Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
— Разожги очаг и поставь котёл с водой на огонь, — послышался из дальнего угла слабый голос отца Колумбана. — Уж прости, я ещё посплю…
— Нашли слугу! — излишне громко сказал Мак-Лауд, однако взял закопчённый чан, валявшийся возле открытой печи и нырнул в низкий дверной проём. Спустя некоторое время со двора донеслось скрипение колодезного ворота, а ещё через минуту уютный дом святого отшельника огласился душераздирающим воплем:
— Убью!!! Клянусь древом креста, убью!
— Мама… — пискнул мэтр Адельхельм, приоткрывая один глаз. — Погром?
Дугал, удовлетворённо лыбясь, стоял рядом
— Тупая скотина! — продолжал яростно орать сэр Мишель. — Ты что творишь, морда?!
Шотландец держал в руках опустевший котёл. Норманн же сидел посреди огромной лужи, растёкшейся по скамье, и пытался вытереть лицо насквозь вымокшим меховым одеялом.
— Господи, что такое случилось? — вскинулся отец Колумбан, но, ахнув, сразу опустился на стоящий рядом деревянный табурет и сжал ладонями виски. Голова неимоверно кружилась и двоилось в глазах. Святой мысленно поклялся больше никогда в жизни не брать в рот спиртного.
— Он меня!.. Меня!.. — задыхаясь от гнева, выкрикнул Мишель. — Убью!
— Хорошо, — оскалился Дугал. — Держи!
Мак-Лауд услужливо протянул Фармеру меч, рукоятью вперёд, а сам поднял с пола длинную шотландскую клеймору. На гарде можно было разглядеть гравированные буквы: «MacLeod».
— Рубаху сними, мокрая вся, — посоветовал Дугал. — Между прочим, у нас в Глен-Финнане частенько бьются в первородной наготе, без доспеха и одежд… Пошли на двор!
Насмешливый голос Мак-Лауда окончательно взбесил изрядно похмельного и вымокшего до нитки сэра Мишеля. Рыцарь, глухо бормоча под нос все известные ему ругательства, содрал через голову белую льняную сорочку, вскочил на ноги и, воинственно размахивая мечом, ринулся вслед за жизнерадостно гогочущим Дугалом. Вскоре снаружи донеслись удары железа о железо и злые взрыкивания сэра Мишеля, перемежаемые звучным шотландским сквернословием.
— Начался денёк… — простонал с трудом разлепивший глаза Гунтер. Ему тоже досталось изрядная доля ледяных брызг колодезной воды. — Святой отец, вы не спите?
— Святой отец — в Риме, — строго поправил Гунтера отшельник. — А я лишь недостойный слуга Господа нашего, претерпевающий ниспосланную небесами кару.
Святой мрачной покосился на светлый прямоугольник дверного проёма. В проникающих в землянку солнечных лучах плясали золотистые пылинки.
— Мы и есть эта «кара»? — поинтересовался германец и, едва переставляя ноги, добрёл до стола. Вскрыв глиняную бутыль со спиртом, Гунтер плеснул немного зелья в кубок и, закрыв глаза, выпил залпом получившуюся смесь.
— Между прочим, я ночью домовых видел… — сказал он.
— Знаю, — махнул рукой старец и, кряхтя, потянулся к бутыли. Как известно, подобное лечится подобным, и сейчас отец Колумбан более всего жаждал избавиться от огорчающей его плоть головной боли. — Домовых? Двоих? Понятно. Опять к моему бездельнику Торир из замка приходил. Только подумай: даже мелкую нечисть споили…
— Того, серого в полоску, Ториром зовут? — озадачился Гунтер. Опохмельное средство начинало действовать и в голове прояснялось. — Не знал, что у домовых есть имена.
— Ты пока много чего не знаешь, — разводя
Между прочим, Гай Гисборн и мэтр Адельхельм вставать категорически не желали, несмотря на все совершающиеся рядом безобразия. Еврей-алхимик натянул одеяло на голову, а молодой рыцарь из Ноттингама и вовсе ничего не слышал, пребывая в сладкой нирване. Судя по улыбке, блуждавшей на скуластом лице Гая и тихим почмокиваниям, снилось ему море разливанное сгущённого вина.
Неожиданно отшельник кашлянул и бросил острый взгляд на Гунтера.
— Послушай-ка, любезный оруженосец из Германии, — последние два слова старик произнёс с понятным Гунтеру сарказмом. — Я тебе вчера ничего не сказал, а у нас в баронстве вот уже третью седмицу события интересные происходят…
— Несомненно, — безнадёжно усмехнулся мучившийся сухостью во рту и головной болью германец, посматривая на бутыль со спиртом, будто на смертного врага. — Самолёты из двадцатого века вываливаются. Адельхельм самогоном торгует направо и налево, дьявол во плоти пребывающий, шастает…
— Не поминай всуе! — отшельник возмущённо хлопнул ладонью о столешницу и перекрестился. — Я о другом.
Отец Колумбан, выстучав частую дробь пальцами по доскам стола и, странно посмотрев на Гунтера, спросил:
— Скажи-ка мне, оруженосец, ты наверняка знаешь, что твой друг, с которым вы летели на Люфтваффе, умер?
— Не понял? — опешил Гунтер. — Разумеется, Курт погиб! Когда мы с Мишелем его хоронили, тело уже начало коченеть. Да и раны были… Ну, вы можете себе представить, — и германец покосился на снятый с «Юнкерса» пулемёт, теперь покоившийся в дальнем углу землянки святого Колумбана. Медно-красным поблёскивала лента с тяжёлыми заострёнными патронами.
— Именно что могу, — мелко покивал отшельник. — Именно. Отлично представляю. Вот, посмотри. Что это такое, по-твоему?
Он отцепил с вервия, коим подпоясывал рясу, небольшой матерчатый кошелёк и вытряхнул на стол два тёмных предмета, тяжело стукнувшихся о дерево. Гунтер протянул руку, взял один металлический, чуть поблёскивающий стерженёк… да так и застыл с открытым ртом.
Пистолетная пуля.
— Ты уверен, что ты здесь один? — медленно, чётко выговаривая слова, вопросил святой Колумбан. — Что, кроме тебя, здесь никого нет? Я имею в виду людей из вашего будущего.
— Ну-у… Да, — промямлил Гунтер, держа патрон указательным и большим пальцем правой руки. Это не была пуля от «Вальтера» или «Шмайссера». Калибр другой. И форма литья. И даже почти незаметные царапины оставленные нарезкой ствола незнакомы. Бред.
— Откуда это у вас?
Старец нахмурился, огладил седую бороду, встал и прошёлся туда-сюда по длинной землянке. Было слышно, что Дугал и Мишель, остававшиеся на полянке перед домом, закончили свой поединок и теперь, фыркая да посмеиваясь, окатывали друг друга колодезной водой из кожаной бадьи.