Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Когда Лидочка вбежала в небольшой вестибюль, куда выходили несколько одинаковых белых дверей, она остановилась в нерешительности — какая дверь Алмазовых? Ей было страшно, что вот-вот вернется Алмазов, увидит ее здесь, как безбилетницу в ложе Большого театра. Ноги ее стремились убежать, но она понимала, что увидеть Альбину — очень важно, особенно для самой Альбины.
Одна из дверей открылась, и вышел астроном Глазенап в одежде римского патриция и маленьких старых очках на крупном, обвисшем от старости носу.
— Простите, — сказала Лидочка с облегчением, астроном будто был ниспослан ей свыше, — вы не скажете, в какой комнате живет Алмазов?
— Алмазов? — Глазенап сделал умственное усилие. — Алмазов? А чем он занимается? Биофизикой?
— Нет, — сказала Лидочка, и что-то в ее голосе заставило Глазенапа вспомнить.
— Ах да, — сказал он. — Только я не рекомендую вам, нет, не рекомендую, вы еще молодая девушка, вы еще можете остаться честной!
— Мне нужна женщина, которая живет с ним.
— Не надо, — повторил Глазенап, — она обречена, в глазах написано, что обречена.
— Мне очень важно, скажите, пожалуйста!
— Нет, не скажу. — Глазенап топнул ножкой. — И вы мне потом скажете спасибо, что я вас оградил от такой опасности!
— Господи! — взмолилась Лидочка. Дверь в соседнюю комнату открылась, и оттуда зайчонком выглянула Альбина, встрепанная, дрожащая.
— Альбина!
— Я предупреждал, — сказал Глазенап, закидывая край тоги на руку и торжественно убывая.
— Заходите, заходите, — лихорадочно зашептала Альбина. — Я думала, что с вами что-то случилось, я думала, что вас не увижу, честное слово, это такой ужас, вы не представляете!
Она отчаянно тянула Лиду, но та вырвала руку.
— Я не пойду к вам, он может вернуться.
— Ах да, конечно, вам же нельзя. — Альбина будто проснулась — она была не в себе. — Вы мне принесли, да?
— Нет, я не посмела носить его с собой, — сказала Лидочка.
Они стояли в дверях, сблизив головы, и громко шептались. Как будто их объединяли какие-то невинные девичьи секреты. Видно, так и подумал старший из братьев Вавиловых, выходивший из своей комнаты в одежде крестьянина-бедняка: в онучах, лаптях, ватных полосатых штанах и поддевке.
— Спускайтесь, — сказал он им, улыбаясь, — скоро гонг — праздничный ужин.
Лидочка взглянула на часы. Половина седьмого.
— А где он? — зашептала вновь Альбина, как только Вавилов отошел.
— Я его спрятала.
— Он мне нужен.
— Я его положу в условленное место, и вы его возьмете.
— Мне он сейчас нужен.
— Я смогу это сделать только после ужина.
— Честное слово? А может, вы не хотите мне его дать? Вы боитесь, что я выстрелю?
— Да, я боюсь.
— Но я выстрелю в себя, вы не бойтесь, я выстрелю в себя.
— Еще чего не хватало!
— Потому что он меня обманывает, я все поняла, он меня обманывает… Знаете что?… Ближе, ближе… Мой дорогой муж, мое сокровище, мое солнышко, мой ненаглядный — он его убил, его уже нет, я знаю, он его убил и теперь смеется надо мной. Но я убью себя, и он не сможет смеяться надо мной. И ему станет стыдно.
— Альбина, успокойтесь. Может, ваш муж жив.
— Нет, я знаю, я знаю! Я по глазам его знаю — он врет, а глаза его врать не могут. Они смеются. Я убью себя, и он перестанет смеяться.
— Подумайте — у него же нет совести, ему будет все равно. Лучше, если вы будете жить…
— Ему станет стыдно, я знаю, ему станет стыдно. На одну секунду, на одну минуту — пускай хоть на минуту… вам не понять… Лида, я вижу, что вы не хотите возвратить револьвер. Только посмейте! Я вас уничтожу!
— Я не хочу, чтобы вы умирали.
— Я уже мертвая. А вы должны мне вернуть револьвер после ужина. Сразу после ужина вы подойдете и скажете мне, где вы его спрятали. Если вы не подойдете, то я скажу Яну, что револьвер у вас. И он вас посадит в тюрьму. Я вас не буду жалеть, потому что меня никто не жалеет.
Альбина закашлялась.
— Все! — крикнула она. — И не стучите, и не зовите! — Она нырнула внутрь комнаты, и слышно было, как повернулся ключ в замке.
— Альбина!
Никакого ответа.
Лида поняла, что и в самом деле глупо стоять перед этой дверью.
Она пошла обратно. И вовремя — у лестницы ей встретился Алмазов.
— Что вы в наших краях делаете? — спросил он весело. Он весь лучился радостью — что-то ему удалось добыть.
— Я заходила к Глазенапу, — сказала Лида. — Мне надо было взять у него венок.
— Какой венок?
— Для римского патриция — он у него сломался.
— А где венок?
Алмазов полуобнял Лидочку за плечи и потянул к себе.
— У Глазенапа никто не открывает. Вы его не видели?
— Умница, — еще шире засмеялся Алмазов. — Глазенап внизу. В ночной рубашке, а член торчит наружу.
Лида выскользнула из его объятий и побежала к себе. Алмазов смеялся вслед.
И, только добежав до своей комнаты и вломившись в нее, что сделать было нелегко, потому что Марта с Ванечкой сунули в ручку двери ножку стула, которую Лидочка в отчаянии сломала, Лидочка поняла, что она спасена. И ей было плевать на то, что Ванечка натягивает на себя одеяло, а Марта кричит придушенно:
— Ну сколько можно! Там же сказано — у нас не принимают.
— Я на вас не смотрю, — сказала Лидочка, проходя к своей кровати и садясь на нее. — И Миша Крафт ничего не узнает.
— Вот это лишнее, — сказала Марта. — Ванечка, отодвинься от меня, крошка, у меня пропало настроение.
Они стали возиться под одеялом, разбираясь в своих перепутанных руках и ногах. Лидочка взяла свои ботики, ботики были теплыми изнутри, но не высохли — да и когда им?
Пока Лидочка натягивала ботики, раздался первый гонг, Марта засуетилась, она намерена была перещеголять всех костюмом. Ванечка уже надел маску зайчика и покорно застегивал ей крючки на сером балахоне.