Веселое мореплавание Солнышкина (Приключения Солнышкина - 1)
Шрифт:
– Стойте! Стойте! Из-за пакгауза вышел доктор Челкашкин с чемоданчиком в руке.– В чём дело?– спросил строго Челкашкин, так что все притихли, и посмотрел на часы.– До отхода ещё ровно две минуты. Плавали-Знаем молчал.– Я спрашиваю: почему убрали трап?!– сказал Челкашкин.– Явились после меня и хотят, чтобы я ждал медицину!– закричал Плавали-Знаем.– Во-первых, явился я вовремя! Во-вторых, я спасал человека, и, в-третьих, я не собираюсь бегать впереди вас стриженым бобиком!– Что?!– спросил капитан, и щетина у него на подбородке стала вдвое длиннее.– Трап, - показал Челкашкин пальцем. Боцман побежал на помощь, но Плавали-Знаем крикнул: - На место! Не сметь!– Ах, даже так!– возмутился доктор.– Ну ладно! И вдруг он разбежался, вскочил на трос и быстро побежал по нему, помахивая чемоданчиком. На палубе не успели даже мигнуть, как он перелез через борт.– Вот так, - сказал Челкашкин и улыбнулся.– А с ним, - он показал наверх, - мы ещё поговорим.– И тут же отправился к себе в лазарет. В это время из-за угла, запыхавшись, выбежали три молодых красивых штурмана. Они отвезли Морякова в больницу и теперь отчаянно размахивали руками. Но пароход уже уходил из бухты.
РУКУ НА ДРУЖБУ, СОЛНЫШКИН!
Наступила ночь. На небе высыпали тысячи звёзд, и все отразились в воде. Пароходик бежал по ним, как петух по зерну. Солнышкин стоял на самом носу парохода. Сзади пароход догоняла луна, и Солнышкину казалось, что сам он - тугой, наполненный парус. Мешало только тесто, которое начало подсыхать на спине, и поэтому пришлось спуститься в душ. Там уже приплясывали Петькин, Федькин, плюхался толстый Степан. Солнышкин еле пробился к душу, и тугие горячие струйки забарабанили по спине. Но через минуту ему стало совсем тесно. Он повернулся боком и увидел, что артельщик вроде бы увеличился в объёме. Он хотел повернуться поудобнее, но деться было некуда. От горячей воды артельщик разбухал, как сарделька.– Ого!– сказал Солнышкин.– Что? А ну-ка, вали отсюда!– прикрикнул артельщик, шлёпая себя ладонями по мокрому брюху. Солнышкин поглядел на артельного исподлобья.– Не слышал?–
ПЕРВЫЙ ПРИКАЗ БРАВОГО КАПИТАНА
Ночь прошла спокойно. И Солнышкин начал утро в самом боевом настроении. Под плеск волн он сделал на палубе зарядку, под крики чаек встретил солнце. Оно выкатилось из-за моря и полетело ему навстречу. Потом Солнышкин позавтракал куском хлеба с маслом, настоящим флотским чаем и теперь в раздевалке ждал команды боцмана.– Федькин! Петькин!– крикнул Бурун, влезая в сапоги.– За мной! Солнышкин, за мной! Но тут в коридоре раздались тяжёлые угрюмые шаги, и у раздевалки остановился Плавали-Знаем. Правая рука его была в кармане, а левая поглаживала густую щетину и ощупывала подбородок.– Солнышкин, за мной!– процедил он сквозь зубы. Все переглянулись. А Солнышкин помрачнел и с тяжёлым предчувствием зашагал сзади. Он медленно сжимал кулаки и готовился к бою. Он думал, что сейчас его ждёт какая-нибудь страшная работа. Ну ничего! Он себя покажет! Он докажет, что такое настоящий человек. Плавали-Знаем остановился у своей каюты, снял грязные сапоги и, открыв дверь, сказал: - Сначала надраить их, потом побрить меня!– И он злорадно посмотрел на Солнышкина.– А потом накормить моего индийского попугая. Ясно? У Солнышкина на лбу воспламенились пятна.– Я не чистильщик и не парикмахер. Я матрос! Но из-за двери раздался важный голос: - Плавали, Солнышкин, знаем. Настоящий матрос должен выполнять все распоряжения своего капитана. Солнышкину ничего не оставалось делать. Он со злостью схватил сапоги и пошёл на палубу. "Тоже нашёл себе слугу, - подумал он и швырнул сапоги, как кота, сожравшего на кухне сметану.