Веселое мореплавание Солнышкина (Приключения Солнышкина - 1)
Шрифт:
ВЕСЁЛАЯ ЖИЗНЬ
– Куда теперь?– спросил Стёпка.– Туда!– показал весёлыми глазами Васька вниз, на ресторан "Золотой кит", - Солнышкин хочет угостить старых моряков! Так ведь я говорю, Солнышкин? Он тут же спохватился: - Я не представил тебе моего друга. Знакомься, Солнышкин, это лучший матрос парохода "Даёшь!".– Артельный, - подсказал Стёпка.– Вся кладовая в наших руках!– И он подбросил в руке звякнувшую связку ключей.
Солнышкин живо вспомнил пароход "Даёшь!", но Васька снова заговорил.– Представляешь, - сказал он, - Петькин и Федькин не хотели пустить его даже к трапу! Стёпка возмутился.– А человек в море хочет, в матросы!– Да мы их - за борт, а его возьмём! И ночевать он сегодня будет в моей каюте.– И Стёпка снова подбросил в руке связку ключей.– В каюте?– спросил осторожно Солнышкин, и сердце у него громко застучало.– В моей!– сказал Стёпка.– И койки там подвесные?– поинтересовался Солнышкин.– Настоящие. Всё как в кино! Солнышкин даже не верил такому счастью. Между тем друзья подходили к старому, обшарпанному зданию, на котором было написано: "Золотой кит". Из подвальчика доносилась музыка. Пиликали скрипки, пищал кларнет, и крякал аккордеон.– Так ты угощаешь нас, Солнышкин?– спросил Васька и поставил ногу на ступеньку.– Конечно!– воскликнул Солнышкин и заглянул в дверь. Ему хотелось на славу угостить этих добрых моряков.– Спасибо! Большое спасибо, Солнышкин!– раскланялся Васька.– Только тебе самому придётся нас подождать. Вечером гражданам до шестнадцати лет вход сюда воспрещён! Растерянный Солнышкин хотел было сунуть голову в дверь, но мрачный швейцар в чёрной ливрее и белых перчатках так решительно направился к нему, что Солнышкин отпрянул. А день уже подходил к концу. Накатились прохладные сумерки, и по всей бухте открыли глаза ночные фонарики. На кораблях зажглись огни. И в подвальчике, у ног Солнышкина, вспыхнул свет. У Солнышкина похолодели нос и уши. Он заглянул в окно и сквозь занавеску увидел своих друзей. Они сидели за столом у самого окна. Перед ними громоздились тарелки с бутербродами, а посреди стола стояли кружки с пивом.– За удачу!– сказал Васька и поднял кружку.– За Солнышкина!– хихикнул Стёпка, проглотив бутерброд с красной икрой. Солнышкин хотел уже стукнуть в окно и потребовать хоть кусок хлеба. Но тут за его спиной раздался укоризненный голос: - Ай-яй-яй, молодой человек... Солнышкин оглянулся. На него с доброй усмешкой
КАЮТА СТАРОГО РОБИНЗОНА
Солнышкин присел на порог и стал думать, где бы устроиться на ночлег. Как вдруг опять услышал голос: - Ай-яй-яй, молодой человек! И не стыдно? Он обернулся и увидел прежнего старичка в морской форме. Это был известный всем морякам старый инспектор океанского пароходства Мирон Иваныч. Больше всего на свете он любил море. Отправляя в океан пароходы, он мечтал о кругосветном плавании. Но так и не смог за всю жизнь выбраться в путь. Его и теперь приглашали в плавание, но он показывал на свои галоши и говорил: - У меня теперь одно плавание. Мои старые баржи делают две мили в сутки. Одну из дому сюда, вторую - обратно. Звали его ещё Робинзоном потому, что жил он в старом доме один. Но вспоминали его на всех морях. Вывел в люди он многих моряков. А тех, кто мечтал о плаваниях и пароходах, старый инспектор узнавал за квартал.– Ай-яй-яй, мечтали о море и чуть не попали в милицию?– сказал Солнышкину Мирон Иванович.– А вам какое дело?– угрюмо буркнул Солнышкин.– А я ищу матроса на судно, которое отправляется в кругосветное плавание. Только вежливого...