Ветер с Итиля
Шрифт:
– Жги их, – срывающимся голосом крикнул он, и десятки горящих стрел взвились в небо.
…Две весны тому назад воды Итиля принесли Аппаху любовь. Ее звали Харачихай – ласточка. И ласки ее были лучше вина. И была она среди девиц, что персик среди лесных деревьев. И отдыхал он в тени ее и рвал спелые плоды с ветвей ее. Его зачерствевшее, умытое чужой кровью сердце вдруг превратилось в белую цаплю, летящую средь облаков. А стрелы в его колчане стали степными цветами, жизнь которых, как и жизнь воина, быстротечна и хмельна. И дыхание ее сливалось с его дыханием. И не было
Потом к границам Хазарии подошли степняки, и Аппах отправился с ними в поход. А когда вернулся, Харачихай уже не было. Говорили, что бек, прознав про ее красоту, захотел взять ее в наложницы, да она воспротивилась…
Аппах отомстит! Нет, он уже приступил к мести! Аппах подстроил так, что иудей – посланец хакана – был отвергнут князем куябским и убит. Правда, убит не князем, а ведуном этого убогого селения, но какая разница? Сотня лучших воев бека, опять же по Аппахову наущению, предала хакана. Кто, спрашивается, ответит? Бек! Только бы другие на кол пса не посадили. Аппах сам должен его кончить!
Вообще-то под стены селения Аппах пришел не ради мести, как не ради мести он подговорил своих воинов предать бека.
В хаканате уже давно было трудно дышать хазарским воинам. Знать сделала ставку на иностранных наемников – персов, арабов, даже русов! Своих же не жаловали. Потому что свои были менее покорны. Вот и переметнулся Аппах с малой дружиной на сторону Истомы. Все лучше, чем в степи счастье искать – слишком уж коротко счастье это, не длиннее аланской стрелы.
Но Истома оказался скуп и то, что посулил, не исполнил. И решил Аппах примкнуть к Кукше – одному из местных вождей. Отправил богатые дары с верным человеком своим в расчете на то, что сторицей дары те окупятся. А человека того и пятерку хазарских воинов, что его охраняли, стрелами побили. Золото пропало. А потом вдруг на торжище куябском объявился старейшина этого селения. Показывал купцам ромейским монеты и гривны из Аппахова подношения, цену набивал. Один из воинов Аппаха старца заметил и послал челядина своего проследить, кто таков и откуда…
День стоял жаркий, и селение занялось. Из-за стены потянулись жгуты черного дыма. Доносился женский плач. Нет, не плач – стон. «Еще не так заголосят под моими молодцами», – скривился предводитель хазарского отряда.
Небо уже было в тучах, но солнце пока не закрыто, и его лучи нещадно палили землю. На востоке, там, где пастбище, уже вроде бесновался ливень. Громовые раскаты то и дело сотрясали воздух. Но гроза еще далеко. Пока она докатится до этих мест, пока ливень загасит пламя… К тому моменту хазарские всадники уже завладеют селением.
Конечно, если бы за стенами скрывалась боеспособная дружина, Аппах не был бы столь уверен в победе. Но никакой дружины там нет! Лишь несколько людинов с луками.
Обвести их вокруг пальца оказалось проще простого. Всего лишь и понадобилось – послать с десяток воинов, облачив в славянские одежды, позаимствованные у куябского князя… Они убили подпаска, угнали скотину в лес, да там и порешили – ни к чему она. А второго славянина как бы невзначай упустили – пускай доберется
План удался на славу.
Конечно, мужичье может сообразить, что произошло на самом деле, и кинуться вызволять своих. Но вне стен хазары попросту побьют их стрелами… Хотя лучше бы все закончить до их появления и уйти.
– Джулдуз, Хосхар, Нымырт, Арачын, Батыргерей, – прокричал Аппах, – вы лучшие мои стрелки. Так покажите свое мастерство! Сделайте нам лестницу. Чтобы по ней мог взобраться на стену воин без броней… Пошлите каждый по десять стрел, пусть они вопьются в стену, древко к древку.
Конечно, стрела – не копье-сулица, но если собрать их в пучок, то они вполне смогут выдержать воина.
На солнце медленно наползла черная грозовая туча. Упали первые капли. Как не вовремя! Если луки размокнут, то ими только и можно будет, что от комарья отмахиваться. Недаром при переправах через реки лук держат так, чтобы его не касалась вода.
– Торопитесь, – сказал Аппах своим стрелкам.
Воины подлетели к стене на расстояние в четверть стрелища, спешились, опустились на одно колено, принялись пускать стрелы. Наверху показалось несколько защитников. Воины разом вскинули луки, рассыпали веером пять стрел и вновь стали вколачивать каленое железо в стену – мертвые враги не опасны!
Аппах с наслаждением думал о том, как хороши его воины. Спокойные, уверенные, они не спешили и в то же время не медлили, действовали слаженно, словно подчинялись какому-то общему для всех голосу или чувству. Стрелы ложились кучно, соприкасаясь друг с другом. За сто ударов сердца на стене действительно выросла лестница!
Аппах по-особому, с переливом, свистнул. Этот сигнал знали все его дружинники. Он означал, что бойцы должны возвращаться к командиру.
Воины, ни на миг не выпуская из поля зрения верхушку стены, вскочили и бросились к коням. Взлетели в седла и с визгом помчались прочь.
– Прикроете меня, – бросил Аппах своим конникам, – я возьму стену.
Он уже собирался спешиться, когда на плечо легла рука. Такую вольность мог себе позволить лишь Хабулай – десятник, не раз спасавший Аппаху жизнь.
– Ты голова, – сказал он, – а мы тело. Если тело лишится головы, то умрет. Пошли Пычахтая, он быстр и ловок, как барс.
Ни одна мышца не дрогнула на исчерченном шрамами лице десятника, но глаза… В них было что-то, что заставило Аппаха изменить решение. Каким-то неведомым чутьем десятник чуял смертельную опасность, потому и не раз спасал Аппаха в лютой сече.
– Пусть идет Пычахтай, – сказал Аппах.
Десятник чуть кивнул и, пришпорив коня, помчался на левый фланг. Осадил скакуна перед одним из конников, что-то отрывисто сказал и вместе с ним вернулся к командиру.
Молодой воин спрыгнул с коня и поклонился:
– Благодарю тебя, славнейший из храбрых!
– Ты должен взобраться по стене, – бросил Аппах, – перебить стражу, если еще кто-то остался, – тут он нехорошо усмехнулся, – и открыть ворота!
– Да, командир.
– Пойдешь без броней, с одной саблей, чтобы стрелы не сломались.