Ветер и сталь
Шрифт:
— Ладно, — я провел рукой по ее восхитительно упругому заду, — может, сходим позавтракаем?
— Если ты будешь продолжать делать то, что ты делаешь сейчас, — полуприкрыв глаза, ответила она, — то завтракать мы не пойдем никогда.
Я быстренько убрал руку. Ольга открыла глаза и насмешливо взглянула на меня.
— Вот так, да?
— Так точно. Идем… И, кстати, не найдется ли у тебя какой-либо одежды для меня? Мои цивильные шмотки… ну, в общем, они остались в другом месте.
— Гм… — Она пружинисто соскользнула на пол и окинула меня оценивающим взглядом. — Прости, милый, но, по-моему, все мужчины в этом доме гораздо крупнее тебя. Я, конечно, найду что-нибудь, но…
— Не надо, — проворчал я, — черт с ним.
— Можешь пока ходить в халате.
— Не нужно мне халата. — Я покинул огромное ложе и сладко потянулся. — Я найду, что мне надеть. Э-э-э, слушай, у тебя одна ванная в этом крыле?
— Иди-иди, — подтолкнула она меня. — Я потом. Я пока распоряжусь насчет завтрака.
Я пожал плечами и шагнул в услужливо распахнувшуюся дверь. Быстро смыв с себя пот, я с минуту понежился под теплыми ароматными струями, затем обсушился и тщательно уложил свою волнистую гриву. Следовало бы побриться, но бритвы у меня не было — все осталось на вилле. Закончив прихорашиваться, я вернулся в спальню. Ольга, сидевшая перед зеркалом, вскочила и быстро проскользнула в ванную, не сказав мне ни слова. Я тем временем распахнул свой кофр и достал оттуда чистое белье и легкий черный комбинезон. Натянув его, я извлек полагавшиеся к нему мягкие туфли на упругой подошве, затем перетянул талию отмытым от крови поясом с кобурой, в которой мирно покоился перезаряженный «тайлер», и, вспомнив, что портупея моя осталась на простреленной ноге Касьяна, вытащил миниатюрный блок боевой связи. Активировав его на волне «Газели», я отправил его в нарукавный карман, после чего рассовал по другим карманам то, что было в кителе: служебное удостоверение, бумажник с кредитками и всякие мелочи вроде расчески и электронной памяти. Рыцарский крестя, поколебавшись, все же прицепил к левому нагрудному карману. Его полагалось носить на любой форме, кроме боевого обмундирования.
Приладив пилотку таким образом, чтобы имперский двуглавый орел нависал прямо над переносицей, я подошел к зеркалу. Точно подобранный комбез сидел на мне, как перчатка, без единой лишней морщинки. А вот угробленного повседневного мундира было безмерно жаль — он шился на заказ, по мерке и из генеральского материала.
За моей спиной тихонько прошуршала дверь ванной комнаты. Я обернулся.
— Ой! — шутливо испугалсь Ольга. — Это ничего, что я стою перед вами в таком виде, мастер офицер?
— Ничего, — рассмеялся я. — А что это ты вдруг смутилась?
— Знаешь, — она присела на край кровати и принялась натягивать чулки, — у тебя даже лицо как-то сразу строже стало. А форма тебе идет… просто невероятно идет. Мне сейчас хочется быть послушной маленькой девочкой… рядом с таким подтянутым и строгим флаг-майором.
Она надела длинную светлую юбку, накинула на плечи легкую голубую рубашку и поднялась.
— Пошли. Завтрак ждет.
Ольга протянула мне руку, и мы покинули спальню. Она унаследовала неплохое поместье: огромный старый дом хотя и не перестраивался с момента рождения, но свидетельствовал об отменном вкусе и тугой мошне своего создателя. Интерьер выглядел несколько старомодно, но зато в полной мере обладал той самой подлинной колониальной аристократичностью, изящной послевоенной роскошью, какую вряд ли, встретишь в Метрополии. Да, когда-то такие дома строили себе гордые победители, вышедшие из кромешного ада войны и ринувшиеся осваивать новые миры. У них было много энергии и мало страха. Они, прошедшие через ураганы эскадронных сражений и планетарных десантов, ни секунды не сомневались в своем праве жить так, как хочется. Им тогда казалось, что у их Империи, той самой Империи, которую они отвоевали для себя и своих сыновей, впереди лишь слава и мощь. Новая слава и новая мощь, а иначе за что ж они умирали в неистовом пламени общегалактического побоища? Но мечтам их не суждено было обрести плоть и кровь реальности. Невзрачные серые людишки, в жизни своей никогда не державшие в руках оружия, превратили гордую Империю в заповедник абсурда. В мир, в котором почему-то неприлично говорить о чести и долге. В мир, в котором ничто не имеет смысла, зато все имеет вполне конкретную цену — любовь и ненависть, верность и предательство, правда и ложь.
