Ветер с Итиля
Шрифт:
У стены валялся хазарский воин. Не зря потратил стрелу Алатор! Остальные, кажется, еще не поняли, что произошло. Стоят все так же цепью. Ну сейчас им будет…
Короткий вскрик. Конь теряет седока, шарахается в сторону. Молодец Алатор!
Степан вскочил и, пробежав шагов десять, бросился на землю. Боковым зрением он видел, как «пчелиный рой» накрывает его. Распластался, обхватил голову окольчуженными руками. Сердце взорвалось барабанной дробью. Еще мгновение, еще… Господи, помоги! Деревья вздрогнули, во все стороны брызнули сучки.
Уже не думая ни о каких стрелах, Степан отполз, высунулся. Главное – не упустить момент, когда еще один всадник упадет. Но что это? Хазары вдруг спешились и прикрылись конями. Из-за грив виднелись наконечники стрел. Алатор медлил. Наверное, выжидал, не покажется ли кто. Почему он не бьет коней. Жалеет? Или мало стрел? Скорее, второе. Точно, он ведь говорил! В грехе сострадания заподозрить Алатора было тяжело.
Вдруг несколько коней словно взбесились, помчались к откосу. Седла были пусты. «Что это с ними?» – подумал Степан.
Тут Алатор почему-то «проснулся» и выпустил подряд несколько стрел. Три скакуна вдруг встали на дыбы, а потом беспомощно повалились на бок, забились, оглушительно заржали. Что-то удивило Степана в этой картине. Но что именно, он не понял, так как бросился отводить стрелы от Алатора.
Он упал в какой-то куст, выждал, пока пчелиный рой обломает жала о стволы деревьев, и выглянул. Понятно, что его удивило. От бьющихся коней отползали двое всадников. Третий лежал со сломанной шеей, придавленный скакуном. А где еще двое? Черт, кажется, проскочили.
Мелькнули две стрелы, и один хазарин остался лежать. Другой вскочил и припустил к своим, размахивая руками и что-то голося на непонятном языке.
«У него кончились бронебойные, – вдруг понял Степан, – а простая для латника, что слону дробина».
Пять хазар, почувствовав слабину, разом выскочили из-за живых укрытий и побежали к откосу. Алатор выпустил несколько стрел. Напрасно. Плоские наконечники не могли пробить латы, а попасть в лицо на таком расстоянии невозможно.
Степан бросился обратно, выдергивая по пути из земли стрелы, как морковку из колхозных гряд. Когда добежал до заветной ели, набралось порядочно.
– Алатор, – крикнул Степан, – держи!
Но никто не отозвался.
Степан обошел вокруг. Может, подстрелили? Тогда где тело?
– Алатор! – Только ливень в ветвях шумит.
«Сиганул в чащу, стервец, – заключил Степан, – а я за него отдувайся. Ну уж дудки!»
Не разбирая дороги, Белбородко бросился прочь от откоса.
В конце концов, его чуть не убили в этом селении, с чего он должен подыхать за аборигенов? Если бы ему угрожала опасность, то они бы и пальцем не пошевелили, а то и присоветовали ворогу, как его, Степана, распотрошить, чтоб побольнее было.
Вдруг послышались тихие голоса. Речь чужая, резкая. Хазары! И были они совсем близко. У Степана зашлось сердце. Вот ведь попал! И чего не сиделось в Питере?
Бежать, бежать, только не останавливаться. Метаться из стороны в сторону, запутывать следы! Хотя на кой черт, разве они по следам идут? Тогда как в лесу можно обнаружить беглеца? По смятой траве? По сломанным веткам? По гомону птиц? Но птицы-то, положим, попрятались – дождина, спаси господи. А вот с остальным… Да что за глупость такая, в конце концов! Выйти и все объяснить им… Угу, выйдешь, тебя и четвертуют на месте.
Тот, кто хоть раз бегал в кирзачах, да еще с калашом в придачу, да еще по грязи, под проливным дождем, знает, что это за удовольствие! Пот застит глаза, сердце выпрыгивает из грудной клетки, а ноги как чугунные. А если не в кирзачах, а в кольчуге со стальными пластинами, тогда как? Вот тогда совсем плохо! Но про то знают лишь «хоббиты» – блаженные люди.
Мокрые ветви хлестали по лицу, но Степан не чувствовал боли. Какой-то животный страх гнал его. Нервы напряжены до предела. Лишь хрустнет ветка, лишь вспорхнет растревоженная птица, как тело само шарахается в сторону, сбивает врагов со следа.
Он вылетел на небольшую поляну. Вокруг возвышался ровный, строевой лес. Деревья стояли плотной мрачной стеной.
Вдруг у шеи возникло лезвие, широкая ладонь зажала рот – кто-то подкрался сзади.
– Ч-ш-ш, не шуми, – прошептал Алатор. – Ну и горазд ты бегать, едва догнал.
Степан отстранил руку. Спросил, отдышавшись:
– Ты куда делся?
Алатор спрятал нож в ножны:
– Стану я дожидаться, пока с меня живьем шкуру сдерут!
Он выглядел очень довольным, словно только что вернулся с удавшегося свидания. Чего нельзя было сказать о Степане.
– И что теперь?
– Не боись, паря, коли они в лес сунулись, тут и сгинут. Я здесь каждую корягу знаю. Да и обманки кой-какие имеются…
Алатор говорил так спокойно и деловито, будто речь шла не об их жизни и смерти, а об охоте на куропаток. И единственной проблемой было решить, где ставить силки – близ куста можжевельника или около березы.
– Слушай, Алатор, – спросил вдруг Степан, – а зачем ты мне нож-то к горлу приставил?
Воин хитро сощурился:
– Ить, а ежли бы ты дергаться начал, не разобравши?
– Ну?
Алатор сорвал стеблину и, прихватив зубами, процедил:
– Вот я и говорю, пришлось бы тебя прирезать. – Повезло с напарником, нечего сказать. – На-ка, – Алатор достал из-за пазухи мешочек, обмотанный бечевой, ловко распустил узел и вывалил на ладонь довольно противного вида снадобье. – Натри брони как следует, да про ступни не забудь.
– Что это?
– Натирай, кому говорят, время дорого. Потом расскажу, если живы будем.
Глава 13,
в которой хазарский отряд идет по партизанскому следу