– Мне не до шуток, - невесело ответил Солнышкин.– Тем лучше, - улыбнулся старик.– Будем знакомы. Робинзон. Старый Робинзон...– И он протянул руку.– Солнышкин, - удивлённо ответил Солнышкин.– Ну, вот и хорошо, Солнышкин. Разрешите мне пригласить вас в свою каюту. На моём корабле нет креветок и виски. Но голландский сыр, чашка чёрного кофе и мягкая постель всегда найдутся. Всё-таки Солнышкину везло! Робинзон заложил руки за спину, и они стали подниматься по сопке, на которой Солнышкин уже побывал сегодня с Васькой. Только вместо облака на ней сидела громадная луна, окружённая звёздами, и заливала всё жёлтым-жёлтым светом. Робинзон расспрашивал Солнышкина о его похождениях, и поэтому усталый Солнышкин не обратил внимания на тот удивительный факт, что они поднимаются вверх, а не спускаются к морю. Наконец они остановились у старинного островерхого домика, который возвышался на крутой скале и отбрасывал вниз большую тень. Робинзон показал на дверь: - Сюда!– Щёлкнул ключом и сказал: - Каюта к вашим услугам! Солнышкин нерешительно вошёл в комнату. Не веря глазам, повернул голову влево, потом вправо, потом снова влево и снова вправо и восхищённо выпалил: - Вот это да! Комнаты не было. Под ногами лежала корабельная палуба. Напротив двери у единственного большого окна, смотревшего на бухту, был укреплён корабельный штурвал с отполированным колесом. Вместо окон в стенах были иллюминаторы. Над одним висел барометр, а рядом с другим спасательный круг, на котором было написано: "Один за всех". На полке рядом с книгами лежала подзорная труба и розовели морские раковины. С потолка свисали пальмовые листья. Одна стенка была сделана из пальмовых стволов, а топчан был накрыт шкурой медведя.– Вот на этом судне и спасается старый Робинзон!– подмигнул Солнышкину старик и подтолкнул его к распахнутому окну. Вся бухта внизу сверкала, и в темноте переливались разноцветные огоньки. В море над чёрной водой вспыхивал и гас свет маяка. Над ним светили громадные звёзды, и Солнышкину показалось, что он плывёт по далёким южным морям... Вдруг Мирон Иванович зашмыгал носом, посмотрел в окно, потом на барометр и скомандовал: - Задраить иллюминаторы, или через полчаса хижину старого Робинзона зальёт водой! Солнышкин с сомнением посмотрел на звёздное небо и собирался возразить, но тут же громадная капля щёлкнула его по носу и по стёклам забарабанил дождь. Солнышкин стал изо всех сил закручивать винты на иллюминаторах. Он так торопился, что не заметил, как на маленьком круглом столике появились сыр, колбаса и Мирон Иванович налил из термоса в чашки ароматного кофе. Через несколько минут Солнышкин с вымытыми руками сидел на медвежьей шкуре, потягивал вкусный кофе и собирался подумать о том, как хорошо всё устроилось. Но тут за стенами так забушевало, что весь дом задрожал и, казалось, покатился вниз. Наверху что-то треснуло, и по пальмовому листу побежала струйка. Мирон Иванович схватился рукой за голову, посмотрел вверх и крикнул: - Солнышкин! Аврал! В судне старого Робинзона пробоина! Солнышкин вскочил на стол, потом на подставленную табуретку, раздвинул листья и увидел в потолочной доске дырку, из которой выстрелил сучок. Солнышкин сунул в дырку указательный палец, но табуретка вылетела из-под его ног, и он повис в воздухе. Палец ныл, как зуб, в который доктор залез буром, но Солнышкин держался. Робинзон нашёл сучок, завернул в кусок старой тряпки и подставил Солнышкину табуретку. Солнышкин крепко вколотил сучок в дырку кулаком и спрыгнул.
