Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
Не успел он устроиться там поудобней, как его увидела мать. И если с их двора на дерево невозможно было влезть, то спрыгнуть с него во двор было очень просто, и Кечо прыгнул. Царо нещадно отхлестала сына бечёвкой. Когда она била его, бечёвка, разрезая воздух, издавала такой звук, словно в деревню ворвался волк и все охотники открыли по нему пальбу.
Но когда за Кечо взялся его отец, дело приняло плачевный оборот. Лукия недоумевал: как сын смог взобраться на дерево по таким колючкам, не крылья же у него выросли!
Сначала Кечо молчал,
— Что-о? — навострила уши Царо. — Так я и думала, что это кто-то другой одурачил моего сына. Оставь его! — набросилась она на мужа. — Ты с него шкуру сдираешь, а тот, кого следует наказать, гуляет себе на свободе.
— Я ничего не знаю! — отрезал Лукия.
— «Не знаю!» — Разве не слышал собственными ушами: перепрыгнул, мол, с соседской черешни? Это совсем другое дело. Открой глаза и прочисть уши!
Царо подошла к межевой изгороди, ещё разок оглядела перекинувшиеся в наш двор осиротевшие ветви и истошно завопила:
— Ой! Ой! Люди добрые! Всё сожрал, проклятый! Уж лучше б тогда мой сын их съел! Ой, батюшки, пропали мы! Одни листья только остались!
Я дрожал мелкой дрожью, спрятавшись за дверьми хлева и осторожно поглядывал в щель. Лукия оставил сына и теперь набросился на жену.
— Ну, будет! Пошли в дом! Что было — то было. Не заставляй меня ссориться с соседями из-за двух гнилых груш!
— Не прощу! Не прощу! — визжала она.
— Не простишь, и чёрт с тобой! — огрызнулся он и вошёл в дом, потащив громко плачущего Кечошку.
— Элисабед! Элисабед! — орала Царо.
— Что случилось? — выглянула мать.
— Смотри, Караманика у нас все груши съел!
— Не видала! — удивилась мать.
— А ты глянь, увидишь! На вашей стороне все ветви пообчистил! С черешни ел.
— Ну знаешь, это видно проделки твоего сына! — дала отпор мама.
— Смотри-ка! Она ещё спорит!
— Не спорю, а святую правду говорю. Кечошку я знаю как облупленного. Он ведь специально обобрал ветви с этой стороны, чтоб на Караманику сказали.
— Оправдывай своего охламона! Не видать мне счастья и радости, как твой балда никогда человеком не станет.
— Может, твой сын и научил его воровать, а за нашим родом такого не водилось. Если хочешь — отдай мне Кечошку, я из обоих людей сделаю!
— Ты лучше за своим оболтусом присмотри, а я уж как-нибудь обойдусь! Что-то больно рот загорелся, видать перца наелась! Ну с чего это, скажи на милость, мой сын станет воровать собственные груши?
— А отчего же вы колючек туда понасадили? — усмехнулась мать. — Разве не знаешь, что для ребёнка запретный плод сладок? Если Кечошка у тебя по чужим садам ворует, думаешь, своё побоится тронуть? Знаю я обоих! Караманику я не хвалю, но он в сто раз лучше твоего Кечошки, так и запомни!
Я затаив дыхание не сходил с места и не отрывал глаз от щёлки.
Раньше, когда Кечошка проказничал, Царо привязывала его к амбарному столбу, но мальчик так привык к этому,
Мама не преминула напомнить об этом Царо, и та так оскорбилась, что готова была кусать себе локти от злости.
Мой отец был в это время дома. Но ни разу не выглянул во двор во время всей этой кутерьмы. Он вообще не любил вмешиваться в такие заварушки, зная наперёд, что почешут бабы языки, да и угомонятся. Так оно и вышло: угрожая друг другу и выплёскивая друг на друга бог весть откуда взявшиеся бранные слова, мама и Царо наконец разошлись по домам. А и то сказать, разве я один был виноват во всём?
Застрявшая рука и вкус ворованного винограда
После этого скандала я уже редко оставался во дворе. Зажав в руке увесистый кусок сыру и мчади, я бродил по округе. Как-то раз в конце деревни, за высокой изгородью, я приметил спелые орешки, но перелезть туда не посмел. И вдруг — удача! — щель, настоящая щель. Я мгновенно сунул туда руку, отломил целых три пучка орехов и потянул руку назад.
Как бы не так! Не идёт рука обратно, и всё тут. Мне показалось, что кто-то крепко схватил меня за руку! Посмотрел — никого. Проклятая изгородь руку не пускает. Может быть потому, что я украл? Я разжал пальцы, и орешки посыпались на землю. Но не тут-то было — руку всё равно вытащить не удалось. Тогда я схватился за грешную руку честной рукой и потянул, но опять никакого толка. Подумать какой хитрый забор поставили — сам вора ловит! Что же мне было делать? Не дай бог, прошёл бы кто-нибудь мимо! Как Царо обрадовалась бы, раззвонила бы об этом на весь белый свет! А сколько мук вытерпели бы мои уши! Так-то и вовсе без ушей останешься! Я представил себя безухим, и сразу слёзы градом покатились из глаз, не удержавшись, я громко всхлипнул.
— Кто там? — послышался женский голос.
Ого! Кто-то ходил там за изгородью. Слёзы тотчас же высохли у меня, я напрягся, что было сил, но… всё напрасно! Капкан действовал безотказно. Смотрю: идёт ко мне тётка в красном платье. Я пригляделся: надо же, кажется, та самая, у которой я подбил в прошлом году рябую курочку. Да, конечно, это она, я вспомнил её густые брови и огромные глаза.
«Чёрт возьми! Этого ещё не хватало! Вот и осрамился я. Кто же теперь станет меня уважать?»
А женщина подошла уже совсем близко.
«Ну теперь я пропал!»
— Ты чего плачешь, мальчик?
«Что ж ей ответить? Что, мол, орешки воровал?»
Я буркнул первое, что пришло на ум.
— Рука застряла, не могу вытащить.
Женщина посмотрела на мою руку и сказала мне:
— Вот чудак какой! Если тебе захотелось орешков, не мог что ли ветку пригнуть?
Вот, думаю, принесёт сейчас крапивы, задерёт мне штаны и…
— Да не мучай руку, исцарапаешься! Подожди, я сейчас помогу!
Смотри ты! — думаю, — ещё и издевается, подожди, мол, сейчас я тебе всыплю! И вовсе я не хочу ждать, но попробуй, освободись.