Вещие сестрички
Шрифт:
— Чую, ты что-то темнишь, — заявила матушка Ветровоск.
— Еще чаю? — участливо осведомилась нянюшка.
— Надеюсь, ты не будешь лить туда свою отраву? — грозно рыкнула матушка. — Наверное, это с нее меня развезло. Никогда не вела себя так… так… В общем, стыдно.
— Черной Алиссии такое и не снилось, — попыталась подбодрить ее нянюшка. — Нет, я ничего не говорю, сто лет — это все-таки сто лет, но ведь ей-то нужно было справиться с одним-единственным замком… С замком каждый дурак при желании справится.
Матушкин лоб разгладился, так и не успев толком
— Да и сорняками у нее там все поросло, — отметила она.
— Вот-вот…
— Изумительная работа, — восторженно провозгласил король Веренс. — Призраки только о вас и говорят. Тем более что мы, обретаясь в эфирных слоях, способны оценить все тонкости искусства подобного рода.
— Это очень любезно с твоей стороны, — кивнула нянюшка Ягг и повернулась к полчищу висящих в сторонке привидений, не удостоенных чести сесть за — ну или сквозь — кухонный стол. — А вы, дармоеды, что здесь забыли? А ну кыш к себе в амбар! У, окаянные! Дети могут остаться, — поспешно добавила она. — Бедные малыши…
— Мне кажется, они до сих пор не могут нарадоваться, что вырвались из замка, вот и лезут повсюду, — пояснил король.
Матушка Ветровоск сладко зевнула.
— Вот и славненько, — промолвила она. — А теперь надо бы найти мальчишку. Это наша следующая задача.
— Можем заняться этим сразу после обеда.
— Обеда?..
— Я тут курочку поджарила, — пожала плечами нянюшка. — Кроме того, ты устала. А поиски надо вести на свежую голову — кто знает, сколько мы его искать будем?
— Он в Анк-Морпорке, — махнула рукой матушка. — Попомни мое слово. Все дороги ведут туда. Оттуда и начнем. Когда речь идет о судьбе, можешь даже не метаться — езжай прямиком в Анк-Морпорк и жди человека там, он сам на тебя выйдет.
Нянюшка внезапно просияла.
— Слушай, а ведь наша Карен вышла за тамошнего трактирщика, — вскричала она. — И я все никак не могла собраться посмотреть на ихнего малыша. Нас там и накормят, и напоят, и спать уложат. И все задарма.
— Вообще-то, ехать туда вовсе не обязательно, — заметила матушка. — Главное, чтобы мальчишка сюда явился. Понимаешь, этот город… Настоящая клоака, засосет — не выберешься.
— Это же пять сотен миль! — воскликнула Маграт. — Тебя не будет целую вечность!
— У меня нет другого выхода, — пожал плечами Шут. — Герцог поручил мне важное задание. Я не могу подвести его, он мне верит.
— Ха! Его светлость небось желает укрепить ряды личной гвардии?
— Нет, об этом даже речи не было. Тут совсем другой вопрос…
Шут немного смутился. Он ввел герцога в мир слов. Но разве не предпочтительнее играть словами, чем упражняться в срубании голов? Может, таким образом удастся выгадать лишние часы, месяцы, годы? Наверное, в сложившихся обстоятельствах это наименьшее зло…
— Но ведь ты не обязан ехать! Ты ведь даже не хочешь этого!
— Одно другого не касается. Я принес клятву верности своему господину…
— Да, да, слышала. До последнего вздоха. Но ты же сам не веришь в то, что сейчас говоришь! Ты сам рассказывал мне о том, как люто ненавидишь Гильдию и свое ремесло!
— Верно.
Маграт уже готова была впервые в жизни топнуть ножкой, но вовремя удержала себя от такого низкого поступка.
— И это когда мы только-только начали узнавать друг друга! — вскричала она. — Ты убогая, жалкая личность!
Глаза Шута превратились в узкие щелки.
— Жалкой личностью я стану как раз в том случае, если нарушу данное мною обещание, — сказал он. — Хотя я часто совершаю поступки, за которые потом мне приходится дорого платить. Поэтому — прости. Меня не будет недели две-три, не больше…
— О чем ты говоришь? Разве ты не понимаешь, что я прошу тебя не слушаться его?
— Повторяю, прости меня. Но, может, нам еще удастся увидеться до моего отъезда?
— Я буду мыть голову, — холодно процедила Маграт.
— Когда?
— Всегда!
Хьюл потер переносицу и устало покосился на листы закапанной воском бумаги.
Пьеса двигалась через пень-колоду.
Введя в сюжет неудачно падающий канделябр, Хьюл также выкроил место для негодяя в маске и переписал один из самых смешных участков текста, подкинув пару намеков на то, что главный герой родился в котомке. Только вот роли паяцев ему никак не давались. Каждый раз эти персонажи виделись ему по-новому. Сначала он решил, что шутников будет двое, как велит традиция, но теперь Хьюл все больше склонялся к тому, чтобы создать и прописать образ третьего. Но у этого персонажа тоже должны быть реплики — а здесь фантазия Хьюла полностью отказывала.
Перо, мерно скрипя, лавировало по последнему листу. Хьюл напряженно вспоминал реплики, которые явились ему во сне, — сколько в них было куража, ненаигранного задора!
Из уголка его рта протиснулся наружу язык. На лбу выступила испарина.
«Вот моя наука, куманек, — писал он. — С такой наукой будешь кататься по белу свету в богатой карете. Хотя вот тебе мой совет — не дожидайся, катись прямо сейчас. Если не желаешь прокатиться коляской, можешь катиться колбаской… Постой! Дай-ка мне карандаш. Или мелок…»
Хьюл перестал писать и в ужасе уставился на пассаж. На листе реплики выглядели чистейшей воды ахинеей, блудословием. Нет, нет, это совсем не то, что звучало на подмостках его сознания… Он обмакнул перо в чернильницу и вновь прислушался к отзвукам, бродящим в его голове.
«Второй паяц. По рукам, хозяин.
Третий паяц (размахивая пузырем на палке). Кря-кря-кря».
Хьюл отбросил лист. Это же смешно, уж он-то знает — галерка в его сне все животики надорвала. Только на листе смотрится все как-то не так. Не получается, чего-то недостает. А может, третий — лишний? Как ни крути, а двое — это идеальное число: один — толстый, рыжий, другой — тощий и белесый. «Ну и заварил же ты кашу, Стенли! Рассыпчатая, ядреная, пальчики оближешь!» Хьюл хохотал до колик, а коллеги по театру изумленно таращили на него глаза. Однако во сне сцена была уморительной.