– Молодец, Солнышкин, - сказал Робинзон, и они сели допивать кофе, которого стало от дождя вдвое больше. Буря всё усиливалась. Внизу трещали деревья, прыгали по сопке потоки. Сбоку, сквозь щель в стене, которую старый Робинзон не заделывал нарочно, посвистывал настоящий морской ветер, и теперь Солнышкину было так хорошо, как будто он потерпел кораблекрушение и вдруг оказался на острове в гостях у настоящего Робинзона. Глаза у него слипались, но он подошёл к окну с подзорной трубой и посмотрел вниз. Океан бушевал. На улицах города никого не было. Только у отделения милиции, под фонарём, приплясывали две какие-то странные фигуры. Издалека Солнышкин, конечно, не узнал Ваську и артельщика, которых лейтенант выгнал протрезвиться под бесплатный холодный душ. Солнышкин положил на место трубу, улёгся на шкуре и, хотя у него болел палец, уснул, как под хорошую корабельную качку. ...Солнышкину снились жуткие вещи. Ему приснилось, что его прямо на ходу поезда вытряхивают из мешка. Он вылетает в окно, катится по скалам и с громадной высоты падает в зелёное-зелёное море. На лету он с треском цепляется брюками за нос какого-то корабля, выскальзывает из них, а сверху раздаётся голос: "Ай-яй-яй, молодой человек..." Он приготовился ласточкой нырнуть в воду и открыл глаза. Над ним качал головой старый Робинзон: "Ай-яй-яй..." Солнышкин сидел в глубокой дыре, оттого что доски под ним с треском провалились.– Крепкая была качка, - сказал с улыбкой Робинзон и похлопал рукой по спинке топчана.– Видно, отслужил старина. Тридцать лет обеспечивал ночлег всем потерпевшим кораблекрушение. Ну, подъём, подъём! Солнышкин вскочил, высунул в открытое окно круглую, как яблоко, голову и зажмурил глаза. Сверкало солнце, приплясывало море, свистели птицы, а под окном потихоньку булькали ручейки. Он оделся, схватил ботинки, мешок и направился к двери. Но Робинзон надел на морщинистый нос очки и повернулся к нему: - Куда?– Искать пароход, - сказал Солнышкин.– А этот тебе не нравится?– спросил Мирон Иванович.– И команда получилась бы неплохая: Робинзон и Солнышкин! Солнышкину очень не хотелось обижать старика. Он ещё раз посмотрел на штурвал, на иллюминаторы, на окно, обращённое к заливу, и вздохнул: - Корабль что надо, да ведь он стоит на одном месте...– Эх-хе-хе...– усмехнулся Робинзон, - что верно, то верно. Всё на месте и на месте. Все уходят в море, а Робинзон живи один, волнуйся из-за них и шагай свои две мили в сутки! Он подошёл к большому глобусу, к которому были прицеплены белые бумажные пароходики, повернул его, и пароходики тоже завертелись и побежали по голубым морям.– Что ж, прикрепим сюда ещё один пароход, - сказал старик.– Пароход, на котором поплывёт Солнышкин. Потом он остановился у полки, взял что-то с неё, положил в карман кителя и вместе с Солнышкиным вышел из этой удивительной хижины.
ПРИВЕТ МИРОНУ ИВАНОВИЧУ!