– Я тебе начищу, я тебе покажу, какой я слуга!" И он пнул их ногой, как бешеного пса, который располосовал новые брюки. Потом он их начал драить так, что щетина разлеталась из щётки. "Вот так я тебя буду брить", - приговаривал Солнышкин. Но чем больше он злился, тем ярче сверкали сапоги. Настроение у Солнышкина стало исправляться, и мысли пошли веселей. "Что бы такое ему подстроить?– подумал Солнышкин.– Как отомстить?" Но ничего придумать ему не удалось, и он отнёс сапоги к капитанской каюте. Но тут в дело вмешался артельщик Степан. Он отсиживался в каюте и курил папиросы "Казбек", целую пачку которых купил в "Золотом ките". В тот самый момент, когда Солнышкин ставил сапоги, он выглянул из каюты.– Хе-хе, - захихикал Степан.– Вот сейчас я ему подстрою. Сейчас Солнышкину нагорит!– И как только тот отошёл в сторону, он подкрался на цыпочках к капитанской каюте и опустил в сапог горящую папиросу.– Ну что, долго я буду ждать?– раздалось в эту минуту за дверью. И через порог в носках шагнул Плавали-Знаем. Он втиснул одну ногу в сапог, потом сунул вторую и тут же завертелся и заревел, как пароходная сирена: огонёк прилип к самой пятке. Полкоманды бросили работу и понеслись наверх, прыгая через ступеньки. Плавали-Знаем вертелся на одной ноге и выл: "У-у-у!" Наконец он сдёрнул сапог, и, увидев папиросу, заорал: - Солнышкин! Где Солнышкин?– А вот Солнышкин, - услужливо подскочил артельщик. Солнышкин растолкал всех и протиснулся в середину.– Это что же, вредительство?– сверкнул глазами Плавали-Знаем и протянул сапог.– В чём дело?– спросил Солнышкин.– А вот в чём.– И Плавали-Знаем вытряхнул из сапога окурок "Казбека".– А я при чём?– спросил Солнышкин.– При чём Солнышкин?– выступил вперёд Перчиков.– Постойте, постойте!– сказал Бурун и взял папиросу.– "Казбек"! Да ведь их курит у нас один артельщик.– Кто?– спросил Плавали-Знаем.– Артельщик, - подтвердили все.– А-а, так это ты?– зашипел Плавали-Знаем.– Я нечаянно, я думал - это урна, - сказал артельщик, но сапог со всей силой шлёпнул его по самой макушке, как по мишени.– Ну что, теперь побреемся?– деловито спросил Солнышкин.– По местам! По местам!– заорал Плавали-Знаем и в одном сапоге заковылял на капитанский мостик. Бриться ему уже не хотелось.
ПРЕСТУПНАЯ ХАЛАТНОСТЬ КОКА БОРЩИКА
Теперь Солнышкин мог заниматься настоящей матросской работой. Он закатал рукава тельняшки и вместе с боцманом драил палубу. Он так старательно натирал её шваброй, что даже видавший виды Бурун удивлялся: - Вот это да! И он сразу же доверил Солнышкину поливать палубу водой из шланга. Шланг был новенький, вода из него била тугой прозрачной струёй, во все стороны разлетались сверкающие брызги, за бортом кричали чайки, и Солнышкин опять был такой радостный и счастливый, что ему захотелось послать фотокарточку бабушке. Он вымыл всю палубу, струёй сбил с бортов пыль и даже облил спасательные круги, так что они засветились как новенькие. Потом он вымыл две грузовые машины, которые стояли у трюмов и плыли на Камчатку. Рабочий день подходил к концу, и Бурун, присев на трюм, удивился, что больше не случилось никаких происшествий.– Странно, - сказал Бурун, - просто странно. И в этот самый момент вверху, над капитанской рубкой, появился Перчиков с антенной и молотком в руках. Бурун насторожился. Именно на том месте, на поручнях, у боцмана сушились самые лучшие тряпки и висело самое красивое пожарное ведро. Перчиков отодвинул их и, напевая, стал прикреплять антенну.
