Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Было темно, мела поземка, яркий фонарь покачивался от ветра над входом в подвал. Еще один фонарь был на набережной, недалеко от ворот, он тоже качался и гонял длинные тени на золотом снегу.
Две фигуры — высокий князь и приземистый Пуришкевич — возникли в воротах, сначала силуэтами, подсвеченные сзади, потом их осветил фонарь над дверью.
— Мы не опоздали? — громко спросил Пуришкевич.
— Нет, все в порядке, — сказал Феликс.
Великий князь стянул с руки перчатку, все смотрели на это и ждали, когда же он освободит длинные пальцы. Затем Великий князь поздоровался за руку со всеми заговорщиками.
Наступила пауза, ее прервал Феликс.
— Добро пожаловать, так сказать, — произнес он с кривой усмешкой.
Намек на шутку не прозвучал.
Феликс первым открыл дверь в дом и пошел вниз по винтовой лестнице. Остальные чуть задержались, и Пуришкевич спросил оттуда:
— А мы где будем?
Хотя знал, еще вчера осматривали место.
Из кабинета Феликса на верхнюю площадку вышел штабс-капитан Васильев. Юсупов и не заметил, как он прошел наверх.
— Нет, нет, — сказал Дмитрий Павлович, — сначала посмотрим, как вы все подготовили, княже.
В столовой было тесно. Все стояли вокруг стола, обозревали тарелки и блюда с пирожными, словно макет поля боя, какие устанавливают в военной академии на занятиях по тактике.
— Начнем? — спросил Феликс. Голос сорвался, пришлось откашляться и повторить вопрос. Феликс был зол на себя за такое мелкое проявление слабости.
Он открыл дверцу резного шкафа черного дерева и достал оттуда заготовленную коробку.
Пуришкевич посмотрел на нее жадно, Феликс подумал, что он оголтелый человек. Очень опасный.
Доктор Лазаверт подошел к столу поближе, шуба мешала ему.
— Позвольте, — сказал штабс-капитан и стащил шубу с доктора. Он кинул ее на кресло. И Феликс подумал — только не забыть ее здесь. Только не забыть. Все может сорваться из-за пустяка.
В коробке была небольшая широкогорлая склянка и в ней — несколько палочек цианистого кали.
Доктор взял блюдце, положил на него палочку и принялся разбивать ее чайной ложкой. Палочка была не очень твердой и послушно рассыпалась в порошок. Доктор растирал порошок, он был при деле и успокоился — он мог не думать об убийстве, достаточно заняться приготовлениями к медицинскому опыту.
— Пирожные, — приказал доктор Феликсу, словно хирург, который велит сестре милосердия подать ему скальпель.
Феликс подвинул коробку с пирожными.
— Вы уверены, что он любит именно эти пирожные? — спросил доктор.
— Да, я видел, как он их пожирал, — сказал Феликс. — Как грязная скотина.
Он пытался раззадорить себя.
Пирожные оказались шоколадными эклерами — доктору было нетрудно отделить верхнюю половину и положить по толике порошка в темный крем. Остальные следили за движениями рук доктора, словно учились делать так сами, в следующий раз.
Никто не произнес ни слова, пока доктор, нашпиговав последнее, десятое пирожное, не распрямился и ссыпал остатки порошка в коробку.
— Что-то спина болит, — сообщил он, — видно, погода меняется.
Штабс-капитан Васильев, единственный из всех, нашелся и ответил:
— Судя по приметам, грядут морозы, и значительные притом.
— А в рюмки будем насыпать? — спросил Феликс.
— Рискованно, — сказал доктор. — Он может заподозрить, если Феликс Феликсович откажется пить с ним. Лучше не рисковать.
— А пирожные? — спросил Пуришкевич. — Князь тоже откажется.
— Я не люблю сладкого, — сказал Юсупов. — Григорий знает об этом.
— Следует сделать на столе некоторый беспорядок, — вдруг заговорил Великий князь. — У вас были гости и ушли. А убрать не успели. Разоренный стол вызывает доверие. Одни гости ушли, другие пришли, вы человек гостеприимный, но порядка в доме нет.
Феликс хотел было возразить — порядок в доме был. Но спохватился. Великий князь обращался не к нему, а к Распутину.
Все придвинулись к столу и с облегчением начали разрушать созданную слугами картину — наливали в чашки чай, разворачивали конфеты и оставляли их рядом с блюдцами. Васильев даже плеснул чаю на скатерть и выдержал осуждающий взгляд хозяина дома.
Пуришкевич налил себе мадеры, выпил и потом спросил:
— А вы уверены, доктор, что не успели отравить?
Все нервно засмеялись, смеялись долго, не могли остановиться.
— Пора ехать, — сказал Феликс, самый молодой, но и самый выдержанный и холодный.
Доктор первым перестал смеяться. Еще вчера было обговорено, что он поведет автомобиль, потому что с этого момента ни один из слуг, даже самых верных, допущен к тайне не будет. Кроме доктора, вести авто было некому — у Васильева рука на перевязи, Пуришкевич и близко к машине не подходил — его возили на думском авто. Вот и остался толстый Лазаверт, единственный безыдейный заговорщик. Ему что мертвый Распутин, что живой — было безразлично.
Наверху в кабинете Феликс приготовил доктору костюм шофера — кожаную куртку, фуражку с квадратными очками, прикрепленными к околышу, краги. Костюм был тесноват, но доктор не жаловался, ему трудно было подобрать костюм по размеру.
Там же Юсупов облачился в длинную доху и меховую шапку со спущенными наушниками, чтобы скрыть лицо.
Потом в кабинете присели на дорожку. Словно перед долгим и опасным путешествием, к Северному полюсу.
— С Богом, — сказал Дмитрий Павлович как старший по званию.
Гости втроем остались наверху и приготовились к долгому ожиданию, а князь с Лазавертом сошли во двор, доктор сел на водительское место, а князь стал крутить заводную ручку. К счастью, мотор был славным, английским «роллс-ройсом», несмотря на мороз, завелся после нескольких оборотов.