Весна (Дорога уходит в даль - 3)
Шрифт:
На улице опускаю в почтовый ящик дурацкое письмо Зои Ганнибал, потом иду к тому месту за углом кондитерской, где, я уже знаю, наверное, дожидается меня Леня.
Ну конечно, он там. Ухмыляется издали.
Мрачно подаю ему нераспечатанное письмо:
– Барыня сказал: "Ответа не будет!"
Эту фразу мы с Леней незадолго перед тем слыхали в театре.
Там ее произносил актер, изображавший лакея в ливрее с блестящим позументом.
– Ах, господин лакей, какая глупая лошадь - ваша барыня!
–
– Если бы она распечатала письмо, она была бы в восторге!
Слегка надавливаю на продолговатую штучку, вложенную в конверт. Штучка словно подается, становится мягче.
– Что ты делаешь?
– сердится Леня.
– Не мни лапой, раздавишь!
Но я уже достаю из конверта завернутую во много бумажек шоколадную конфету - ликерную бутылочку...
– Слава богу, догадалась! Я тебе послал чудный подарок, а ты... И с чего это ты сегодня такая?
– Какая еще - такая?
– Ну... такая, словно ты уксусу нанюхалась!.. Хочешь, я тебе еще один подарок сделаю? Роскошный!
Мы как раз поравнялись с магазином музыкальных инструментов. В витрине среди балалаек, мандолин, скрипок, как богач среди бедных родственников, возвышается огромный барабан.
– Хочешь?
– спрашивает Леня так, словно речь идет о какой-нибудь свистульке.
– Самый нарядный из всех музыкальных инструментов! И самый громкий из всех. Хочешь - подарю?
Для друга ничего не жалко!
И, не давая мне опомниться, Леня мгновенно вталкивает меня в дверь магазина.
– Чем могу служить?
– приветливо обращается к нам продавец.
Леня указывает на барабан:
– Сколько стоит эта штука? Ну, вон та, круглая, пузатая, а?
– Барабан?
– удивляется приказчик.
– Ага, ага! Вот именно - барабан. Сколько он стоит, а?
Приказчик отчеканивает, словно предлагая прекратить неуместные шутки:
– Вы желали бы приобрести барабан?
– Ага... Желали бы...
– отвечает Леня все с той же глупой интонацией.
– Вы играете на барабане? Умеете?
– Не-е-ет! Я пианист. А барабан - это для нее, - показывает Леня на меня.
– Она умеет. Она барабанщик. Понимаете, отставной козы барабанщик...
Продолжения этого разговора я уже не слышу, потому что пулей вылетаю из магазина на улицу. Через минуту меня догоняет Леня.
– В последний раз!
– обрушиваюсь я на него.
– Никогда в жизни никуда с тобой не пойду! Одно безобразие, один срам!..
Леня преувеличенно наивно хлопает глазами:
– Ну почему-у-у? Что я такого сделал? Вижу, ты сегодня какая-то наизнанку вывернутая. Я и захотел купить тебе хорошенькую, веселенькую игрушечку. Барабанчик, тамбур-мажорчик. Пыхта-пыхта-пыхта тру-де-ру-де-рум!..
Я молчу. Потом говорю тихо:
– Ленечка, я вчера прочитала такую
Леня сразу становится серьезным. Это одна из самых милых его особенностей. Вот, кажется, только сейчас он безудержно дурачился, озорничал - можно было подумать: пустейший мальчишка! Но тут же услыхал какое-нибудь невзначай брошенное слово - и сразу преобразился: он весь внимание, а глаза (красивые "бабушкины" глаза, как говорит Иван Константинович) светятся умом, мыслью.
– Книжку?
– переспрашивает Леня.
– А какую это книжку ты прочитала?
Я беспомощно озираюсь. Нет, об этом, о таком нельзя говорить на улице. А дома будут мешать. Даже не столько мешать, сколько перебивать настроение. Юзефа усадит нас в кухне за чисто выскобленный стол и станет угощать нашим любимым блюдом: картошкой, испеченной в мундире. К этому квашеная капуста и постное масло. Ну разве можно говорить о серьезном, когда наслаждаешься, перекатывая с ладони на ладонь горячие картофелины с кожицей, сморщенной, как покоробившиеся, приотставшие от стен обои в старой даче. А Юзефа, сияя, будет подкладывать нам еще и еще.
– Ешь, Леня! Ешь, дорогой! И ты, бродяга, ешь, - будет она приговаривать, любовно приглаживая рукой мои волосы.
– Всю ночь не спала, читала... Люди в уборную за делом ходят, а она там книжки читает!
Сенечка тоже помешает нам с Леней разговаривать. Он будет увиваться около Лени, который ему, маленькому мальчуге, кажется хватом, образцом "мужчинской" доблести.
Нет, дома настоящего разговора у нас не получится.
– Пойдем, Леня, на камень, а?
– предлагаю я.
И вот мы с Леней на камне. Это у нас главное прибежище во всех случаях жизни, веселых и печальных. Камень - это что-то вроде сверх-Пингвина.
Огромный серый валун прочно, как брильянт в оправу, вделан в холмистый откос над железнодорожными рельсами. На камне с легкостью усаживается несколько человек, а счастливцы, кому повезет, устраиваются в естественной впадине - углубление посреди камня, - как в кресле!
Здесь, на камне над железнодорожными путями, можно говорить о самых заветных вещах - никто не подслушает. Говорить надо, понизив голос, звуки тут гулки, громкий голос кажется чрезмерным.
Рельсовый путь делает в этом месте поворот, так что приближающиеся поезда слышны раньше, чем видны. Оторвавшийся от трубы паровозный дым клочьями растекается по окрестностям.
Дым бредет без дороги, спотыкаясь, словно оглушенный горем, цепляясь за кусты и деревья...
Я негромко рассказываю Лене об "Андрее Кожухове". Леня слушает хорошо, внимательно, взволнованно - он уже любит замечательных героев этой повести.
– Ты достанешь мне эту книгу, Шашура?
– Непременно!