– Ты что это делаешь, Перчиков?– покраснел от волнения боцман.– Опять за своё? Он уже несколько раз ссорился из-за этого места с радистом и сбивал антенну. Ему казалось, что нет места удобнее для ведра и тряпок.– Ты зачем это снял тряпку и отодвинул ведро?– дрожа от волнения, спросил снова Бурун.– Эти знаменитые тряпки могут занимать более скромное место, а антенна нужна людям, она должна быть как можно выше!– ответил Перчиков, продолжая приколачивать антенну.– Мои тряпки, - сказал боцман, - мои тряпки на более скромном месте?– Угу, - ответил Перчиков, потому что во рту он держал гвоздь.– Тогда эти знаменитые тряпки будут сохнуть на твоей знаменитой антенне! Боцман повернул голову и вдруг приоткрыл рот: пока они спорили, солнце спряталось, и перед пароходом стояла такая густая стена тумана, что его можно было сгребать, как снег, лопатой. На поручнях и иллюминаторах повисли капли, словно у парохода случился насморк. Всё притихло.– Ну и туман!– удивился боцман.– Ну и туман!– И он пошёл к себе в каюту. А Солнышкин забрался в грузовик и стал наблюдать за морем и за туманом. Именно из-за этого тумана такой хороший день закончился неприятностью для кока Борщи-ка - одного из лучших коков пароходства. Как только судно вошло в туман, в рулевую рубку поднялся заспанный Плавали-Знаем. Он любил подремать в это время, но туман на него плохо подействовал: у него закололо в ушах и заложило нос.– Что тут происходит?– спросил он, протирая глаза.– Ничего, порядок!– буркнул Петькин, который стал на вахту к штурвалу. И вдруг впереди, прямо перед носом парохода, раздался резкий автомобильный гудок.– Лево руля!– заорал Плавали-Знаем и выглянул в окно. Куски тумана цеплялись прямо за щетину. И конечно, ему не было видно ни грузовиков, которые он не разглядел с самого начала, ни Солнышкина, который нажимал изо всех сил на сигнал.– Лево руля!– крикнул он. Судно резко повернуло влево, но впереди снова раздался автомобильный гудок.– Право руля!– застучал кулаком Плавали-Знаем. Петькин изо всех сил рванул штурвальное колесо и чуть не полетел. Гудки прекратились, потому что Солнышкин вылетел из машины.– Ну и техника пошла!– переводя дух, выдавил из себя Плавали-Знаем. Тоже мне изобретатели, придумали по морю разъезжать на автомобилях. Да ещё в такой туман! Туман всё ещё сгущался и сгущался.– И откуда это валит?– сказал Петькин.– А сейчас узнаем!– хмуро пообещал Плавали-Знаем и вышел из рубки. Он протопал по коридору, выбрался на корму. И тут ему показалось, что туман пахнет компотом! Он ощупью двинулся к камбузу. Запах стал сильней. И было от чего. Кок Борщик, распахнув окно, изо всех сил выгонял наружу клубы пара, как из комнаты выгоняют мух. От резкого поворота парохода влево на плите подпрыгнула кастрюля с компотом и от шипящей плиты валил пар.– Вот оно что...– процедил Плавали-Знаем и схватил кока за плечо. Работаешь, значит?– Работаю, - взмахнул полотенцем Борщик, и клуб пара вывалил на палубу.– Добавляешь, значит, туману?– Ага, добавляю, - улыбнулся краснощёкий Борщик. И снова взмахнул полотенцем.– Значит, шутишь? Ну-ну!– хмуро сказал Плавали-Знаем и зашагал к себе. Борщик озадаченно посмотрел ему вслед и закрыл окно. В это время судно вышло из полосы тумана, и снова на горизонте засверкало солнце.– Ничего себе шуточки!– сказал Плавали-Знаем.– Из-за них, из-за этих дураков, того и гляди, лишишься головы. Через десять минут он пришлёпал на стенку приказ, у которого тотчас собралась вся команда. "За непростительную халатность и глупые шутки во время работы, из-за которых в море образовался густой туман, коку Борщику объявить строгий выговор. Капитан парохода "Даёшь!"". Вместо подписи стоял крючок, похожий на восклицательный знак. Все удивлённо пожимали плечами и расходились по каютам, обсуждая это событие. Кое-кто пробовал с Борщиком шутить, но заслуженный кок больше не отвечал ни на какие шутки.
