к новым открытиям. Обучение дало им установленные образцы, которым можно было следовать и которые не отличались от известных задач.
«Понимают ли они, что я им дал?» — спрашивал себя Джон. Это была отчаянная мысль, пришедшая откуда-то из затерянного места внутри него. Джон мог воспроизвести чуму? Но лекарство?..
Он повернул обратно по направлению к зданиям и, пробуждая от спячки своих надзирателей, направился в комнату. Ужин тяжелым камнем лежал в его желудке, и Джон знал, что уснуть ему будет трудно, но был рад услышать шуршание за дверью — все-таки он здесь в безопасности. Выключив свет, Джон наблюдал, как лужайка погрузилась в темноту.
Вдруг раздались какие-то удары — бум! бум! Очнувшись от своих мыслей, Джон понял, что это звук тяжелых шагов в холле. Его дверь была почему-то распахнута, и в комнату влетел Доэни, щурясь в сумерках после яркого освещения холла. Он включил свет, закрыл дверь и уставился на Джона.
— Ты должен выслушать очень внимательно все, что я тебе скажу, — заявил Доэни. — Времени у нас мало.
Раздались какие-то крики снаружи здания и опять гудение тяжелых машин. Джон непонимающе посмотрел на Финтана.
— Это проклятие Ирландии, — сказал тот. — Мы обречены повторять собственные ошибки бесконечно.
— Что случилось?
— Кевин О'Доннел захватил власть и теперь контролирует весь этот регион, — пояснил Доэни. — Меня предупредили об этом еще два дня назад. Алекс говорил мне… — Он покачал головой. — Кевин и Джозеф заключили между собой какое-то дьявольское соглашение и теперь хотят воплотить его в жизнь.
— Но почему они приехали таким странным образом? Что они собираются сделать со мной?
— Они хотят допросить мальчика и священника, — сказал Доэни.
Джон почувствовал стеснение в груди.
— Если они будут угрожать мальчику, — продолжал Доэни, — отец Майкл вынужден будет нарушить тайну исповеди. Я его хорошо знаю. Что он сможет ему рассказать, Джон?
Джон открыл рот, но не мог вымолвить ни слова. Голос отказывал слушаться его.
— Кевин и Джозеф очень похожи между собой, — произнес Доэни. — Экстремисты и фанатики! Все в них одинаково, и они могут далеко зайти на собственном адреналине. Их можно назвать наркоманами, и они сделают все, чтобы зафиксировать это состояние. Они будут держать священника, пока не опустошат его и не наполнят себя.
Джон закрыл рот, все еще не в состоянии что-либо ответить.
— Кто ты на самом деле, Джон Гарреч О'Доннел? — спросил Доэни.
— Я уже говорил вам, — задыхаясь, ответил Джон. Слова давались ему с трудом.
— Но ты говорил это и священнику, не так ли?
Джон опустил плечи, слегка наклонившись вперед. Боль в груди и горле усилилась.
— Они нашли его отпечатки пальцев и зубные карты в Штатах, — сказал Доэни.
— Чьи… — только и смог вымолвить Джон.
— Конечно же, О'Нейла. Они, ублюдки, пытаются свалять дурака, но мы со временем прижмем их к ногтю, будь уверен. Интересно, что покажут те отпечатки пальцев и зубные карты, а, Джон?
Джон молча помотал головой. Он не ощущал внутри себя О'Нейла. Сейчас в нем осталось только огромное чувство опустошенности.
— Ты подозрительная личность, и я думаю, что мы не ошибаемся, — заявил Доэни. — Может, ты имеешь по этому поводу другое мнение?
Джон посмотрел на него, застигнутый врасплох этим вопросом.
— Мы приблизились к победе, — продолжал Финтан. — Да, мы уже близки. — Он изобразил букву V указательным и средним пальцами правой руки. — И вот теперь…
— Что… случилось? — слабо прошептал Джон.
— Явление, всегда разрушающее нас, — ответил Доэни. — Победа. Мы не можем ее принять. Она восстанавливает нас друг против друга, эта победа. Как стаю собак вокруг сладкой косточки. Вот во что превращается каждая ирландская победа — в кость, до блеска отполированную нашими зубами! На ней совсем не остается мяса. В итоге мы отбрасываем ее в сторону как нечто уже использованное, а значит, бесполезное.
Губы Джона шевелились, и с трудом можно было расслышать все тот же вопрос: «Что случилось?» Голос напоминал дуновение ветра.