Ветер нагваля или Прощание с доном Хуаном
Шрифт:
— В самом деле? — проявил я любопытство.
— Он, он… — решительно закивал профессор. — Потрогайте…
Да, подтвердил с такой убеждённой силой и пьяной отчаянной искренностью, что у меня отпали всякие сомнения. Если у тебя действительно ещё осталось, что пропить, зачем тогда врать и придумывать?
В низеньком пивном погребке на не очень чистой поверхности пивного стола рядом с моей ещё полной кружкой на грязном платке возлегал философский камень! Я потрогал его так, как прикасаются к живому существу. Он был прохладный и шероховатый наощупь. Профессор, подхватывая налету моё состояние лёгкого гипноза, будто бы негласный контракт о покупке
— Владимир Петрович. — И протянул опухшую в венах руку. Познакомились.
— Умираю, помогите, — всё ещё интеллигентно произнес он. — Позволите?… И уверенный, что не получит отказа, не дожидаясь моего согласия, уже не очень интеллигентно, слегка трясущейся рукой поднял мою кружку пива и жадно в один приём выпил её до дна.
Мне стало его жалко.
— А вам что, уже не нужно? — проявил я осторожно заботу.
— Что? — не понял он, вытираясь кистью руки.
— Ну, философский этот камень…
— Друг мой! Родной! — Я видел по лицу Владимира Петровича, что я действительно в одно мгновение стал ему самым родным и близким человеком. Это меня тронуло. — Пропащий я, понимаешь? Мне теперь не вернуть назад…
Мне захотелось предупредить смену эмоциональных состояний пьяной души профессора. Я знал, что может последовать дальше — история его жизни — что мне сейчас никак не хотелось.
— Сколько? — заспешил я.
— На один флакон… — выставил виновато средний палец с поломанным ногтем профессор, так и не успев погрузиться в роль исповедующего.
Спустя пять минут я уже важно шёл по улице Ленина, так и не выпив пива. Зато теперь философский камень довольно прилично оттягивал мне карман брюк и увесисто бил по ноге. Я ещё не знал, что буду с ним делать. Но пожалел, что не выслушал исповедь хранителя и последнего хозяина философского камня. Захотелось вернуться, узнать его тайну. Но в то же время я понимал, что профессор, наверняка, уже находится в другом состоянии или измерении.
Да. Это судьба. Что бы философский камень вот так просто лежал у меня на письменном столе среди книг и тетрадей. И что бы я на том перекрестке не свернул бы направо, а пошёл бы налево к книжному магазину и не оказался в пивной.
Разительные перемены в моей жизни, чудесные прозрения, связанные с камнем, не заставили себя долго ждать. Нет, не обманул меня профессор. Это был тот самый камень! Я это понял уже на следующий день. Я увидел нечто. На следующее утро на глаза мне попалась местная городская газета. В ней сообщалось о месте и времени вчерашнего происшествия: днём на улице К Маркса возле книжного магазина произошла мафиозная разборка между двумя бандитскими группировками. Она сопровождалась взрывами и интенсивной, но короткой, перестрелкой из автоматов импортного производства. Имеются убитые и раненые, включая прохожих…
Я сверил время. Поверни я вчера налево, то оказался бы точно на этом месте и был бы убит — у меня открылось внутреннее духовное зрение, и я мгоновенно увидел свою смерть, описанную выше (исключая, конечно, диктовку моей «Я»). Причём открытию видения способствовал именно философский камень. Я почувствовал его наводящую энергию и проекцию на меня. Спасибо профессору.
С течением времени камень, оставаясь недвижимым, действовал всё в том же направлении, он стал сгущать вокруг меня события. Он стал притягивать нужных людей. Он сосредотачивал в квартире необходимые книги и энергии. Стремительно я стал набирать знания и приближаться
В то же время ослепительно сияющая истина всё же ускользала от меня. Я копил знания, прикасался к запредельным тайнам, но сам не менялся. Через духовные методы пробовал собственную трансформацию. Это оказалось чрезвычайно трудным мероприятием. И не только трудным. С некоторых пор философский камень стал тяжёлой обременительной ношей, он давил на меня. Знания придавливали меня вниз, стало невыносимо тяжко быть обладателем камня. И тогда я понял, почему профессор продал мне этот камень, почему он стал вообще пить и опускаться. И для него слишком тягостным оказался груз полученных знаний. Мне не хотелось повторять судьбу профессора. Выход был один — меняться самому…
Пожалуйста, не думайте, что я могу здесь и сейчас на этих страницах открыть те тайны и знания, которые мне открыл философский камень. Мне в этой книге удалось отразить лишь самую малую толику. Но даже если бы я смог описать все приобретённые знания подробно, то вряд ли кто-нибудь понял бы меня глубоко. Это запредельно. Чтобы быть посвящённым, наверно, всё-таки действительно нужно найти или купить такой камень самому. Без него не выйдет. Странник ли нашёл меня сам, или я сам обнаружил молитву Странника, но я начал серьёзный молитвенный труд. Чтобы измениться самому, я погрузился в регулярную, ежедневную практику. Открылось: молтива — это обширное исскуство и непрекращающееся. Были неудачи, страдания и тупики, но всё чаще я ощущал себя волшебником из сказки, который своей молитвой менял мир вокруг себя и при этом менялся сам. Я держал счастье в руках!
По пути настоящей любви идти сладостно и блаженно…
Взлёты и падения закономерны. Но с некоторых пор, на меня навалилась тяжкая, аморфная, невыносимая, серая масса, я почти осязал её — уж слишком длительная, несконачаемая полоса неудач, потери, уныния и безнадёжности. Бог, казалось, ушёл от меня навсегда. Философский камень свернул свои вибрации. И длилось это нескончаемо долго. И продолжалось мучительно, тягостно… На моё сознание накинулись сомнения, неверие, разочарования и жуткая депрессия. Я думал об окончательном тупике, о том, что выбрал ложный путь, что спасение невозможно. Наваливались и дущили мысли о самоубийстве…
Перекрёстки, перекрестки… те самые, помните? Приходит время и человек неминуемо приходит на ещё один такой перекрёсток, очень важный и значительный. Таким оказался для меня перекрёсток-пересечение Невского и Лиговского проспектов в Петербурге. На многих подобных жизненных пересечениях нас поджидают неожиданности, но на главном перекрёстке всё выглядит несколько иначе.
Я приблизился к некой рискованной и опасной черте. Быть обладателем философского камня оказалось для меня более невыносимым и тогда я решился выбросить камень. Это произошло в Петербурге. Я выкинул его украдкой в реку Неву и испытал кратковременное облегчение. Нет, не захотел я передавать свои знания кому-нибудь ещё — познание множит печали. Мучительны и тяжки сокровенные познания. Они несут много страдания. К чему обременять кого-то ещё?