Ветер нагваля или Прощание с доном Хуаном
Шрифт:
— Ну, как вам моя смерть?
— Слабовато будет, давай ещё… (голос из тёмного угла).
«Ах, так?! Продолжаю!
В небе будут знамения, вспышки света, столбы радуг. Само солнце, заметьте — впервые! — странным образом произведёт и опишет немыслимую для законов науки траекторию, и, вернувшись в исходную позицию, продолжит своё движение немного не оттуда, чуточку левее… Не уберегли…
Первые чудесные исцеления начнут совершаться на моей могиле незамедлительно. Молва об этом мгновенно распространится по городам, деревням и сёлам, и толпа жаждующих людей хлынет лавиной к моему захоронению. Движение транспорта перекроют. Наряды милиции и конной полиции, организуя оцепления, с большим трудом будут сдерживать и контролировать массовые демонстрации, непрерывающиеся людские потоки к моей могиле. Океанские и морские
— Ну, а сейчас? Как?
— Сла-бо-ва-то. (Голос из тёмного угла, но другого).
…Я писал под диктовку своего королевского «Эго», своего «Я» и думал: «какое же оно всё-таки бесконечное, жадное, ненасытное. Никогда не остановится. Ему всегда будет мало, мало, мало… Глупое моё «Эго»! Даже если допустить, что моя смерть будет сопровождаться такими фантастическими событиями, то ты этого не увидишь! Тебя после моей смерти не будет. Тебя уничтожит, убьёт моя смерть». Далее случилось то, что я и предполагал.
«…Все мои по жизни возлюбленные женщины совершат акт публичного самосожжения — иначе они все не представляют своей дальнейшей жизни без меня. Моим именем будут называть города, детей, фонды и премии…»
Моё завистливое «Эго», моё гордое «Я», выраженное этой же самой удивительной последней буквой алфавита, ширилось, увеличивалось и разрасталось всё больше. Оно стремилось к космическим масштабам и, как в мультфильме, достигло гигантских размеров. Буква «Я», едва поместившись на маленьком земном шарике, покачивалась и скользила на длинных ножках, упиралась головою в небо и раздвигала облака всё больше. Всё равно моей букве тесно. «Я» продолжало ширится, тужится, напрягаться ещё, чтобы стать громадней и значительней. Оно стремилось застелить собою всё пространство галактики, весь необъятный космос… Но вдруг не выдержало чрезмерного напряжения и в одно мгновение лопнуло! Стало рассыпаться на куски. «Я» рушится, как взорванный строителями гигантский высотный дом, не сразу, а через паузу — глупое и ненасытное эго моё… Обломки фантастически громадной буквы «Я» из космоса падают вниз, и, расщепляясь в воздухе, становятся всё меньше и меньше. Уже мелкими кусочками они достигают земли и взрываются, разбиваются. Пыль и мусор от них гоняет и кружит ветер по городской улице. Метёт метлой дворник остаточный сор от моего «эго» во дворе, в котором жил когда-то человек, обладатель той самой «Великой», бесконечной буквы «Я»…
Ничего такого, что наговорило моё «Эго», конечно, не будет. А есть — вернёмся назад — моя свежая могила, насыпь и крест на ней. Люди постоят-постоят и разойдутся. И всё. Через час всё забудется. Будет всё тот же город и все те же люди. Они будут спешить на работу и с работы. Люди в автобусах. Люди в ресторанах и кафе. Люди в гонке за деньгами и удовольствиями. Люди, совокупляющиеся по ночам. Люди в магазинах… Бог мой, какая скука! О каком моём «Я» вы говорите? Вообще, было ли оно? Жил ли я?
Живете ли вы все люди?!
Действительно — всё! хватит! достаточно! — пора перейти к объяснениям. Возникла обстоятельная необходимость доказать, что всё вышеизложенное о моей смерти не есть преувеличение, литературный допуск и разыгравшееся воображение. Сам я увидел, понял и осознал эту правду и реальность своей трагической смерти чуть позже, когда не пошёл по улице К. Маркса влево, а свернул направо на проспект Ленина. И зашёл через квартал в пивную.
