Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
— Ах ты, сукин сын! Ты сюда дурака валять пришёл? А ну-ка вон отсюда, убирайся!
О большем я и не мечтал, и поэтому не успел дед закрыть рот, как меня там уже не было. И вот я побежал оттуда со всех ног и вдруг решил испытать своё мужество и прыгнуть со скалы. Я вспомнил, как однажды какой-то пастух влез в огромную корзину, сплетённую из прутьев, и покатился по склону в овраг. И как вам это понравится — он совсем не ушибся. Во всяком случае, в сказках, которые мне рассказывала бабушка Гванца, всё обстояло именно так.
Я помчался вдоль ручья, прокрался во двор,
Раздался сухой треск, потом я почувствовал, что бултыхнулся в воду.
Моя крёстная Бабила видела мою проделку и закричала что было сил. Сбежался народ. Меня тотчас же, даже не вынимая из корзины, отнесли домой. Дома была одна бабушка. Увидев стольких людей, она уже схватилась за волосы, но Бабила её успокоила.
Я был оглушён и перепуган, из-под правой брови сочилась кровь. Меня обмыли, наложили на рану какое-то травяное снадобье и перевязали. Всё тело болело от ушибов, но я не посмел издать хотя бы слабый стон! Если уж отважный молодец решил прыгать со скалы, то, извините, пусть изволит молчать!
Бабила уложила меня на дедушкину тахту, и целый день у нас в доме толклись люди.
Убедившись, что я жив, бедная моя бабушка трясущимися руками ласкала и гладила меня, и всё спрашивала, не надо ли мне чего. Я долго заставил её ждать, потом, наконец, слегка приоткрыл рот и соизволил выдавить:
— Яичко, бабуся!
— Яичко! — всполошилась старуха. — Ой, генацвале! Лишь бы ты был у меня жив-здоров! — засуетилась она и мигом принесла мне совсем ещё горячее яйцо.
— Почистить тебе? Лапочка моя, посолить или так съешь?
— Посоли! И дай водички запить, — заговорил я, осмелев.
Яйцо показалось мне необыкновенно вкусным.
— Бабуся!
— Что, радость моя, что, ласточка?
— Свари ещё такое вкусное яичко, а не то я снова влезу в корзину и прыгну в самый глубокий овраг.
— Ой! Боже мой! Ума у него нет, гадкий мальчишка! Да разве я тебе когда отказывала? Ну, говори, сколько сварить, три? Пять?
— Лучше шесть, одно я тебе отдам. Я ведь знаю, что ты их никогда не ешь!
Бабушка сварила семь яичек. Я тотчас же слопал два, одно заставил съесть бабушку, а остальные мы оставили нашим.
В это время прибежал дед. Он был так испуган, что был похож на сумасшедшего.
— Ты что? Убиться решил? Ну что я тебе плохого сказал? Неужто нельзя потерпеть от деда и одного слова? Бессовестный ты, как ты мог так опозорить меня на весь белый свет?
— Да ты что? Вовсе я и не думал умирать, просто я хотел испытать свою храбрость, — возразил я.
Тогда он обрадовался.
— Ах, вон оно что! Подумай-ка, а я уж было решил, что ты трус! Но что за геройство — со скалы прыгать? Вот, если на тебя нападут враги, например, попробуй, уложи всех поодиночке, это будет храбрость! А таких глупостей больше не делай, иначе не знаю, что с тобой сделаю!
Увидев, что я цел и невредим, он вышел во двор. Потом вернулся и пожаловался бабушке:
— Ты посмотри на этого паскудника, что он натворил! Сломал новую целую корзину!
Бабушка напала на него.
— Ты что, старый, белены объелся? Ребёнок еле жив остался, а ты из-за корзины трясёшься?
— Да, теперь я из-за корзины трясусь, а как же иначе?
Вечером обо всём узнала мама. Когда ей рассказали эту историю, она так испугалась, что упала в обморок, но потом, придя в себя, произнесла:
— Господи, до чего странный ребёнок, чтоб он жил до ста лет!
Словом, мой прыжок со скалы сделал меня маленьким господином: наши всё время боялись как бы я опять чего-нибудь не натворил. Но я не такой уж был дурачок, чтобы повторить это ещё раз.
Ну да, чёрт с ней, с этой историей! Вот послушайте-ка другую.
Когда во дворе у Кечошки поспела их знаменитая груша, то Лукия, отец его, окружил дерево забором из таких колючек, что никто и близко подойти к нему не смел.
Обычно Лукия продавал груши, потом на вырученные деньги запасался кукурузой. Поэтому он и сам их не ел, и Кечошке не разрешал. А если ветер срывал червивые плоды, то под деревом их сторожила свинья, так что Кечо оставалось лишь слюнки глотать.
Попробовал бы он сбить хоть одну грушу камешком! Показал бы тогда ему отец, где раки зимуют!
Груша росла возле нашего двора, и с того времени, как плоды её начали приобретать нежнорозовые оттенки, стала соблазнять меня.
По нашу сторону забора, рядом с ней, росла черешня.
Когда ещё груши были зелёные, а ягоды на черешнях спелые, я как-то заметил, что Кечошка, взобравшись на своё дерево, лакомится нашими черешнями. Тогда я промолчал: ведь попробуй скажи ему об этом, он мог бросить в меня камень и разбить мне голову. Но зато теперь я вспомнил об этом и решил отплатить ему. Но чтобы и ко мне не смогли придраться, я залез на свою черешню и стал с аппетитом уплетать спелые груши. Словом, чего греха таить, раза два я это сделал так, что никто ничего и не заметил. Но разве всегда везёт? И вот, когда я полез на дерево в третий раз, меня увидел Кечо. Я даже похолодел со страху, но не подал виду, уселся на ветку и стал беззаботно болтать ногами. Смотрю — Кечошка как-то уж очень приглядывается ко мне, ну, думаю, несдобровать! А он перелез через забор к нам во двор и тотчас же вскарабкался ко мне на дерево. Я насторожился и жду, что будет. Решив, что он хочет сбросить меня с дерева, твёрдо стал на толстую ветвь и занял надёжную позицию. Но Кечо вдруг разинул рот до ушей и неожиданно просиял.
— Вот, молодчина, Караман, как ты здорово сообразил! — воскликнул он и полез за грушей.
— Этому я, дружочек, научился, когда ты со своей груши съел половину нашей черешни, — с достоинством ввернул я соседу и великодушно сказал: — Не стесняйся, угощайся на здоровье!
Мы радостно засмеялись.
Короче говоря, день за днём мы с Кечо вволю попировали.
Вскоре ветки, растущие в наш двор, оголились. Тогда Кечо прыгнул с черешневой ветки на грушевую. Но я за ним не последовал: это пахло настоящим воровством.