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ УКАЗАНИЯ БРАВОГО КАПИТАНА
Плавали-Знаем ходил взад и вперёд по рулевой рубке и всё ещё с досадой выглядывал в окно. "Даёшь!" полным ходом шёл на Камчатку при попутном ветре. Он гудел каждому встречному пароходу, и они тоже дружески приветствовали его гудками. На горизонте кувыркались дельфины. Но три вещи раздражали капитана: во-первых, нос парохода сидел в воде ниже, чем хотелось бы Плавали-Знаем, и от этого судно выглядело, по его мнению, не очень героически; во-вторых, на носу парохода торчал Солнышкин, который мешал Плавали-Знаем как муха на носу; и в-третьих, попутный ветер заносил в рубку дым, и от него у капитана слезились глаза и во рту было кисло, словно он проглотил муравья. Он вызвал к себе боцмана и сказал: - У нашего парохода неважный вид. Старый Бурун содержал судно в образцовом порядке. Он провалился бы от стыда, если бы кто-нибудь нашёл на палубе хоть одно пятнышко. Это заявление его поразило. Но Плавали-Знаем угрюмо объяснил: - Дрянной вид, бодрости не хватает. И носом оно смотрит как-то вниз. Выпрямить его, перетащить всё оборудование на корму! Бурун хотел возразить, но капитан отмахнулся: - Плавали - знаем! И бывалый боцман объявил аврал. В пять минут вся команда была на ногах, словно её подняли в атаку, и тащила с носа на корму боцманское хозяйство. Солнышкин и Федькин тянули тросы. Кок Борщик, как свинью за хвост, тащил за верёвку бочку. Артельщик, громыхая сапогами, гудел: "Вот это работа!" и одним глазом посматривал, долетают ли его слова до капитана. На палубе всё кипело, и только радист Перчиков сердито заявил боцману, что не собирается потакать ничьим дурацким выдумкам. За каких-то полчаса корма превратилась в настоящую баррикаду и грузно осела в воду. Зато нос задрался вверх, как ствол пушки.– Ну как?– крикнул боцман, повернувшись к рулевой рубке.– Так, так!– подбодрил Плавали-Знаем.– Ещё немного, и будет полный порядок! Ещё через полчаса Плавали-Знаем взмахнул рукой и произнёс: - Теперь - что надо! Не пароход, а космическая ракета! Он поправил фуражку и, выйдя на капитанский мостик, гордо расправил плечи. Правда, с встречных пароходов стали поступать запросы, не нужна ли ему помощь: ведь все знают, что когда судно слишком задирает нос, оно начинает тонуть, Но Плавали-Знаем не обращал на это никакого внимания. Единственное, что ему теперь мешало, - это дым, от которого пощипывало язык. Плавали-Знаем позвонил в машинное отделение, но машинисты ответили, что ничего не могут поделать. Тогда он сверкнул глазами и крикнул: - Боцман, ко мне! Бурун взлетел на мостик, утираясь рукавом куртки.– Ликвидировать дым!– показал пальцем Плавали-Знаем на трубу.– Как?– выкатил глаза старый боцман. Таких приказаний ему слышать не приходилось.– Мешком. А лучше - брезентом, - поразмыслив, заметил капитан. Солнышкина туда. И Федькина тоже, с брезентом. Пускай половят дым.– Не положено! На ходу парохода не положено!– взмолился боцман.– Плавали - знаем! На пользу обществу всё положено.– Так они ведь изжарятся и прокоптятся!– в отчаянии крикнул Бурун.– На пользу обществу!– сказал Плавали-Знаем и кивком дал понять, что разговор окончен. Боцман и Федькин ругались самыми страшными словами. Сочувствующие подавали советы, но Солнышкину эта затея понравилась. Он, Солнышкин, на настоящей пароходной трубе! И он в нетерпении бегал вокруг неё.– Здорово! Здорово, а? Первым по лестнице поднялся Федькин в своих узких брючках и цветных сингапурских носках. Потом он подтянул подвеску, на которую уселся Солнышкин, и они повисли в небе по обе стороны трубы, держа в руках громадный брезент.– Ну как?– крикнул снизу Бурун.– Ничего, - ответил Солнышкин. И тут же чуть не полетел с подвески. Ветер надул брезент, как парус, и рванул вверх. Солнышкин вцепился в него и едва не перелетел через трубу.
