Ветер над яром (сборник)
Шрифт:
— Каких-либо странностей за ним не заметили? В разговоре, поведении?
— Да нет, вроде бы… — тетушка Лаура пожала плечами. — Об акценте я тебе говорила… А ты знаешь, Гюнтер, были. Держался он скованно. Садился как-то необычно, замедленно, все время посматривая на стул, будто боялся, что стул из-под него вот-вот выдернут. А потом руки у него… Какие-то неумелые, что ли? Он так странно перелистывал страницы — не подушечками пальцев, а всей ладонью. И мне порой казалось, что у него протезы. И никогда здесь не писал, только читал. Как сядет, так и сидит, не шелохнется, вроде и не дышит. Причем застывал на несколько часов в настолько неудобной
— Тетя Лаура, а полицию сюда вызывали, когда случилась кража? Они место происшествия осматривали?
— Да был тут Губерт — наш начальник полиции, — махнула рукой госпожа Розенфельд. — Повертел головой туда-сюда и ушел. Я и сама понимаю: что здесь осматривать, когда не то, что замка, дверей нет. Но, когда Губерт ушел, я поднялась по лестнице выше и увидела на ступеньках один офорт из “Капричос” Гойи. Тогда я обшарила весь чердак и у слухового окна нашла еще несколько офортов… А ты знаешь, Гюнтер, наверное, кража случилась еще до появления в городе этих. Потому что я тогда подумала, что ворам делать на крыше, когда можно спокойно вынести книги через любое окно на первом этаже. Они у нас легко открываются. То есть, я тогда даже не подумала, что это могут быть ведьмы на помелах. Хотя… Извини, Гюнтер, кажется, я сама запуталась…
Гюнтер понимающе кивнул.
— Покажите мне найденные офорты.
— Пожалуйста, пожалуйста, — засуетилась госпожа Розенфельд. Она снова полезла в стол и извлекла из нижнего ящика аккуратный плоский бумажный сверток. — Я их не стала класть на стеллаж, а на всякий случай спрятала сюда.
— Вы сообщили о своей находке в полицию?
— Да. Но Губерт только отмахнулся.
Гюнтер развернул сверток. Офорты были отпечатаны на толстом, желтоватом от времени картоне. На каждом листе ниже офорта стоял номер, название офорта, пояснение автора по-испански, а еще ниже — перевод. Конечно, искать какие-либо следы на картоне спустя шесть месяцев было бесполезным занятием, и все же Гюнтер скрупулезно изучил каждый лист. Следов он не нашел и тогда принялся заново рассматривать уже сами офорты. Больше всего ему понравился офорт № 68, изображающий двух ведьм, старую и молодую, летящих верхом на помеле. Почему-то именно так представлялись Гюнтеру ведьмы, летающие над Таундом. Он прочитал название: “Вот так наставница!” По-испански было написано: “Линда Мейстра”. Смутное беспокойство зашевелилось в Гюнтере.
“Линда Мейстра”, — прочитал он еще раз. Он не знал испанского, и в правильном переводе не был уверен. А о простом совпадении не могло быть и речи. Значит, не Шплинт, как он понял шипение Петера, а Линда! Значит, Линда… Он вспомнил, как горничная сказала ему: “Сегодня полнолуние”, и содрогнулся.
— Скажите, госпожа… тетя Лаура, — спросил Гюнтер треснутым голосом, — “Капричос” был у вас в единственном экземпляре?
— Почему же? — удивилась госпожа Розенфельд. — У нас было три экземпляра. Похитили все… Один мадридский, отпечатанный самим Гойей в 1799 году, второй — парижский 1869 года и третий — эти листы как раз из него — штадтфордский 1926 года.
Гюнтер еще раз внимательно осмотрел офорты и изучил надписи под ними, но больше ничего не обнаружил.
— Спасибо.
Он аккуратно сложил листы, завернул в бумагу и вернул госпоже Розенфельд.
— Тетя Лаура, — проговорил
— Ну, уж и всех. Не очень-то я ими интересуюсь.
— И все же давайте немного посплетничаем.
Госпожа Розенфельд негодующе повела плечом.
— Тетя Лаура, — Гюнтер сделал вид, что не заметил ее реакции, — у вас в городе есть две близняшки, обе работают горничными: одна — в мотеле “Охотничье застолье”, другая в гостинице “Корона”. Что вы можете сказать о них?
— О близняшках?
Лицо тетушки оживилось: посплетничать она определенно любила.
— Близняшки — везде близняшки и похожи, как две капли воды. Но у наших характеры разные. Флора — которая в мотеле, — та построже будет, посерьезней. А Эльке — беспутная девчонка. Оторви и выбрось.
— Эльке? — удивился Гюнтер. — Это та, которая в “Короне”? Я слышал, ее Линдой называют…
— А это она и есть, — пренебрежительно махнула рукой тетушка. — Ее очередная блажь. Вдруг ей почему-то показалось, что ее имя чересчур легкомысленное, и теперь она от всех требует, чтобы ее называли Линдой. А как шлюху ни назови…
Госпожа Розенфельд вдруг подняла бровь и внимательно посмотрела на Гюнтера.
— Гюнтер! — Она погрозила ему пальцем. — Смотри, жене напишу, как ты здесь работаешь!
Гюнтер принужденно рассмеялся.
— Ну что вы, тетя Лаура, и мыслей таких не было. — Он посмотрел на часы и встал. — Спасибо вам большое.
— Как, ты уже уходишь? — расстроилась госпожа Розенфельд. — Мы так о вас с Элис и не поговорили…
— В следующий раз, тетя Лаура, — Гюнтер снова посмотрел на часы. — Дела.
— Может, домой ко мне заглянешь? Стритштрассе пятнадцать дробь три.
— Обязательно, тетушка. Непременно.
Гюнтер собирался раскланяться, как вдруг понял, что госпожа Розенфельд живет в доме с суеверной консьержкой.
— Стритштрассе пятнадцать? — переспросил он. — Кстати, где-то неподалеку от вас живет некто магистр Бурсиан. Вы случайно с ним не знакомы?
— Магистр Бурсиан? — Госпожа Розенфельд задумчиво пожевала губами. — Нет… Не припоминаю.
— Пожилой, небольшого роста, — стал уточнять Гюнтер, — грузноват, ходит всегда в цилиндре и с зонтиком-тростью, лицо круглое, румяное, большие седые бакенбарды…
— А, Олле-Лукое! — заулыбалась госпожа Розенфельд. — Знаю. Нет, это не его настоящее имя — настоящего я не знаю, — просто я его так для себя называю. Очень уж похож. Я его часто встречаю на улице возле дома. Он всегда улыбается при встрече, мы раскланиваемся, но близкого знакомства у нас нет.
— И давно вы его знаете?
— Да как тебе, Гюнтер, сказать… Наверное, недавно. Хотя в моем возрасте утверждать что-либо наверняка опрометчиво. Кажется, это было вчера, а как начнешь вспоминать, так и уже пять лет прошло. Помню, что весной он ходил в таком старомодном широком плаще без рукавов. Так что за полгода ручаюсь… Нет, ты знаешь, больше. На рождество он меня поздравил прямо на улице и букетик фиалок преподнес. Я тогда сильно растерялась и даже не поблагодарила. Ну, сам подумай, получить цветы от незнакомого человека… А потом, откуда зимой фиалки? “Похоже, магистр отпадает, — подумал Гюнтер. — Появился он в городе как минимум месяца за два до пришествия божьей благодати. Магистр иллюзиона и мистификации. Правильно бургомистр заметил, что он достаточно безобиден. А у святого отца Герха просто демонофобия”.