Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
— Гильом, просветите бедных приезжих из захолустья. Как попасть на приём к королеве? Надо записаться у её камердинера или принести рекомендательные письма?
Сицилиец посмотрел на Гунтера, как на полнейшего кретина и вздёрнул брови:
— Синьор Райхерт, не понимаю, отчего вы не знаете самых простых вещей. Правильно говорили про германцев, не в обиду вам будь сказано — медведи и лесовики, не знающие ничего, кроме меча, выпивки и своих белокурых девиц. Просто приходите в аббатство, просите, чтобы её величеству о вас доложили, а уж в праве королевы вас принять или нет. У вас какое-то дело к Элеоноре?
— Письмо с далёкой родины, — не вдаваясь в лирические подробности, ответил Гунтер. —
Как и предполагалось, сэр Мишель беспробудно дрых. Процесс поднятия рыцаря с кровати прошёл, однако, бескровно. Даже спросонья молодой Фармер понимал, что, если начнёт кричать и ругаться, то перебудит весь дом. Кроме того, магическое воздействие оказало слово «Элеонора».
— Переодевайтесь, — рыцарь начал быстро копаться в мешках с вещами. — выглядите как варвары, ни дать, ни взять! Для лупанария ваши наряды ещё сойдут, но… Не станем разочаровывать государыню — следует показать, что семья Фармеров достойна ходить под её скипетром.
Ещё раньше, в Нормандии, Мишель припас парадные одежды для оруженосцев — рыцарь вместе с Гунтером перерыл весь гардероб баронского замка и, наконец, обнаружил вполне достойные, пускай и скромные одеяния, сделанные не столь уж и давно для турнира в Руане. К счастью, тёмно-синие блио длиной ниже колена, узкие штаны-чулки и круглые шапки-калотт с ниспадающим на плечи шарфом ещё не вышли из моды, а самое главное — являли собой одежду стиля «mi parte», «моя партия». То есть с помощью такового костюма мгновенно определялся социальный статус — любой мог понять, что гербовый рыцарь шествует в сопровождении двух оруженосцев, облачённых в его цвета. Естественно, что блио украшались эмблемами Фармеров.
— Чудовищно. Просто чудовищно! — Казаков пытался осмотреть себя с помощью малюсенького серебряного зеркальца, но получилось это лишь отчасти. — Это же неудобно!
Более напоминавшие лосины штаны-шусс жали в самых неожиданных местах, в длинных полах блио с разрезами по бокам и впереди с непривычки можно было запутаться, меч мешал и бил ножнами по бедру и голени. Отлично чувствовал себя только рыцарь, благо подобный наряд был ему в привычку. Но более всего господ оруженосцев удручили мягкие остроносые туфли из плотного сукна. Они должны были порваться о камни ещё по дороге к аббатству. Мишель неожиданно терпеливо объяснил, что подобная обувка есть вещь парадная, а к тому же кто это, интересно, собирается идти к королеве пешком?
Представив себе жёсткое седло, Казаков лишь сморщился.
Просыпавшиеся рано слуги исполнили приказ гостя де Алькамо со старанием, рачением и быстротой неимоверною: когда рыцарь со своими верными оруженосцами спустился вниз, к конюшне, их уже ждали взнузданные и осёдланные лошади. Трое всадников в утренних сумерках выехали на узкие улицы Мессины.
Гунтер неожиданно поймал себя на мысли о том, что ни Мишель, ни кто другой никогда не объяснял ему, как следует вести себя при визите к королеве. Поход к принцу Джону, который молод, безалаберен и не настаивает на строжайшем соблюдении этикета — это одно, а вот посещение самой известной женщины материка, дочери герцога Аквитанского, вдовы королей Людовика Французского и Генриха II — это совсем другое. Собственно, Элеонора за время своей бурной и насыщенной событиями жизни создала половину истории Европы нынешнего столетия, имела близкое родство со всеми королевскими и герцогскими дворами, а, кроме того, королева-мать давно не являлась юной красавицей, по которой сходили с ума латинские монархи и арабские султаны. Элеонора вплотную подошла к семидесятилетнему рубежу, когда женщины, особенно королевы, обычно становятся чопорными и грозными вершительницами судеб.