– Держи!– заскрежетал зубами Федькин. Он болтался на другом конце брезента. При каждом порыве ветра они то подлетали вверх, то изо всех сил шлёпались на подвески. Дым так валил на них, что через минуту, окосев и кашляя, Федькин спросил: - Отдохнём?– Попробуем, - сказал Солнышкин.– Сейчас!– крикнул Федькин.– Посмотрю, много ли там копоти! Он сунул голову в трубу, но оттуда вывалил громадный клуб дыма и сажи. Следом из трубы с воплем вылетела совершенно чёрная голова Федькина.– Не могу-у больше!– ревел ошалелый Федькин. В этот момент брезент так наполнило клубом горячего воздуха, что он взлетел, как воздушный шар, и на нём повисли два настоящих трубочиста. Ещё минута - и их выбросило бы за борт, в море. Но брезент зацепился за мачту, а Федькин и Солнышкин с размаху стукнулись лбами.– Ох!– сказал Федькин и стал съезжать вниз по мачте. Солнышкин еще держался. Сверху открывался прекрасный вид, но видеть всё это Солнышкину не давала громадная шишка на лбу. Он слетел вниз, прямо на руки перепуганному Перчикову.– Жив?– крикнул Перчиков, ощупывая Друга. Он схватил Солнышкина за руку, позвал Федькина и вместе с ними зашагал в рубку. Сзади ковылял боцман и гудела толпа.– Пошли!– говорил Перчиков.– Хватит с нас всего этого! Они распахнули дверь рубки, по которой всё ещё ходил Плавали-Знаем. Капитан остановился, посмотрел на них и вдруг выкатил глаза: - Негры? Иностранцы? Откуда на судне иностранцы?– Кхе-кхе!– возмущённо кашлянул Федькин, и из горла у него вылетел ком сажи.– Ха-ха!– захохотал вдруг Плавали-Знаем, - Так это же мои матросы!– Мы не ваши матросы, - сказал сердито Солнышкин.– Мои, мои!– заявил Плавали-Знаем и радостно понюхал воздух. Ветер в это время переменился, и дым отлетал в другую сторону.– Вы стали настоящими матросами, вы великолепно справились с заданием! И Плавали-Знаем приказал Борщику выдать им по лишней порции компота. Но пить его у Солнышкина не было никакой охоты.
ХОТЯ БЫ ПОРЯДОЧНАЯ КАЧКА!
Целых два часа Солнышкин и Федькин оттирали друг друга мочалками. Потом Солнышкин принялся отстирывать свою тельняшку. Пять раз он без толку мылил её, пока в дело не вмешался Федькин.– Настоящие моряки стирают чуть-чуть иначе!– сказал он.– Смотри.– Он намылил тельняшку в шестой раз, намылил свои носки и брюки, потом связал всё это тонкой верёвкой-выброской и спустил за борт.– Что ты делаешь?– крикнул Солнышкин.– Избавляю руки от лишнего труда! Тельняшка и брюки запрыгали по волнам, а Солнышкин и Федькин уселись на канат. Солнце обжигало плечи. Федькин насвистывал мексиканскую песню. Солнышкин одним глазом косил на тельняшку, а другим успевал замечать всё, что встречалось на пути, и размышлял. Чаек он уже видел, медуз и камбалу тоже, дельфинов встречал, пережил почти тропический ливень в доме старого Робинзона. Настоящему моряку не хватало настоящей качки. Волны и сейчас были спокойными, прозрачно-синими, и в глубине мелькали клочья морской травы. "Не везёт", - подумал Солнышкин. Ему хотелось бури.– Хотя бы маленькая качка, - мечтательно сказал он вслух. Федькин молчал.– Хочется посмотреть на настоящий шторм, - сказал Солнышкин.– Не надо торопиться, - заметил Федькин и вдруг вскочил. Выброска лопнула, его сингапурские носки и одна штанина скакали по волнам обратно к Океанску. А тельняшка Солнышкина размахивала руками.– Тяни, тяни!– запрыгал Федькин и выдернул выброску с тельняшкой и остатками своих брюк. Солнышкин испуганно бросился проверять рубаху, а Федькин взял двумя пальцами штанину и сказал: - Везёт человеку. Подумать, что было бы со мной, если бы я сам сидел в этих брюках!– Он бросил штанину боцману на тряпки и направился в каюту.