Адом этот помнил и другие времена… Времена, когда живы были привилегии воина, когда никто не ржал в обожженное лицо увешанного орденами солдата, когда власть добывалась умом и волей, а не ложью и чужими деньгами. Но я, увы, родился в иное время. Я раб этого времени, я раб мира, в котором нет ни добра, ни зла, а есть лишь игра без правил, ибо о каком добре и о каком зле может идти речь, когда всему на свете есть своя, выраженная в дурно пахнущем чистогане цена?
Мы вошли в огромную залу с большими, в полстены, окнами. Тяжелые пурпурные шторы были раздвинуты, и за окнами стоял лес. Над верхушками деревьев в мутной седой пелене угадывались контуры далеких гор.
— Прошу, — Ольга подвела меня к уставленному тарелками старомодному мраморному столу возле весело пылавшего камина:
— После вас, миледи, — ответил я.
Она села на деревянный стул с высокой резной спинкой и улыбнулась:
— Даже как-то странно смотреть на тебя в погонах.
— А мне странно видеть тебя одетой.
— Вот как? — Она налила мне пряно пахнущего вина из пузатого алого графина. — Привыкай.
Я задумчиво пожевал ломтик ветчины, запил его вином и спросил:
— Надеюсь, тебя не очень смущает присутствие корабля на лугу перед домом?
— Можешь пригнать сюда хоть легион. Главное, что ты здесь. Но, может быть, ты объяснишь мне, чем вызвана твоя мрачность?
— Да я вообще-то не очень веселый тип, — грустно улыбнулся я. — Все как-то не до веселья. К тому же вчера погиб мой товарищ.
— Прости…
— Ничего… такая уж у нас профессия. Но только слишком глупо все это вышло.
Я посмотрел на свою правую руку, рассеянно повертел перстень на пальце. Как ей все это объяснить?
— Кого ты боишься? — спросила Ольга.
— Я, в сущности, никого не боюсь, — пожевав губами, ответил я. — Но дело в том, что вчера меня очень хотели угробить. И я толком не знаю, чем все это кончится. Скорее всего будет большой погром, многим людям придется умереть из-за своей самонадеянности.
— Это связано с убийством вашего генерала Фаржа?
— Да… Он оказался в курсе какой-то невероятной махинации. И его прихлопнули.
В моем кармане вдруг пронзительно запищала связь.
— Извини, — я вытащил блок и поднес его к уху. — К о рол CIS.
— Флаг-майор, — услышал я незнакомый голос — видимо, говорил офицер наведения с «Газели», — вас вызывает приближающийся объект…
— Переключайте, — скомандовал я.
— Алло, — усмехнулся где-то в небе Детеринг, — алло-о?.. Как дела?
— Не очень-то, — ответил я. — Вы на подходе?
— Да, я рядом. Прикажи своим стрелкам пропустить меня, а то грозные флотские люди уже завели на меня целеуказание и очень любезно меня об этом уведомили, да… Надеюсь, твоя подруга не откажет в гостеприимстве старому больному человеку?
— На чем вы летите?
— У меня обычная антигравитационная мыльница милорда Касьяна.
— Тогда садитесь рядом с «Газелью». Буду ждать.
Я отдал соответствующее распоряжение дежурному офицеру и поднял глаза на Ольгу.
— Сюда летит мой патрон. Ты не возражаешь?
— О, конечно! Одну минуту…
Она поднялась из-за стола и вышла из комнаты. Я потыкал вилкой в салат, осушил бокал ароматного вина и взял пузатую сигару из лежащей на столе коробки. Завтрак в меня не лез ни в какую. То ли вчерашние события, то ли туманное утро этого горного края… но есть мне не хотелось совершенно. А летом, пожалуй, здесь здорово. Не так жарко, как в столице — все-таки горы. Хотя вообще Кассандану, конечно, не назовешь холодным миром. Вторая планета системы, она хорошо прогревается своим желтым солнцем. Среднегодовая температура здесь гораздо выше, чем в Метрополии, а снега ложатся только в высоких широтах. Открыли ее очень давно, лидцаны основали здесь поселение еще в эпоху своих досветовых полетов, но потом по разным причинам оставили планету.