Весенняя песня Сапфо
Шрифт:
А ведь эта бабочка была по-своему права: какое ей дело до заумных изречений Эпифокла? Она же знает, что порхать ей осталось совсем недолго, до скорой зимы… И почему Фаон чем-то неуловимо похож на эту прекрасную бабочку? Наверное, из-за матери – маленькой Тимады, которая тоже почему-то так торопилась жить… На что им теории ученых мужей, если проходит лето?
И Сапфо подумала, что в этом безразличии к философским рассуждениям была своя правота. Но только она доступна не каждому, а в полной мере лишь этой бабочке, цветку, ветру, гранатовым зернам на блюде, сияющим, подобно драгоценным камням. К чему тяжеловесно размышлять о сущем, если можно просто жить, ощущая
По сравнению с ним все присутствующие в комнате показались Сапфо скучными и словно незрячими: они сидели спиной к бабочке. В том числе и она сама.
Нет, это уже слишком!
Наконец первый небольшой урок, а заодно и трапеза были закончены, и слушатели, потягиваясь, начали подниматься со своих мест.
– Я вынуждена отложить наш разговор на завтрашний день, Фаон, – повернулась к юноше Сапфо. – Сегодня я неважно себя чувствую.
– Правда? – с испугом посмотрел на женщину мальчик. – То-то я гляжу, ты, Сапфо, сегодня плохо выглядишь!
Слова Фаона снова задели Сапфо за живое: это она-то плохо выглядит, с прической, поразившей всех ее подруг?
А как же фиалки? Как же подведенные помадой губы и ароматы? Да что вообще этот наглый мальчишка может понимать в женской красоте?
Но Сапфо не успела ничего ответить Фаону, потому что того уже взяла за руку Глотис, настойчиво увлекая к выходу и приговаривая, что она хочет нарисовать его портрет.
– О Сапфо! Моя царица! – прошептал тут же подбежавший к Сапфо Алкей, хватая ее руку липкой ладонью, перепачканной чем-то сладким. – Ты должна мне уступить мальчишку, Фаон – настоящее чудо. Я с удовольствием поселю его у себя и сделаю так, что он ни в чем не будет нуждаться…
– Поговорим об этом позже, – как можно сдержаннее и спокойнее ответила Сапфо. – Ты хорошо придумал насчет «фаоний»…
Сапфо вышла за дверь, но, чувствуя, как от нервного напряжения у нее дрожат колени, на минутку прислонилась к стене.
Как же точно выразилось смятение ее чувств в только что родившихся строках: да, жар во всем теле, язык немеет, пот струится, дрожь пробегает по позвонкам… Но это мучительное, страстное стихотворение забрало у Сапфо все силы без остатка.
…ЗеленееСтановлюсь травы, и вот-вот как будтоС жизнью прощусь я.Но терпи, терпи, чересчур далекоВсе зашло… [16] —16
Перевод В. Вересаева.
прошептала Сапфо финальные строки, действительно почувствовала сладкий озноб во всем теле, холодной струйкой пота сбегающий между лопаток.
Она растерянно ощупала свою пылающую голову и яростно зашвырнула в угол букет фиалок.
Глава третья
Под взглядом Мнемосины
Сапфо легла, обхватив обеими руками мягкое ложе, как будто постель была сейчас для нее единственным спасением.
Впрочем, она действительно знала проверенный способ, безотказно помогавший в борьбе с самыми различными недугами. Стоило Сапфо хотя бы какое-то время провести в постели в полном одиночестве – без еды и без каких-либо забот, не тратя сил даже на то, чтобы пошевелить кончиками пальцев, – и она быстро приходила в себя.
Иногда на восстановление утраченных сил хватало часа или даже всего нескольких минут, порой желательно было поваляться в одиночестве целый день. И тогда откуда-то вдруг снова как по волшебству появлялись душевные силы и внутренняя ясность.
Само собой разумеется, в спальную комнату сразу же заглянули кое-кто из подруг и верная служанка Диодора, предлагая свою помощь. Но Сапфо отказалась от всех целебных снадобий, и очень скоро все оставили ее в покое.
Да и откуда Сапфо знала, от чего именно теперь ей лечиться?
Она лишь смутно догадывалась об этом, когда снова и снова повторяла про себя строчки последнего стихотворения, но старалась дальше думать на запретную тему.
«Опять меня мучит Эрот, расслабляющий члены, – сладко-горькое и непреоборимое чудовище» [17] ,– вспомнила Сапфо свои собственные давние строки.
И откуда-то, словно из неясной дали, в душе нарастало смутное ощущение катастрофы.
Наверное, так испуганно вздрагивает земля перед землетрясением или перед извержением вулкана, в том числе вулкана задремавших в глубине душе чувств.
17
Перевод С. Радцига.
Но, подумав про огнедышащий вулкан, Сапфо тут же вспомнила про Эпифокла и невесело улыбнулась.
Смешной, замудривший сам себе голову старик!
Когда за столом зашел обязательный, как горькая, возбуждающая аппетит приправа, разговор о смерти, Эпифокл сделал странное заявление. Он сказал, что истинный философ должен сам управлять своей судьбой, а не подчиняться ее воле, и потому лично он давным-давно придумал, каким будет его конец. Итак, как только он почувствует, что его духовная жизнь подошла к концу, а физическая и так уже еле теплится, Эпифокл тут же покончит со своей телесной оболочкой. Он бросится в пылающий кратер вулкана под названием Этна!
И философ тут же принялся с самым серьезным видом аргументировать свою дикую фантазию. Во-первых, смерть при этом наступит мгновенно и потому практически безболезненно, сделавшись в прямом смысле огненной точкой в конце достаточно яркой жизни ученого.
Во-вторых, никому не придется после его кончины возиться с бренным прахом, так как процесс сожжения мертвого тела произойдет естественным путем. В-третьих, у Эпифокла появляется шанс, что накопленная годами мудрость не пропадет даром, а переплавится в нечто ценное для потомков. Ведь, согласно древним преданиям, именно на Этне помещается невидимая для смертных мастерская Гефеста, который умеет ковать не только оружие, но также славу и бессмертие.
Ведь оживил когда-то Гефест прославленного ныне Пелопса, сына Тантала, когда в своем угодническом безумии папаша разрубил собственного сына на части и предложил пришедшим в гости небожителям блюдо из его мяса? И чем все это кончилось? Вечными муками в подземном царстве самого Тантала и вечной славой оживленного богами Пелопса, который теперь повсеместно почитается на Олимпийских играх как зачинатель соревнования в беге колесниц.
И так далее, и так далее, и так далее…
В порыве откровенности, а также под влиянием выпитого вина Эпифокл вдруг по «страшному секрету» поведал всем сидящим за столом, что везет с собой на Фасос, где он должен навестить известного мудреца Бебелиха, столько золота, что его хватит на золотые сандалии.