Ветер над яром (сборник)
Шрифт:
Он стоял так, судорожно сжимая стрелку и дрожа всем телом, и никак не мог прийти в себя. Только когда часы стали бить час ночи, Гюнтер словно очнулся, посмотрел вниз и стал думать, как ему спуститься с башни. Карабкаться по стене вниз было невозможно, и тогда он осторожно забрался на крышу, через слуховое окно попал на чердак, откуда мимо книгохранилища госпожи Розенфельд спустился по лестнице на первый этаж. Лаура Розенфельд была права — открыть окно и выбраться из ратуши оказалось пустяковым делом.
И только когда Гюнтер уже стоял на площади, он подумал, что можно было
Сознание неожиданно заработало четко и ясно. Гюнтер, кажется, начинал понимать, что держит в руках. Вспомнилось, как вместе с криком: “Не верю!..” его швырнуло на циферблат часов. И почему-то подумалось, что в это же время ведьма с совой на плече потеряла колдовскую силу и, кувыркаясь в воздухе, камнем летит к земле. Гюнтер расстегнул и застегнул застежки книги. Одно название сменялось другим с калейдоскопическим мерцанием, как информация о задержке рейсов на табло в аэропорту.
“Сон разума…” Гюнтер поднял голову и окинул взглядом площадь.
“Проснитесь! — хотелось закричать ему на весь город. — Посмотрите на себя — кто вы и что вы! До каких же пор!..”
Но Гюнтер не крикнул. Голос его потонул бы, как в вате, в пустыне города. И будь даже его голос гласом божьим, и подними он сейчас всех жителей с постелей, как из могил в судный день, и собери вокруг себя — не добился бы он желаемого. Смотрели бы на него, не отрывая взглядов, не было бы в их горящих глазах сна, внимали бы каждому его слову… Но жгучие зерна слов пробуждения падали бы в их души плевелами, потому что видели бы они в нем мессию, и бодрствовали бы их тела, но спал бы разум. Потому что разбудить разум можно только самому. Самому, в себе самом. И ни богу, ни сатане этого не дано. И никому, кроме самого Человека.
Гюнтер опустил голову. Все, что он мог сделать, он уже сделал. Оставалось одно. Он крепче намотал на руку ремешок книги и зашагал к дому бургомистра.
Дом бургомистра стоял такой же мрачный, с темными, закрытыми ставнями окнами, как и все дома в городе. Но Гюнтер знал, что в доме бодрствовали. Не мог доктор Бурхе спать в ночь полнолуния.
Открывая отмычкой дверь, Гюнтер краем глаза уловил движение какой-то тени у одного из деревьев на газоне. Он задержался на пороге, делая вид, что ищет что-то в кармане, но тень больше не шевелилась. Видно, почудилось, а может, просто ветер колыхнул крону дерева. На всякий случай он запер дверь изнутри, вставив отмычку в замочную скважину так, чтобы ее нельзя было вытолкнуть с другой стороны.
Вспоминая количество шагов бургомистра, повороты, количество дверей, Гюнтер поднялся по лестнице на второй этаж и остановился перед дверью, из-за которой пробивалась полоска света. Осторожно надавив на створку, Гюнтер приоткрыл дверь.
Доктор Бурхе сидел в своем кабинете. На столе, освещенном настольной лампой, стояли наполовину опорожненная бутылка “порто”, сифон с водой, стакан и блюдечко с лущеными
Глядя на блики, Гюнтер вспомнил, что доктор Бурхе сегодня дома один — госпожа Шемметт отпросилась к сестре на день рождения. И только теперь Гюнтер подумал, что под днем рождения в ночь полнолуния госпожа Шемметт могла подразумевать шабаш суккуб. Впрочем, это его уже не интересовало. Он вынул из кармана пистолет и шагнул в комнату.
— Доброй ночи, доктор Бурхе, — проговорил он, аккуратно прикрывая за собой дверь.
Бургомистр застыл изваянием. Карта из приподнятой руки выпала и, перевернувшись, упала на стол картинкой вверх.
“Девятка червей, — отметил Гюнтер. — Любовь. Больше бы подошла восьмерка пик — неприятные разговоры”.
— Можете не вставать, — с сарказмом продолжил Гюнтер. — Но и резких движений делать не советую. Кое-кто сегодня уже получил свою порцию серебра. Я понимаю, что вас может устроить и медь, но не заставляйте меня поверить, что вам этого очень хочется.
Бургомистр медленно опустил руки на стол. Он, не отрывая взгляда, смотрел не на пистолет, а на книгу в руке Гюнтера. Гюнтер усмехнулся и подошел к столу.
— Чертовски хочется пить, — проговорил он и положил пистолет на стул возле себя. — Я понимаю, вы не ждали гостей и не приготовили лишний бокал. Позвольте воспользоваться вашим?
Он взял стакан, налил из сифона воды и залпом опрокинул в себя. Доктор Бурхе по-прежнему находился в прострации.
“Неужели я переоценил его?” — подумал Гюнтер.
— Ух! — выдохнул он. — Хорошо. Будто на свет народился. Позвольте еще?
Он налил второй стакан, снова запрокинул голову, делая вид, что полностью поглощен утолением жажды. На этот раз ловушка сработала. Рука бургомистра метнулась к пистолету, схватила его, и доктор Бурхе, не раздумывая, стал нажимать на курок. Боек несколько раз сухо клацнул, и лицо бургомистра недоуменно вытянулось.
— Фу-ух! — снова удовлетворенно выдохнул Гюнтер. — Кажется, напился.
И тут же, без замаха, резким, точно рассчитанным движением ударил бургомистра. Тот повалился в кресло.
Пожалев, что наручники остались в сумке в “бьюике”, Гюнтер оборвал селекторный шнур и подошел к бургомистру.
— Я же предупреждал, чтобы вы не делали резких движений.
Гюнтер накрепко привязал бургомистра шнуром к спинке массивного кресла, оставив левую руку свободной по локоть. Затем вынул из кармана пиджака бургомистра носовой платок и вложил ему в ладонь.
— Вытрись. А то похож на поросеночка, с которым поигрались суккубы.
Бургомистр с трудом дотянулся рукой до лица и стал вытирать кровь. Гюнтер достал из бара новый стакан, пододвинул к столу свободное кресло, сел и плеснул в стакан на палец “порто”.
— Будем считать, — проговорил он, — что в ожидании аудиенции со мной вы брились с немыслимой скрупулезной тщательностью. Но, на вашу беду, лезвие оказалось плохо выправленным…
Гюнтер отхлебнул из стакана, поморщился и взял орешек.