Весенние ласточки
Шрифт:
— Ты думаешь, они к этому прицепятся? Ведь Борденавы сотрудничали с оккупантами и их все ненавидели.
— В те времена — да, но сейчас многие позабыли обо всем этом. Старик вернулся и разыгрывает из себя жертву, утверждая, что его дом был сперва разграблен и только потом подожжен. Он умалчивает о своем сыне, служившем в милиции, и уверяет, будто упросил немцев не преследовать жителей Палисака. Конечно, те, кто помнят, как все было, отворачиваются от него, но старик действует умело, и некоторые попадаются на его удочку. Кроме того, Борденав — друг Рапиньяка, а владелец замка из тех, благодаря кому в парламент попадают всякие Вильнуары. Как видишь, все связано между собой. С их точки зрения, Беро опасный человек — он бедняк, пользуется влиянием в профсоюзе и слывет ярым коммунистом.
Шарль Морен по своей привычке пошевелил тремя оставшимися пальцами правой руки, и его лицо снова озарила улыбка, которая почти никогда его не покидала.
— Да, друг, борьба, ничего не поделаешь. И все равно мы им доставим неприятностей больше, чем они нам. Кстати, говорят, твоя жена добилась блистательных успехов в своем комитете?
— Откуда ты знаешь?
— Прочел в бюллетене движения. В шестом районе Парижа собрано три тысячи подписей против перевооружения Германии. В том же бюллетене помещена фотография какой-то консьержки, она одна собрала четыреста подписей.
Ирэн, покраснев, взяла статью.
— Да, это Томасен, так я и думала.
— А мы создадим департаментский комитет. Боевая будет организация.
Луи и Шарль виделись довольно часто. Морен снимал комнату, в которой раньше, до своего знакомства с Ирэн, жил Луи. К тому же они были соседями, и Морен иногда заходил к Фурнье поужинать.
Они обсудили еще раз практические меры, которые следовало принять для защиты Беро. Роз уже рассказала о случившемся бержеракским коммунистам. Теперь нужно связаться с соответствующими организациями, поставить в известность федерацию Бордо, договориться об адвокате, написать статью в газету, продолжить переговоры с префектурой, организовать делегации…
— Словом, — сказал Морен, — пустить в ход все имеющиеся у нас средства.
Луи и Ирэн предложили свои услуги. Морен дал им несколько адресов жителей Палисака, с которыми надо было повидаться.
— Как держится Сервэ? — спросил Луи.
— Хорошо, а что?
— Он как-то странно вел себя.
— А у него такой характер. Он кажется легкомысленным, но на самом деле очень предан нам. Мы ему ставим в упрек, что он забросил своих бывших товарищей — социалистов. У них в Палисаке появился новый учитель, социалист, неплохой человек.
Луи и Ирэн не хотели отнимать время у Морена и, увидев, что в кабинет вошли несколько человек, встали.
— У вас есть на чем уехать?
— Да, на грузовике Пораваля, он приехал за каким-то товаром. Эжен, его шофер, должно быть, уже ждет нас…
— Только не уезжайте из Дордони, не побывав у нас.
— Ладно, да мы увидимся до этого…
— Подождите минутку, — нагнал их Морен в коридоре. — Я еще никому не говорил — кажется, наконец-то Роз станет мамой.
— Поздравляю, старина. Ты счастлив?
— Еще бы!
Ирэн украдкой вытерла слезы.
— Видишь, не надо терять надежду, — сказал Луи. — Роз на четыре года старше тебя, да и я моложе Шарля.
* * *
— Вы говорите — не отчаиваться. Легко сказать! А кто будет работать? Они забрали мужа, и скоро уйдет сын.
