Весна (Дорога уходит в даль - 3)
Шрифт:
– Да...
– подтверждает Сенечка голосом кротким и слабым.
– Я - шельмец. Я - очень шельмец... (Он считает, что "шельмец" - это название его болезни!) И пусть мама даст мне в постель ту фарлафоровую птичку, я буду с ней играть.
В такие дни, когда Сенечка лежит в постели из-за того, что он маме "что-то не нравится", ему разрешается играть не только своими игрушками, но и любыми вещами в доме. Каждые пятнадцать минут мама с озабоченным, встревоженным лицом пробует губами, не горячий ли у мальчика лобик, и беспрекословно исполняет
Никакие папины замечания и насмешки не достигают цели.
Мама даже приглашает к Сенечке доктора Ковальского. Ведь папа, говорит она кротко, не специалист по детским болезням.
Пусть Сенечку лечит специалист.
Кто обижен этим - просто кровно оскорблен!
– это Юзефа.
Она обижается за папу!
– Новая дела!
– яростно ворчит она, натирая в комнате пол.
– Не понимает уже наш пан доктор детинные хворобы. Не понимает, ха!.. А я вам скажу: он панские хворобы не понимает!
Панская хвороба у Сенечки, вот что!
– Нет, Юзенька, - говорит Сенечка все таким же слабеньким голоском, - я больной. Сам папа говорит, что я - шельмец.
Это очень опасная болезнь...
Замечательно, что Сенечка не врет, не притворяется. Он вообще очень правдивый мальчик. Но он мнительный. Ему передается мамина тревога. И он всерьез чувствует себя слабым и больным.
– Дай, мамочка, мне ту вазочку с буфета, я буду наливать в нее воду и выливать обратно, это будет очень смешно...
– просит он все тем же "умирающим" голосом.
Конечно, мама спешит исполнить волю своего больного сынишки. И, конечно, через полчаса Сенечка нечаянно проливает всю воду из вазочки на свою подушку и одеяло.
– Хворый, хворый, а вещи портишь!
– укоряет его Юзефа.
– Так мне ведь скучно, - оправдывается Сенечка.
Чтоб развеселить Сенечку, мама поет его любимую песенку:
Вот мчится тройка удалая
По Волге-матушке зимой...
И колокольчик, дар Валдая,
Звенит уныло под дугой...
– Мамочка, знаешь, чего бы я хотел? Чтоб ко мне пришел в гости Дарвалдай. Со своим колокольчиком. Я бы в этот колокольчик звонил...
Сенечка не понимает, что колокольчик - дар города Валдая, где такие колокольчики изготовляют. Он считает: живет где-то человек по имени Дарвалдай, у которого есть звонкий колокольчик!
Все эти разговоры я слушаю, как говорится, вполуха. Торопливо пообедав, я засела за чтение "Андрея Кожухова" - и все окружающее перестало существовать для меня...
Между тем в соседней комнате Сенечка, пользуясь своей болезнью, мучает и пиявит уже не маму, а дедушку.
Тот пришел проведать больного внука, а внук требует от него:
– Дедушка-а-а, расскажи что-нибудь...
– Что я могу тебе рассказать, несчастье ты мое?
– удивляется дедушка.
– Ну, расскажи, что ты видел на улице, - подсказывает Сенечка.
– Мадам Пумпянскую я видел! В новом пальто! С каракулевым воротником... Тебе это интересно?
– Не-е-ет. А что ты читал в газетах, дедушка?
– Государь император
– Не-е-ет. Расскажи сказку, дедушка. Как жил-был царь.
Громко, страдальчески вздохнув, дедушка начинает:
– Жил-был царь...
– С царицей?
– уточняет Сенечка.
– А на что ее, царицу? Без нее обойдемся!
– Нет!
– сурово поправляет Сенечка.
– Царь всегда живетбывает с царицей. "Жили-были царь с царицей..." И у них всегда что-нибудь плохо. Например, детей нету или еще что-нибудь...
Ты забыл это, дедушка?
– Верно. Забыл...
– виновато говорит дедушка, который понятия не имеет ни о каких сказках и не умеет придумывать их.
– Значит, жили-были царь с царицей. Сидят они, значит, у себя в столовой. И - совершенно верно!
– они именно огорчаются:
"Что за безобразие? Почему у всех людей есть дети, а у нас нету? Что, мы их прокормить не можем, что ли?"
– А как они одеты, царь с царицей?
– Ну, "как одеты"! Прилично одеты, конечно. Не хуже, чем мадам Пумпянская в ее новом пальто! Царь в крахмальной сорочке, с галстуком, при часах с золотой цепкой. Царица тоже - в новой шляпке...
– Нет!
– неумолимо перебивает Сенечка.
– У них на голове не шляпки, а золотые короны!
– Правильно, короны. Я забыл. Ну, сидят себе царь с царицей. И вдруг...
– Дедушка мучительно старается придумать, что бы такое могло случиться "и вдруг".
– И вдруг к ним во дворец вбегает...
– ...лягушка?
– Сенечка цепенеет от ужаса: он очень боится лягушек.
– Ну-у-у, лягушка!
– пренебрежительно бросает дедушка.
– Стоит ли быть дарем, чтобы к тебе в комнату могла вползти всякая пакость!
– Так кто же к ним вбегает, дедушка?
Но дедушка уже окончательно иссяк: он больше не в состоянии придумать ничего сказочного.
– Кто к ним вбегает?..
– повторяет он.
– А черт его знает, кто к ним вбегает! Слушай, мальчик. Давай я тебе лучше расскажу, как петух испортил яичницу, а?
– Это такая сказка про петуха?
– недоверчиво спрашивает Сенечка.
– Что сказка! Это правда... Такой это, я тебе скажу, петух был! Я его на всю жизнь запомнил. Я тогда молодой был, железной дороги еще не было: ни рельсов, ни вагонов, ни паровозов - ничего! Поехал я в Ковно, как все тогда ездили, на лошадях. Остановился по дороге отдохнуть в какой-то деревне. Не то Григайцы деревню звали, не то Ланцуты - уж не помню. Устал я - трясся с утра на телеге, под дождем, промок до костей! Прихожу на постоялый двор. Дайте, говорю, поесть - я голодный, как зверь! А в хате этой постоялой - бедность, грязь. Тут и люди, тут и коза с козленком, и петух с курами - все вместе... И что бы ты думал? Нету, ничего у них нету! Чуть не заплакал я - голодный ведь... "Есть у нас, - вспоминает хозяйка, пяток яиц, последние! Могу вам, пане, яичницу испекчи".
– "Пеки!" - говорю.