На каждом шагу Солнышкин поворачивал голову то влево, то вправо, потому что из каждого переулка то и дело раздавалось: - Мирону Ивановичу привет!.. Привет, Мирон Иваныч! А рота курсантов мореходной школы приветствовала его хором, будто старый Робинзон был сегодня именинником и одновременно командующим парадом. Всё в городе после ливня было чисто, ярко и празднично. Пуговицы на кителе маленького сухонького Робинзона сверкали, как адмиральские ордена. Он переступал через лужи и весело помахивал всем рукой. Вдруг из-за поворота кто-то закричал: - Стойте! Стойте! Робинзон и Солнышкин повернулись. По улице босиком шлёпал весь мокрый Васька-бич. Брюки у него были закатаны, в руках он держал раскисшие туфли, а с его чуба и длинного носа срывались громадные капли.– Мирон Иваныч!– заныл Васька...– Мирон Иваныч, помоги. Надоела эта тунеядская жизнь...– Неужто?– удивился Робинзон.– Ей-ей, - заплакал Васька.– Чем же тебе помочь?– Дай мне хороший пароход!– Так, так, - усмехнулся Робинзон, - ну, какой, например?– Ну...– замялся Васька, - чтобы боцман подобрей, а компот побольше. Васька забегал то с одной, то с другой стороны. Солнышкин смотрел на него с презрением.– Ну что ж, с превеликим удовольствием, - улыбнулся Робинзон и пошёл с Солнышкиным дальше. Васька зашлёпал босиком сзади. Они прошли по набережной мимо чугунного забора, мимо громадного памятника, с пьедестала которого двадцатиметровый красноармеец в будёновке трубил победу Красной Армии на весь океан. Уже вдали поднялось важное океанское пароходство. И по улице, обгоняя друг друга, помчались на совещание капитаны, начальники и помощники начальников. В это время из-за угла появился кто-то громадный и громогласно сказал: - Батюшки! Вот это встреча! Мирон Иваныч! Солнышкин отшатнулся и увидел капитана, который был в два раза выше Робинзона. А фуражка на голове у него была такая, что налезла бы на голову двум капитанам вместе.
– Батюшки!– сказал капитан и стал трясти руку старому Робинзону.– Евгений Дмитриевич, дорогой, так мы, кажется, вчера виделись, улыбаясь, сказал Робинзон.– Даже точно виделись.– Неужели?– удивился капитан. И тут состоялся разговор, от которого Солнышкин весь взмок, а чубчик у него застыл от волнения.– Евгений Дмитрич, вы помните топчан в каюте старого Робинзона?– начал старый инспектор.– Конечно. Как же, как же! Разве можно забыть?– воскликнул капитан и вскинул руки, сверкнув золотыми нашивками. Мужественное лицо его стало добрым и внимательным.– Да, да! Я ещё провалился тогда. И подзорную трубу помню. Я ведь в неё увидел мачты своего парохода! А помните, как я затыкал пальцем дырку от сучка в вашем потолке? Помните?– И он захохотал.– Я тогда чуть не проткнул крышу!– Ах, Евгений Дмитрич, - сказал Робинзон, - конечно, помню. А сегодня на этом месте спал ещё один мореплаватель и смотрел в подзорную трубу на мачты вашего парохода... И он показал глазами в сторону Солнышкина.– Так где же он?– засуетился капитан и стал оглядываться вокруг себя, будто потерял иголку и никак
А ФУРАЖКУ НУЖНО СНИМАТЬ!
Солнышкин летел навстречу морю и кораблям. Он бежал так, что лужи, как птицы, разлетались из-под его ног. На щеках у него будто выросло по красному яблоку. До слуха Солнышкина вдруг долетело чиканье ножниц, стрекот машинки, и он вспомнил, что не мешало бы зайти в парикмахерскую. Он остановился под вывеской, дождался звонка, подошёл к креслу и стал рассматривать себя в зеркале. Уж теперь-то он пошлёт бабушке фотокарточку! Но тут в зеркале появилась вытянутая физиономия в капитанской фуражке.– Пересадите его, - сказала физиономия и растянулась, как тесто.– Я бреюсь только у этого мастера. Солнышкин повернул голову и хотел возмутиться. Он тоже хотел стричься у хорошего мастера. Но тут появился другой парикмахер и, как артист, пропел Солнышкину: - А я вам не нравлюсь? Прошу, очень прошу! И Солнышкин согласился. Не потому, что парикмахер ему понравился, а просто Солнышкин не любил обижать людей. Капитан даже не поблагодарил его и плюхнулся в кресло прямо в фуражке. К нему тотчас подлетел мастер в белом халате. Он был такой чистенький, что на щеках у него отражались бухта, пароходы со спасательными кругами и мелькали быстрые чайки.– У вас чудесный загар!