Ветер с Итиля

Калганов Андрей

* * *

Чуек не соврал. Поляна и вправду была усеяна коровьими тушами. Почти из каждой торчала стрела. Похоже, убивцы спешили, иначе почему не выдернули стрелы, а то и вовсе топорами не воспользовались?

Некоторые животные были еще живы и жалобно, протяжно мычали. Ветер относил их плач, так что со стороны пастбища ничего нельзя было услышать.

– Надо бы добить, – всхлипнул Чуек, – чего зря животине мучиться.

– Мы так до вечера провозимся, – проворчал Степан, – не до них.

Он выдернул одну из стрел и заткнул за пояс – Алатор определит, кто мог ее выпустить. Одно ясно: стряслось что-то весьма гнусное! И побитое стадо – всего лишь прелюдия к симфонии смерти, которая вот-вот загремит во все литавры. Успеть бы уши заткнуть!

Они двинулись обратно. Ветер, и до того сильный, словно ополоумел. Деревья гнулись, издавая зловещие стоны. Казалось, наддай он – и дозорных попросту завалит вырванными с корнем стволами. Стали собираться грозовые облака. Вскоре черный саван накрыл землю, брызнули первые капли. Когда разведка добралась до своих, дождь уже разошелся, но пока не гремело.

Алатор молча выслушал путаный рассказ Чуйка, молча осмотрел стрелу, покачивая головой. Потом собрал мужиков в круг, так, чтобы каждый мог слышать.

– Хузары! – тихо проговорил он.

Многократно повторенные слова его разнеслись эхом.

Глава 11,

в которой рассказывается о нападении хазар

Их было немного – всего сотня, но один стоил десятерых. Бывшие наемники бека, «сыны тархана», [19] латные вои, каждый из них был важен, как в конном, так и в пешем бою. Каждый мог драться, используя любое оружие: изогнутую хазарскую саблю, кистень, лук, даже тяжелый варяжский меч или норманнскую секиру.

19

«Сынами тархана» назывались воины, из которых формировались отборные, привилегированные части хазарского каганата, своего рода «спецназ».

Всего с тремя тысячами таких воинов во время похода в Армению два века назад Чорпах-хан разгромил десятитысячный персидский корпус Гогнана. Хазары, сражавшиеся в той великой битве, давно уже обратились во прах, но про них сложили легенды. Еще мальчишкой Аппах знал эти легенды наизусть и дрался с любым, кто осмеливался хоть на ноготь мизинца усомниться в их правдивости.

Зим пятьдесят тому назад Хазар-тархан выставил против стадвадцатитысячного арабского войска только четыре тысячи «сынов тархана». В той битве пал его дед. И имя его покрыто славой.

Героические были времена. С тех пор многое изменилось: власть в хаканате захватывают чужестранцы – иудеи и персы, бек посягает на престол самого хакана.

Хазарин стеганул плетью низкорослого скакуна и с визгом пронесся под стеной. Презрительно скривился. Да разве это стена?! Вот под Чорой, [20] говорят, была стена! Из огромных каменных плит, и в Каспийское море уходила на целое стрелище. Многие хазары полегли при штурме…

А эта…

Сверху прилетело несколько стрел.

20

Дербент.

Аппах резко осадил коня. Тот всхрапнул, встал на дыбы. Хазарин вскинул тугой лук, выхватил из колчана стрелу и в мгновение ока набросил на тетиву ее ушко. Выстрелил, почти не целясь. Раздался короткий вскрик, вражеский стрелок беспомощно взмахнул руками и полетел вниз.

Хазарские воины заулюлюкали, завизжали. Аппах ухмыльнулся. Так и должно быть. Пусть дивятся его лихости! Вождь всегда должен быть первым, первым среди равных.

Аппах подлетел к славянину, спрыгнул с коня. Стрелок был еще жив, попятился по-рачьи. Был он совсем молод, почти отрок. Лицо искажала ужасная гримаса, в глазах стоял нечеловеческий, звериный страх. От боли и страха отрок не мог кричать, лишь беззвучно открывал рот, как рыба, выброшенная на берег.

Аппах презрительно сплюнул. Плохой воин, совсем негодный! И что с того, что отрок? Если достаточно зрел, чтобы метать стрелы, то достаточно зрел и для смерти. Аппах видел столько крови, что уже не чувствовал сострадания к поверженному врагу. Жалость – удел слабых. Он же позволял себе лишь ярость. Ярость, перед которой отступали даже самые сильные воины.

Имя Аппах означало «очень белый» и дано ему было неспроста, ведь происходил он из могущественного и древнего рода. Был Аппах рослым, бледным, как залитая луной степь, глаза его, глубокие, как воды великого Итиля, [21] манили женщин, и манили их сладкие, умные его речи. Воины же его были из родов попроще и лицами смуглы. Потому он и возглавлял их, а они подчинялись. И еще потому, что в силе и доблести не было ему равных среди них.

21

Волга.

Так пусть смотрят!

Его конники стояли цепью перед селением и, подчиняясь приказу, не двигались с места. Звериные глаза их впились в командира.

Аппах придавил стрелка коленом к земле, выхватил из-за голенища кривой нож и перерезал горло. Парень успел выкрикнуть какое-то проклятие, прежде чем захлебнулся кровью. Хазарин засмеялся и припал к горячей струе.

Кровь врага опьянила его. Это хорошо. Воин перед битвой должен быть как пьяный. Он выхватил саблю и отсек мертвую голову. Потом поднял ее за волосы и швырнул через стену.

– Урус, ворота открывай! – хрипло прокричал он. – Отдавать, что принадлежит нам, мы уходить. К чему сиволапым злато?! Лишь великим воям покорится священный металл!

В ответ вновь ударили луки. Он вскочил в седло и пустил коня шагом, прочь от стены. Заставил коня танцевать! Пусть его люди видят, что не боится Аппах смерти.

– Урус глаза косой! – крикнул он. – Урус попасть никак не может! Очень плохой стреляет!

Из-за стены вдруг раздался скрипучий старческий голос:

– Бедны мы, нет ничего, не знаем, как концы с концами свесть, как до урожая дожить…

Говорившего не было видно, но, судя по всему, голос принадлежал старейшине, кто бы еще осмелился говорить за весь род.

– Урус не давать добром, мы забирать силой! – Аппах вдавил пятки в бока скакуна.

Стрела просвистела рядом, но Аппах даже не вздрогнул. Хазарин знал, что его время еще не настало, потому и гарцевал под вражескими стрелами. Не может он пасть, пока не отомстит беку Оманилу. Пока не напьется его кровью. Пока не передушит его потомство, не осквернит его жен.

Ненависть стучала в сердце Аппаха, застилала глаза. Когда он подлетел к своим воинам, лицо его было черно.