Ветер в твои паруса
Шрифт:
Молчание затянулось.
— Вы разрешите закурить?
— Конечно.
— Вы хотели о чем-то спросить, Нина?
— Да, хотела… Скажите, вы долго ехали к нам?
— Не очень. Минут сорок, наверное.
— Я не о том. А раньше? Вы собирались к нам раньше?
— Пожалуй… Два года назад я был в отпуске, Веня просил меня зайти к вам, но, знаете, как-то не успел.
— А до этого? Раньше?
Павел совсем растерялся:
— Да нет… Не собирался вроде.
И снова в комнате молчание. Звон ложек в стаканах. Эта взбалмошная девчонка, так громко вбежавшая
— Ну что это, Нина, ты человеку сразу допрос устроила, — улыбнулась Лидия Алексеевна. — Нельзя же так.
— Нет, почему же, — пожал плечами Павел. — Все верно. Мог бы и раньше приехать.
Он снова посмотрел на Нину. Она не отводила глаз. Вот так же смотрел Веня. Не мигая. Он даже на солнце смотрел не мигая.
— Это не допрос, — тихо сказала Нина. — Вы правы, Павел. Нужно было приехать раньше.
Она поднялась и вышла.
— Господи, что с ней? — забеспокоилась Лидия Алексеевна. — Нервничает. Все-таки перемена в жизни.
Нина стояла в соседней комнате, прижавшись лбом к стеклу, и старалась унять дрожь. Что он подумает, этот Павел Петрович? Откуда ему знать, что она чуть было не сказала: «Ну вот ты и пришел. Никуда от меня не делся. Я знала, что так будет, всегда знала, думала даже, что это будет сегодня. Только я не знала, что ты придешь от Веньки… А ты пришел. Очень вовремя пришел. И очень поздно».
Она еще постояла немного, вытерла глаза, потому что в них что-то защипало, и вышла на веранду.
— Вы извините, — бодро сказала она, усаживаясь за стол, — в электричке такая духотища… Уже прошло… Скажите, Павел Петрович, вы ведь летали с Веней, да?
— Летал.
— Вы его близкий друг? Самый близкий?
— Да, — сказал Павел, — Я был его близким другом.
— Веня писал мне. Но даже если бы не писал, я бы все равно догадалась. Знаете почему?
— Понятия не имею.
— Во-первых, только Вениамин мог явиться к чужим людям в такой рубашке. Она у вас, кстати, под мышкой лопнула.
Павел машинально поднял руку, рассмеялся.
— Смотри-ка ты, и правда!
— Господи, какая чепуха! — сказала Лидия Алексеевна. — Ну что ты в самом деле, Нина… Не такие уж мы чужие люди.
— Во всяком случае, незнакомые. Ну ладно, дело не в рубахе… А еще знаете что? Выражение лица у вас… м-м… Как бы это сказать? Вот у Вени часто тоже был такой вид, как будто он принес в авоське луну и думает: показывать ее или не показывать?
— Ну, это неправда, Нина. У Вени такого вида быть не могло. Он никогда не раздумывал, особенно если у него луна в авоське. Хотя… может, вы правы. Иногда он действительно не показывал. Никто из нас, например, не знал, что сестра у него такая…
— Такая красивая, да? Ну это он не от застенчивости, наоборот. Он говорил, что красивая сестра — слишком банально для летчика.
Павел хмыкнул. Ну-ну! Скромности тебе, как и Веньке, не занимать.
— Знаете что? Я, пожалуй, еще чашечку выпью. Хорошо? А вы, Нина, сядьте к свету, я хочу посмотреть, похожи ли вы на брата.
— Похожа, — сказала Нина. — Можете не смотреть. Мы оба копия нашей мамы. А это, говорят, к счастью. Или наоборот?
Лидия Алексеевна вздохнула.
…Павел пил уже, наверное, пятую чашку. Он сидел в плетеном кресле, курил, слушал рассказ Лидии Алексеевны о поездке на курорт, смотрел на Нину, которая тоже рассказывала что-то не очень значительное, просто сидел и слушал и, откровенно говоря, совсем не хотел уходить. И все потому, что пришла эта длинноногая девчонка, что-то там такое напутала, закидала нелепыми вопросами, сама, должно быть, перепугалась, и теперь вот стало, как после грозы — спокойно и не очень.
В этом увиделось ему что-то Венькино: вот так же пришел он восемь лет назад в их общежитие, поставил чемодан, огляделся, сказал что-то, сейчас и не вспомнишь что, и в комнате сделалось вдруг по-другому. Светлее. Или, может быть, просторнее?..
Павел всегда терялся, когда хотел определить, что же умел привносить Венька в размеренную повседневность их жизни? Пожалуй, вот это необъяснимое ожидание того, что должно случиться.
А что может случиться? Разве что дождь пойдет.
— Хотите, я покажу вам сад? — спросила Нина, когда наступила пауза. — Вы можете нарвать цветов. Вам… есть кому рвать цветы?
— Есть. Но мне, к сожалению, пора ехать.
— Может быть, вы останетесь, Пашенька, — сказала Лидия Алексеевна. — Побудете у нас вечер, познакомитесь с Алешей.
— Отец будет беспокоиться, Лидия Алексеевна.
— Да, ну тогда конечно… В следующий раз…
— А ваш отец… Он что, живет совсем один? — спросила Нина.
— Да, совсем один.
— А кто у него убирает?
— Никто. Сам убирает. Да он бы и не пустил никого, — улыбнулся Павел. — Сам ходит с метелкой и стряхивает пыль со своих сокровищ.
— А у него что, книги?
— Да, и книги и картины. А сегодня я хочу прибавить ему работы. На Сретенке, по слухам, есть гравюры Домье. Очень интересное издание.
— Ну, Домье не залежится. Продали, наверное.
— Что-нибудь еще поищу. — Павел встал.
— Хорошо… Подождите! Павел Петрович, куда же вы в таком виде. — Она обернулась к матери. — Мам, где у нас Венина рубашка, серая?
— Да ну что вы! — рассмеялся Павел.
— Нет уж, погодите, тут я распоряжаюсь, — сказала Нина. — Сейчас вы наденете другую рубашку… Веня один только раз надевал. Идет?
Павел кивнул.
Ему вдруг вспомнилось яркое утро на мысе Кюэль, то утро, когда они нашли колокол. Все трое стояли на вершине заснеженной сопки, под палящим весенним солнцем; было очень жарко, и они сняли вязаные рубашки, только что купленные по большому знакомству на полярной станции, и подставили спины солнцу. «Махнем, ребята, по обычаю? — спросил Веня. — Чтобы не была своя рубашка ближе к телу?» — И протянул свою вязанку Олегу. Олег — Павлу. А Павел отдал свою Вене.
В ней он угнел в свой последний рейс…