– с подчёркнутым восхищением затеял разговор мастер.– Вы, наверное, только что из Индии?– В Африке тоже жарко, - уклончиво ответил капитан.– А-а-а, - с любопытством протянул парикмахера - так вы из Африки? Ну, как там в джунглях? Капитан почему-то промолчал, а мастер замурлыкал и стал взбивать в чашечке пушистую мыльную пену.– Что вам, молодой человек?– пропел, как артист, второй мастер.– Под бокс, - сказал Солнышкин и посмотрел на себя в зеркало. Теперь сзади него стояла маникюрша и жевала булку, а сбоку отдыхала детский мастер. Она только что стригла очень упрямого мальчишку и поэтому всё ещё хваталась за сердце.– А в джунглях свирепствуют львы, - вдруг сказал капитан.– Нет антилоп хватают слона и глотают с бивнями! Второй мастер так удивился, что открыл рот и машинкой начал стричь Солнышкину нос. Солнышкин дёрнулся, и мастер стал извиняться.– Нет слона - хватают автомобиль! "Глупые шутки", - подумал Солнышкин, но промолчал.– Потрясающе!– сказал первый мастер. Капитан снова замолчал. Тогда мастер стал намыливать капитану подбородок. Махал кисточкой он так, чтобы не испачкать капитанскую фуражку. Поэтому мыльные хлопья отлетали в сторону. Ляп!– и кусок пены залепил Солнышкину глаз. Солнышкин сердито утёрся. Ляп!– и пена повисла у него на носу.– Ну, знаете...– не вытерпел Солнышкин.– Фуражку надо снимать!– Что?– спросил капитан. Все мастера испуганно примолкли.– Фуражку в помещении надо снимать, - сказал Солнышкин.– Это знают даже первоклассники!
Все застыли в ожидании. Что же произойдёт? Маникюрша от растерянности вместо булки затолкнула в рот резиновую грушу от пульверизатора, а детский мастер по привычке, как ребёнку, протянула капитану для успокоения бутылочку из-под одеколона.– Что?!– заорал капитан.– Ну, знаете ли... Извините! Плавали - знаем! выкрикнул он, натянул фуражку ещё глубже и с намыленными щеками выскочил на улицу.
ДОБРЫЙ БОЦМАН ШАХРАЙ
Солнышкин быстро забыл о происшествии в парикмахерской и подходил к пароходу. Уже издалека он увидел нечто необыкновенное: вся палуба "Даёшь!" была облеплена моряками. На причале тоже стояла толпа, а на каком-то сторожевике матросы забрались даже на мачты. Все смотрели на трап парохода "Свежая камбала", по которому гордо поднимался Васька-бич.– Васька, неужто на работу?– кричали отовсюду.– Разумеется, - отвечал он и размахивал направлением, которое выписал ему старый Робинзон. Все смотрели на Ваську. Поэтому никто на пароходе не заметил Солнышкина. Один только матрос Петькин оставался равнодушным, но он удил камбалу и ничего не видел вокруг. Солнышкин взбежал по трапу и взобрался на гору пустых ящиков из-под макарон.– Поразительно, честное слово, поразительно!– удивлялся капитан Моряков.– Курица медведя снесёт, - сказал Петькин. Между тем Васька, помахивая рукой, поднимался по трапу, и нос его улавливал сладкий запах компота. Он уже видел вкусные блины, мягкую постель, тёплый уголок в подшкиперской, где можно будет отоспаться во время работы, и думать не думал, какую шутку сыграл с ним старый Робинзон. Васька шёл с направлением к доброму боцману Шахраю. Но ведь на флоте было два Шахрая! Младший был добряк и филон и не прочь дать храпака. Зато у старшего при виде лодыря и бездельника кулаки увеличивались по крайней мере в пять раз.– Где боцман?– спросил Васька у вахтенного.– А вон, - кивнул вахтенный. Васька двинулся вдоль стенки, и тут его длинный нос столкнулся с крючковатым носом Шахрая-старшего.– Ко мне?– спросил Шахрай.– Не... не...– заикаясь, затряс головой Васька и стал пятиться.– Стой!– крикнул Шахрай и бросился вдогонку. Ему позарез нужны были матросы. Но Васька уже бежал по палубе к борту. А на пароходе "Даёшь!" всё увеличивалась толпа, и судно медленно покачивалось. Там уже надеялись увидеть Ваську в робе, но вдруг раздался пронзительный крик, и растрёпанный Васька-бич выскочил на нос "Камбалы". За ним грохотал сапогами старый Шахрай.– Не уйдёшь!– пропыхтел боцман и схватил Ваську за обезьяний галстук.– Уйду!– отчаянно крикнул Васька и, выдернув голову из галстука, прыгнул за борт.– Лучше гибель, чем Шахрай! Боцман схватил его за туфлю, но Васька заорал и сиганул вниз, в мазутную воду, на которой качались отражения облаков.