Если вы действительно когда-нибудь всерьёз задумывались о своей жизни, размышляли и анализировали факты своего непрерывно меняющегося существования, то, наверняка бы, заметили, выявили наличие в своей судьбе тех самых перекрёстков, перепутий и переплетений дорог. Которых много. Они дают нам
И вот как раз на большом перекрёстке нашего городка на месте пересечения двух больших улиц и одного проулка во мне заговорили и начали спорить между собой два голоса. Один убеждал меня в том, что лучше свернуть налево на улицу К. Маркса. Там есть книжный магазин. На втором этаже любимый отдел — отдел эзотерики. Поковыряться в стеллажах, полистать, проверить книжные новинки. В общем с непреходящим интересом окунуться в любимое занятие. Второй же голос нагло и упрямо доказывал мне, что нужно немедленно, не откладывая, ну просто в сию же минуту выпить кружечку пива. Необходимость такого требования было простое — очень жарко, а следовательно очень хочется пить. Но я едва уловил в последнем голосе некий тайный, сокровенный и скрытый от меня смысл, подтекст. Будто нечто утаивалось от меня. Конечно же, мне более свойственно пойти в книжный магазин, я давно не употребляю спиртное. Уже развернулся в нужную сторону, но некая сила в последний момент заставила меня изменить решение и свернуть на улицу Ленина.
Вскоре я спустился в пивной погребок. Знакомый запах сигаретного дыма, настоянный в кислой затхлости и гулком шуме, обволок меня. Я раньше любил пить пиво. Здесь царит другой мирок. Им правит алкогольный бес. Это вам не тот яростный и хищный бес водочно-коньячный или винный. Пивной бес особенный. Этот зверь мягкий, пушистый, ласковый, бархатно-плюшевый. Рожки у него совсем маленькие, розовые, хвостик небольшой. Он дружелюбно виляет им и скромно закатывает глазки. Нежится, ластится к вам, пускает вокруг голубую пелену-дымку, ублажает, расслабляет, навеивает томные длинные сны, философские беседы и откровения. Он мурлычет как кот, выпуская свои острые коготки: ещё, ещё по одной кружечке, дружочек, давай…
Я не спешил. Кружка пива уже стояла на столе, а я молча и ненавязчиво изучал обстановку. Оказывается, за мной тоже наблюдали. Меня изучал мужчина лет пятидесяти. В его опущенной на стол руке дымилась сигарета. Дым и полумрак мешал разглядеть обращённое ко мне лицо. Но ясно угадывалось одно. Мужчины был пьян и одновременно находился в состоянии обострённой восприимчивой проницательности. В том самом состоянии недопития, которое делает его одержимым и сосредоточенным на одном желании — любыми путями найти денег и получить новую порцию кайфа в виде зелёного змия. Отдать всё взамен, заложить даже родную маму, но выпить ещё. Пивной бес, облепивший его и полностью им владевший, подсказывал, что это возможно. Он нашёптывал, как это сделать, и давал тёмные силы, вдохновляющие на запланированное предприятие. Уверенность мужчины росла.
Незнакомец решительно приблизился ко мне, встал рядом и без предисловия произнёс:
— Я знаю, что вам нужно…
К чему предисловия в пивных? Здесь всё роднит и сближает людей сразу.
— И что же? — протянул я добродушно и снисходительно, рассматривая его лицо. Оно казалось интеллигентным и носило, может быть, недавно даже профессорские очки. Это был алкоголик со стажем, чем-то смахивающий на учёного или бывшего ученого. Но игры пьяных энергий уже порядком исказили внешность. Всё равно я мысленно про себя обозвал его профессором.
Профессор сунул руку куда-то за пазуху, под большое свисающее пивное брюхо и достал что-то завёрнутое в грязный широкий носовой платок. Развернул его, и я увидел — камень… Средних размеров, похожий на булыжник с мостовой. Кто рядом со мной: маньяк-убийца, свихнувшийся от пьянки алкоголик?
— Вот это… — любовно ласкал пьяным взглядом, словно одновременно нежно уговаривая и камень и меня познакомиться, произнёс собеседник. — Философский камень…
Я много слышал о таком. Но не представлял, что он так просто выглядит и похож обыкновенный. И что бы вот так в пивной, от незнакомого человека…