Сидони была растеряна. Ирэн пыталась ее утешить, объяснила ей, что в Палисаке уже качали собирать подписи под петицией за освобождение ее мужа… Организуются другие комитеты защиты… Товарищи из Бордо поддерживают с ним связь… Каждый день его будет навещать адвокат, которого Луи знает…
— Ладно, а как же с виноградом? Кто его будет собирать? И чего ради Рожэ так старался? В сорок четвертом году он всех нас бросил и ушел в макИ, подумать только! И вот награда. За дом еще не все выплачено… Хорошо, хоть вы оба со мной.
И все же Сидони нелегко было сломить. Она поражала и восхищала Ирэн своим трудолюбием и всегда бодрым настроением. Вставала Сидони первой, еще до рассвета, отпирала дверь, отправлялась в сарай за охапкой сухих веток и растапливала большую плиту. Часто в горячей золе еще сохранялись тлеющие угольки, и достаточно было хорошенько подуть,
«Ну, чем ты сегодня нас угощаешь?» Сидони проверяла содержимое буфета и всегда находила, чем их покормить. Рожэ бывало съедал остатки ужина. Милу — кусок вареной ветчины (сырую он не ел).
Мужчины уходили в поле, а Сидони либо принималась за стирку, либо ухаживала за только что вылупившимися цыплятами… Словом, дел у нее всегда хватало… Освободившись, она отправлялась помогать мужу и сыну. Работу на винограднике она знала не хуже, чем мужчины, и разве что не ходила за плугом, а косой, граблями, лопатой и тяпкой она орудовала с большой ловкостью, но предпочитала все делать руками, и они у нее были покрыты ссадинами от полки, от подвязывания лоз и собирания хвороста. Около полудня она уходила домой, чтобы успеть приготовить обед. Она накрывала на стол, после еды убирала посуду, мыла ее, а во время послеобеденного отдыха развешивала белье, варила в котле картофель и свеклу для свиней. Так она работала до самого вечера и ложилась последней. Круглый год она трудилась, не зная устали, даже в дождливые дни и зимой у нее всегда была работа: вычистить хлев или залатать мужу брюки. По субботам она отправлялась на рынок, чтобы продать несколько дюжин яиц или корзину фруктов, и это был ее отдых. Летом она любила ходить в лес за белыми грибами; обычно она их мариновала или продавала в городе. Иногда, по воскресеньям, когда мужчины после вкусного обеда уходили на охоту, Сидони разрешала себе наконец посидеть перед домом. Она беседовала с соседкой или же вязала толстый шерстяной пуловер своему Милу, который должен был скоро уйти в армию.
Сидони обрадовалась приезду Луи и Ирэн, они внесли разнообразие в ее монотонную жизнь. Луи таскал ей воду, приносил дрова и смешил ее до слез, подражая местному говору. Ирэн мыла посуду, накрывала на стол и так старательно убирала свою комнату, что она стала неузнаваемой.
— Мы в ней не будем теперь ночевать, — говорила Сидони. Они с Рожэ предоставили гостям единственную приличную комнату в доме, а сами спали в каморке, служившей одновременно чуланом.
Сидони расспрашивала Ирэн, как та живет в Париже. Ей казалось очень трудным высидеть целый день в конторе, и она не понимала, как можно готовить в кухне размером в два квадратных метра. Но самое большое впечатление на нее произвел рассказ Луи о прессовщицах его завода. Руки девушек в кожаных браслетах прикреплены к станку. Штамп станка то поднимается, то опускается, вырезая детали, работницы все чаще и чаще нажимают на педаль, и количество ударов пресса доходит до двух тысяч в час.
— Мы по крайней мере хоть не привязаны, — сказала Сидони.
Она находила Ирэн хилой, считала, что та зачахла, когда работала на заводе, и не позволяла гостье утомляться.
— Бросьте, — говорила Сидони, — вы же приехали отдыхать, — и вырывала у Ирэн веник, забывая, что у нее самой расширение вен и кровь приливает к голове, когда она слишком долго стоит у плиты.
Сидони вскочила с места, воодушевленная внезапным решением:
— Я поеду туда!
— Куда?
— Ясно куда — повидаться с Рожэ. Не может быть, чтобы меня к нему не пропустили.