– Утонул! Убился!– заволновались кругом.– Васька убился!– Не, не утоп!– с досадой сказал Шахрай и запустил Ваське вдогонку туфлю, которая осталась у него в руках. Все перегнулись через борт и смотрели в глубину. Скоро там появилось белое пятно, и через минуту вынырнул Васька. На голове у него, как берет, лежала медуза, а изо рта торчал пучок морской травы.– Пф, пыф, - плевался Васька, - пф, помогите! Стёпа, друг, помоги!– А ты вот так, вот так, - показывал рыжий Степан своему товарищу и размахивал в воздухе руками. Но это Ваське не помогло. Он не умел плавать. И вдруг над толпой что-то со свистом пронеслось. Это Солнышкин схватил ящик и швырнул вниз. Васька ухватился за него. И тут рыжий артельщик заорал: - Оставь! Оставь, говорю! Ящик два с полтиной стоит!– Не бойся, уплачу, - с достоинством сказал Солнышкин. И все повернулись к нему, а Васька добрался на ящике до берега, вскарабкался на причал и скрылся в дырке забора.
НЕОЖИДАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
– Солнышкин! Явился? Великолепно!– сказал капитан Моряков и похлопал его по плечу.– Герой, настоящий матрос! Все заговорили: - Молодец! Тут капитан сердито нахмурил брови и повернулся к артельщику, у которого кривые ноги сразу сделались колесом.– А ваше поведение, ваше поведение мы ещё разберём. Не помочь утопающему, позор!– И хотя сам он презирал Ваську, но выполнение морских законов считал святым долгом.– Явился, - злобно прошипел Стёпка Солнышкину и стал расталкивать толпу.– Ну что ж, Солнышкин, сейчас мы тебя к кому-нибудь определим, - сказал Моряков.– Ко мне!– звонко предложил маленький, с острым носиком радист Перчиков.– Конечно, ко мне! Он вообще отличался гостеприимством, а новый матрос сразу же пришёлся ему по душе. Солнышкин пошёл за Перчиковым в каюту. Каюта была чудесная: слева стояла двухэтажная койка, перед столом, вделанный в палубу, вращался великолепный стул, а за иллюминатором слышался плеск волн. Солнышкин был готов обнять Перчикова, но тот стеснялся подобных вещей. Он заторопился: - Ну, теперь за работу! Грузить продукты. И они вышли из каюты. Навстречу им уже мчались Петькин и Федькин с ящиками на плечах. А с палубы доносились крики артельщика. Он бегал и суетился. Вечером пароход должен был отправиться на Камчатку, а сделать достаточные запасы артельщик вовремя не успел. Подъёмный кран опустил на палубу груду ящиков. Солнышкин бросился к одному из них, но Степан широко расставил ноги: - Этот не трожь. Солнышкин бросился к другому. Но артельный только ухмыльнулся: - Ишь, сарделек захотел? Половину слопаешь! Солнышкин поставил ящик и собирался сказать, что, во-первых, лопают свиньи, а во-вторых, он не такой обжора, как Степан. Но за его спиной раздался громовой вскрик: - Ба-тюш-ки! Опять сардельки! Да куда вы их? Лопнете - придётся хирурга вызывать!