Весы смерти (Смерть и золото)
Шрифт:
А с некоторых пор стадо дергаться еще и нижнее веко под левым глазом. Он быстро исчерпывал свои нервные резервы. В нем вот-вот что-то может оборваться…
– Пожалуйста, господин граф. Для нашего общего блага вы должны умерить ваш пыл.
Джино задел чувствительную струну. Он совершенно точно выразил ощущения самого графа, те чувства, которые за последние недели, исполненные отчаянных приключений и авантюр, уже переросли в глубокую убежденность. Граф приподнялся на локте, вскинул благородную голову с насупленными сурово бровями и посмотрел на маленького Джино.
– Джино, –
– Слишком много для меня чести, господин граф.
– Нет! Я знаю, что говорю. В тебе есть великая нутряная мудрость, здравый смысл простого человека.
Джино думал о себе несколько иначе, но спорить не стал и склонил голову в знак согласия.
– Я был несправедлив к моим храбрым сыновьям, – сказал граф, и всю его мрачность как рукой сняло; он улыбался и лучился добродушием, как выпущенный из тюрьмы узник. – Я думал только о себе, о своей славе, о своей чести, я бесстрашно искал опасности, не считаясь с последствиями. Я не брал в расчет тот чудовищный риск, которому подвергал своих мальчиков – они могли ведь остаться без командира, словно сироты без отца…
Джино пылко закивал:
– Кто может заменить вас в их сердцах, в их душах?!
– Джино! – Граф по-отечески похлопал его по плечу. – В будущем мне следует думать не только о себе.
– Господин граф, вы даже вообразить не можете, как я счастлив слышать ваши слова, – вскричал Джино, с облегчением думая о долгих днях спокойствия и безделья, которые он будет проводить в полной безопасности за оборонительными линиями лагеря Халди. – Ваш долг – командовать нами!
– Планировать!
– Направлять! – подхватил Джино.
– Боюсь, такова моя судьба.
– Богом порученное вам дело.
Джино поддержал вновь укладывавшегося на койку графа и с обновленными силами принялся за работу.
– Джино, – сказал граф немного спустя, – когда последний раз мы беседовали с тобой о жалованье?
– Несколько месяцев назад, господин граф.
– Давай вернемся к этой теме, – предложил успокоенный Альдо Белли. – Ты – бесценный бриллиант… В общем, еще сто лир в месяц.
– Мне приходила в голову сумма сто пятьдесят, – почтительно прошептал Джино.
Когда вечером в палатке-столовой, за ликерами и сигарами, граф изложил свою новую военную философию приближенным офицерам, они приняли ее с восторгом. Мысль о руководстве боевыми операциями из тыла казалась им не только разумной и полезной, но и внушенной свыше. Однако их энтузиазма хватило ровно до той минуты, когда они узнали, что новая военная доктрина не распространяется на весь офицерский корпус третьего батальона, а касается только полковника лично. Всем прочим предписывалось при любом удобном случае жертвовать собой во имя Бога, Родины и Бенито Муссолини. На этой стадии новая доктрина лишилась всенародной поддержки.
В конце концов сторонниками ее остались только трое – сам граф, Джино и майор Луиджи Кастелани.
Майор настолько возрадовался, что отныне ему вручается непосредственное командование батальоном, что впервые за многие годы он взял к себе в палатку бутылку граппы и долго смаковал ее, то и дело потряхивая головой.
На следующее утро кошмарная, чудовищная головная
Почетный караул, который во второй половине дня встречал первый самолет, приземлившийся на только что сооруженной взлетно-посадочной полосе, так великолепно выглядел в своих глянцевитых кожаных портупеях, с сиявшими пуговицами, так превосходно маршировал, что даже граф Белли отметил это и выразил свое удовольствие вслух.
Самолет, трех моторный бомбардировщик «Капрони», с ревом появился в небе с севера, сделал широкий круг над запекшейся от зноя пустыней и приземлился, подняв своими пропеллерами настоящую пыльную бурю.
Первым из люка на брюхе показался политический представитель из Асмары, синьор Антолино; в своем льняном тропическом костюме, мятом и мешковатом, он казался еще более болезненным и потрепанным. Он приподнял соломенную шляпу в ответ на пылкое фашистское приветствие графа, они коротко обнялись – уж слишком низко стоял представитель на социальной и политической лестнице, – после чего граф повернулся к пилоту.
– Я хотел бы полетать на вашей машине.
Граф потерял всякий интерес к своим танкам, теперь он решительно ненавидел их и их капитана. По здравом размышлении он понял, что расстреливать капитана не стоит, и даже не отослал его в Асмару. Он ограничился тем, что накатал разгромную характеристику на целую страницу в его послужном списке и испытывал при этом огромное удовольствие, так как знал – таким способом он окончательно портит его карьеру. Ублаготворив себя этой местью, граф с танками покончил. Теперь у него был самолет. И романтично, и волнующе!
– Мы с вами облетим позиции противника, – заявил граф. – На соответствующей высоте.
Он подразумевал под этим – вне пределов досягаемости оружейного огня.
– Попозже, – сказал политический представитель таким властным тоном, что граф с достоинством выпрямился и одарил его самым высокомерным взглядом, под которым тот непременно должен бы был дрогнуть.
Однако на него это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
– Я привез срочные предписания генерала Бадолио, которые он отдал лично вам устно.
Ледяное достоинство графа тут же куда-то испарилось.
– В таком случае пойдемте поговорим за стаканчиком вина, – с величайшей любезностью предложил он и, взяв представителя под руку, повел его к своему «роллс-ройсу».
– Генерал сейчас стоит под Амбой Арадам. Там, в горах, противник сконцентрировал большие силы, генерал их обстреливает тяжелой артиллерией и бомбит с воздуха. В соответствующий момент он нанесет решающий удар, и результат не вызывает сомнений.
– Совершенно с вами согласен, – с самым умным видом кивнул граф.