ЛЕВО РУЛЯ, ПРАВО РУЛЯ!
В это время с мостика в свою каюту решил спуститься Плавали-Знаем. Он насладился видом поднятого корабельного носа, и теперь ему захотелось вздремнуть. За штурвалом, широко расставив ноги, стоял Петькин. Он обладал замечательным слухом и любое приказание начальства услышал бы на расстоянии сотни миль. Плавали-Знаем вошел в каюту и, сняв китель, басом пропел: "Лево руля, право руля!" Потом прямо в сапогах бухнулся на кровать, так как никогда не снимал их на всякий случай, и качнул рукой клетку с попугаем, которая висела на слуховой трубе. Попугай подпрыгнул, а Плавали-Знаем, подмигнув ему, повторил: "Лево руля, право руля, дурачок!" - и тут же захрапел. Через несколько минут Петькин уловил донёсшуюся из слуховой трубы команду: "Лево руля!" и, оглянувшись, повернул руль влево. Но скоро оттуда же раздалась сердитая команда: "Право руля, дурак!" И он испуганно дёрнул руль вправо. "Лево руля!" И он снова повернулся влево. И опять, ещё громче и строже, прозвучало: "Право руля, дурак!" Петькин втянул голову в плечи. Он не понимал, за что его ругают, но тем исправнее выполнял команду и дёргал штурвал то влево, то вправо. Судно качалось так, что из кают стали вылетать чашки и стаканы. Стулья заходили ходуном. Солнышкин хотел выглянуть в иллюминатор, но врезался головой в аптечку. Артельщик, который нёс сардельки для капитана, летал из конца в конец коридора и каждый раз стукался головой то об одну, то о другую стенку. Наверху, в рулевой рубке, Петькин крутился на штурвале, а в капитанской каюте, над головой Плавали-Знаем, качался попугай и при каждом новом толчке остервенело орал в трубу: "Лево руля, право руля!" Наконец при очередном броске артельщик так врезался в дверь, что она распахнулась, и он, поддев головой клетку, шлёпнулся на Плавали-Знаем. Попугай кончил свою песню, но качка продолжалась. Море разошлось не на шутку, и говорят, что именно в это время разыгрался короткий, но самый жестокий шторм за много лет.
СЛЕВА НАПРАВО!
С каждой минутой волны поднимались всё выше и наваливались на левый борт. Пароход накренился и ехал боком по воде. Мачты повисали над морем, как удочки. Держась за переборки, боцман кое-как добрался до рубки и, оттащив Петькина, пытался развернуть пароход носом к волне. Он повис на штурвале, когда в рубку ввалился Плавали-Знаем. Едва держась на ногах, он спросонья взглянул на море.– Боцман, команду наверх! Помпы на палубу!– Так пробоин нету!– крикнул боцман, стараясь перекрыть рёв воды.– Вы что, не видите, - покачиваясь, сказал Плавали-Знаем, - что одна половина моря выше другой? Помпы на палубу! И мы его перекачаем! Слева направо! Слева направо! И Плавали-Знаем с криком "Аврал!" бросился вниз по трапу. Следом мчалась палубная команда и машинисты. Солнышкин тоже выскочил из каюты и, падая, на четвереньках пустился за капитаном. Судну угрожала опасность! Начинался первый аврал в его жизни, и ему хотелось настоящей морской работы. Едва помпу вытащили на трюм, Солнышкин сразу же ухватился за рукоятку.– Шланги в воду!– командовал Плавали-Знаем. Он подкатил рукава и стал напротив Солнышкина.– Начали, начали!– крикнул он, и вода загудела в шлангах.– Слева направо, слева направо! Руки у Солнышкина ходили как заводные, а поясница сгибалась и разгибалась так быстро, что скоро в ней стало что-то похрустывать. Подумать ему было некогда. Со лба Плавали-Знаем катились громадные капли.