– И мимо, качая головой, прошёл капитан Моряков. Следом за ним шли три штурмана. Моряков торопился в пароходство, больше он ничего не сказал, но артельщик сразу прикусил язык. Солнышкин взмок. Вместе со всеми он носил ящики и муку, и теперь из его рубахи можно было печь пирог: мука на спине превратилась в тесто. Но он этого не замечал. Он бегал по трапам, таскал с Перчиковым в холодильник бараньи туши, пока на палубе вдруг снова не зашумела толпа. Солнышкин отёр лицо, просунул голову в толпу. Сзади, положив ему руки на плечи, стоял Перчиков, и они услышали потрясающую новость: полчаса назад "скорая помощь" увезла из пароходства капитана Морякова. Произошёл редчайший в медицине случай: у сорокалетнего капитана неожиданно обнаружилась младенческая болезнь - корь! Перчиков хотел от удивления всплеснуть руками, но они прилипли к спине Солнышкина. Команда заволновалась. Солнце уже стояло в зените, до вечера оставалось немного времени. Как быть без капитана? Вдруг все повернулись к трапу. У Перчикова покраснел нос, а рыжий артельщик захихикал и потёр руки.– Хе-хе!– сказал артельщик, и его толстые ноги стали выбивать твист. Хе-хе, вот это капитан! Вот с ним мы заживём! И сарделечки он уплетает будь здоров. По трапу с чемоданчиком в одной и с клеткой в другой руке поднимался новый капитан. В клетке вертелся бесхвостый белый попугай, который показался Солнышкину очень знакомым. Что касается капитана, то тут не было никаких сомнений: сегодня утром Солнышкин так мило беседовал с ним в парикмахерской.– Вот это повезло!– Артельщик бросился к капитану: - Счастливы приветствовать! Но капитан прошёл мимо.– Плавали - знаем!– сказал он. Потом он выпучил глаза на Солнышкина, потёр небритую щёку и стал подниматься к себе в каюту.
ПЕРВАЯ КОМАНДА ПЛАВАЛИ-ЗНАЕМ
Боцман парохода "Даёшь!", седой, крепкий Бурун, последним подошёл к трапу. Уже за несколько шагов он стал присматриваться к следам, оставленным капитанскими сапогами. Он плавал со всеми капитанами и точно знал, кто как ставит ногу. Сейчас он увидел кривой и неровный след.– Что?– испуганно спросил Бурун.– Плавали-Знаем?– Да!– ответил Перчиков.– Ну, всё! Начинается веселое плавание! Имени нового капитана никто не знал. Весь флот звал его по кличке Плавали-Знаем. Кто бы ни обращался к нему с советом, что бы ему ни говорили, все слышали от него один небрежный ответ: "Плавали - знаем". Знаний у него было с гулькин нос, но важности хватило бы на сто капитанов. И, говорят, капитаном он стал только из-за своей важности. Когда на экзаменах ему задавали какой-нибудь вопрос, он так важно отвечал: "Плавали - знаем", что старым профессорам становилось неловко спрашивать его и они в смущении ставили ему пятёрки. Но боцман Бурун знал его лучше всех преподавателей, поэтому он и почесал себе затылок. Солнышкин тоже сощурил глаз. Такая перемена обещала ему мало хорошего, но он не привык унывать. Тем более что он был на палубе настоящего корабля и корабль уже готовился к отплытию. И едва он об этом подумал, в рубке появился Плавали-Знаем и крикнул в микрофон: - Машинисты, заводи примус! Палуба, по местам! Боцман бросился на бак. Солнышкин за ним, сзади побежали Петькин, Федькин и Стёпка-артельщик с куском сардельки во рту. Через несколько минут на палубе всё было как в бою: поползли цепи, загрохотали якоря. Бурун шумел на артельщика: - Брось сардельку, держи трос! Солнышкин изо всех сил тянул мокрый и толстый канат; от лебёдок шёл пар и дым, как от подбитых танков, и пароход потихоньку отваливал от причала. Оставалось убрать последний трос, когда на причале раздался спокойный голос: