Весенний Король
Шрифт:
А вот теперь можно просто бездумно замереть.
Не хочется ничего. Разве что завернуться в теплую зеленую шерсть пледа, закутаться по самые уши и заснуть — как в огромном кресле, в первый вечер в Тенмаре. Только там плед был багряный, кажется. Осенний. И Катрин уже никогда не придет.
Или наоборот — сделать бы что-нибудь важное, что завтра станет уже нельзя. Но что? Не зарвавшегося же короля свергнуть — очередного. Кто такое дозволит?
А всё остальное — и так уже сделано. Всё, что зависело от Ирии. Включая все возможные промахи. А вновь
Ладно, ведь и впрямь лучше дружеский брак, чем глухой монастырь, это уж точно. А Анри Тенмар, кого бы он ни любил, — всё равно лучше других. Достойнее. Всех, кого Ирия знает. И в ту же предыдущую жену он был влюблен ничуть не больше, чем теперь — в будущую.
Живут же люди и без взаимных чувств. Без воздуха, пресной воды, сна, пищи, тепла — не выйдет. А вот без иллюзорных материй — запросто. Существуют — это уж точно. Получится и у Ирии.
Кто жалел, когда умер нелюбимый многими король? Не самый лучший, но все следующие оказались много паршивее. Замкнутый круг какой-то. Может, веселого Фредерика Юбочника тоже недостаточно ценили? Слишком любили его отважного брата — благородного полководца Арно Ильдани. Ожившее воплощение легендарного рыцарства. Такого, каким оно и в прошлом никогда не бывало. Только в романтичных книгах. И в недостижимых мечтах.
Но разгульный Фредерик был отравлен — и благородный Арно власть Регента не удержал. Кровью — своей и чужой — захлебнулось отчаянное восстание против тирании. Многие погибли, судьбы других — безвозвратно искалечены. Тогда одну из многих — Ирию Таррент — смели с ратной доски. Кто такая эта лиарская девчонка? Их ведь еще остается две или три. А если и нет — кому таких жалко? Всегда найдутся другие знатные семьи. Там полно новых девчонок. Да еще и покрасивее. А потом и следующие подрастут.
И были бы жирные земли и знатный титул, а уж владельцы-то им найдутся. Всецело преданные новой власти. А то и кровью с ними повязанные.
Чей-то горький плач из-за спины привлек внимание. Из примыкающей к роскошному будуару скромной комнатки служанки. Едва знакомой. И горничной, и ее каморки.
И не у кого спросить, кто прежде жил в комнате Ирии. Какая-нибудь родственница Герингэ?
Ирия давно отвыкла от любой прислуги. В долгом пути-дороге. И в запертой камере. Почти как Эйда — в холодной северной келье. Когда умеешь готовить на лесном костре и стирать в ледяных лесных ручьях, уж точно не нужна помощь в одевании. Особенно если наряд на тебе — мужской.
Но чужое горе отвлекает лучше любого утешения. Проверено. Пора пить лекарство, помолвленная графиня.
Миг — и Ирия уже там. Юная горничная тонкую дверь не заперла. Слишком молода.
— Госпожа! — ахнула она, когда Ирия обняла ее, гладя по голове. По белокурым вьющимся волосам. Сейчас — растрепанным.
— Ш-ш-ш. Что случилось? Рассказывай.
— Я… я не смею! — огромные темно-голубые глаза красивы и зареванными. Особенно, когда полны затаенной надежды.
Служаночка вообще симпатичная.
И этот взгляд с поволокой. Даже сейчас что-то от него сохранилось… Только мужчин здесь нет.
— Я н-не смею… Вы… меня прогоните…
Конечно же, она смеет. Многие посмеют, если уговаривать. Особенно если дверь забыла прикрыть не нечаянно. Почти.
Причина горьких слез — молодой наглоглазый конюх Джим. Белобрысый разбитной малый уже успел перемигнуться с половиной столичных служанок каждого особняка, где служил. И с большей их частью — не только перемигнуться. С теми, что посмазливее. Как горько рыдающая сейчас Джейн.
— Когда дядя узнал, что у меня будет ребенок, он велел Джиму на мне жениться. А Джим не хочет. У меня ведь приданого мало, и вообще… А я его люблю…
Мари, где прежние планы пристроить тебя за тогда еще живого Пьера? Хорошо, нашлась хоть сама. И маленький. И как же Тереза обрадовалась… Кто бы мог прежде предположить?
— Джейн, он будет гулять от тебя направо, налево и прямо. Да всё по мягким сеновалам, — вздохнула Ирия.
Служаночка аж реветь прекратила. Только голубые глаза вылупила на нежную, целомудренную графиню. Помолвленную с всё еще женатым мужчиной, кстати.
— Я его люблю… — лепечет глупая девчонка.
— Сочувствую.
Как когда-то — Мари. Только безопаснее. Наглого конюха Джима Ирия не убивала. Предавать и насиловать он никого не собирается, а до чужого распутства Драконьим племянницам дела нет.
— А вы тоже кого-нибудь любите, госпожа?
Вспомнила, что они — сверстницы? Даже странно. Ирия ощутила себя старше вдвое. Ровесницей строгой графини Бинэ.
Все, кто пережил последние месяцы в тонущей в крови Лютене, глубокие старики.
В итоге новоявленная старуха промедлила с ответом. Что тут скажешь? И кому?
И наивная Джейн сразу залепетала:
— Ой, что я говорю? Простите меня! Вы же из благородных…
Так некоторые дети всерьез утверждают, что взрослые сладости не любят. Ни за что. Они же взрослые. Им нравится лишь всё скучное и невкусное. Если еще вообще все людские желания давно не отмерли. Еще при Сезаре Основателе.
Хотя в любом случае Ирия не стала бы откровенничать с собственной прислугой. За неделю-то до свадьбы. Да еще о том, кого там «любит». И насколько. Даже если собственного будущего мужа.
Мало ли кто еще такой добрый легко влезет в полудетскую душу наивной Джейн? Или заменит в ее маленьком сердечке разбитного Джима. Ладно хоть эта служанка влюбилась в веселого конюха, а не в надменного дворянского сынка. Как Мари.
Мари нашлась, а верный Пьер — нет. Голодная трясина взбесившейся Лютены бесследно затянула слишком многих. И не вернула.
И странно, что Ирии жаль даже Полину. А вот родного брата — нет. Жаль Джека, что погиб, пытаясь его спасти.
— Джейн, подумай несколько дней. Действительно ли ты хочешь именно этого?