Германец пребывал в полнейшей уверенности, что сейчас ему предстоит увидеть более ранее издание английской королевы Виктории, которая на старости лет превратилась в совершеннейшую ханжу, породив термин «викторианство». Всё вокруг пропахло ладаном, лекарственными травяными настоями, душеспасительные книжки, личный исповедник с непременной подагрой, монашки и затхлые кельи… В общем, тёмный средневековый ужас.
Слуги монастыря — между прочим, мужчины из местных — приняли у благородных дворян поводья лошадей. Куда более искушённый в правилах этикета сэр Мишель отправился прямиком к аббатисе. Монастырь — территория Церкви, мать-настоятельница здесь вторая после Бога и никакие короли с королевами ей не указ.
Несмотря на то, что едва начало рассветать, жизнь в аббатстве бурлила. Женские бенедиктинские монастыри были столь же распространены по Европе, как и мужские, однако большинство обителей располагались отнюдь не на юге — инокини святого Бенедикта являлись более привычными жителям Франции, Дании или Британии. В Италии наоборот, превалировало мужское монашество (что, по мнению Гунтера, доказывало — здесь женщинам жилось гораздо лучше в миру, нежели в кельях).
Черноризицы, покинувшие храм после часа хвалитн, отчасти отправились в странноприимный дом, выполнявший одновременно роль госпиталя, другие пошли в обширный монастырский сад — ухаживать за растениями, носили воду из колодца с тяжёлым воротом, трудились на скотном дворе. Святой Бенедикт полтысячелетия назад, составляя устав будущего ордена, записал, что монаху не подобает быть праздным, ибо праздность (уже являющаяся смертным грехом) лишь фундамент, на котором вырастает уродливое здание неправедной жизни и полощутся языки адского пламени отрицания добродетели и грешных помыслов. Все бенедиктинские монастыри были замкнутыми «экономическими системами», сами обеспечивали себя продуктами и всем необходимым для спокойной и небедной жизни.
Аббатиса вышла на крыльцо, благословила преклонивших колена гостей и позволила им подняться. Худшие ожидания Гунтера сбывались: старая карга с обвисшими щеками, избороздившими лицо морщинами и поросшим тёмным волосом подбородком. Столь колоритной особе более подходили бы не чётки и нагрудный крест, а помело и ступа ведьмы — мечты инквизитора. Дополнял мрачную картину чёрный орденский наряд.
— Мишель Робер де Фармер, шевалье, — представился рыцарь. — У нас неотложное дело к её величеству Элеоноре Аквитанской, коя, как нам известно, после долгого путешествия изволит вкушать отдых в вашей славной обители.
— Какое дело может быть у столь молодых людей к почтенной даме? — снисходительно и не без ноток сварливого презрения вопросила аббатиса.
— Послание от её сына… Иоанна, — сэр Мишель предпочёл назвать принца Джона по-латински, что, по его мнению, могло вызвать хоть искру симпатии у единовластной повелительницы монастыря.
— Подайте, — аббатиса вытянула руку. — Я передам.
— Нам приказано вложить депешу в собственные руки королевы, — упрямо наклонил голову рыцарь. — И мы обязаны на словах сообщить ей вести из Британии.
— Шевалье, здесь женский монастырь, — напомнила старуха. — Вам не должно находиться в его пределах более определённого времени. Сообщите мне всё, что следует знать её величеству и я…
— Преподобная Ромуальдина! — на сцену явилось ещё одно действующее лицо. На самом деле стоявшие чуть в стороне Гунтер и Казаков давно заметили, как в дверном проёме, ведущем в капитулярную залу, маячил женский силуэт. Причём явно не монашеский — незнакомка носила достаточно яркое мирское одеяние.