Ветер Занскара
Шрифт:
Вечером я позвонил жене Рындина. Вдове Рындина. Уже тринадцать дней, как вдове. Я спросил ее, где живут родители покойного мужа. Вопрос мог показаться ей странным, она могла насторожиться, заподозрить меня в чем угодно. Но вдова не стала спрашивать меня ни о чем. Она просто сказала бесконечно усталым хрипловатым голосом:
—Это здесь недалеко. Километров пятнадцать-двадцать от города. Село Коренное. Улица Короленко, сорок восемь.
—Спасибо,— только и смог сказать я.
В Коренное я поехал назавтра, во второй половине дня. Автобус миновал развилку с дорожным указателем, потом пересек неширокий лесок, поехал по дороге через поле. Обочина дороги усеяна соломой, слева далеко на горизонте словно мираж, маячили башни многоэтажек.
Село спряталось в низине среди степи. Остановка автобуса оказалась точно такой, какой
На клацанье ручки калитки никто не отозвался. Тогда я вошел во двор и постучал в занавешенное окошко. Что же я, даром ехал? Послышались шаги в сенях, щелкнул ключ, дверь приоткрылась, я увидел маленькую кругленькую старушку в черном платке и в телогрейке, надетой поверх черного платья. Старушка очень похожа на Рындина. Точнее, это он был на нее похож.
— Добрый день, — сказал я, потом произнес заранее приготовленную фразу: — Я близкий знакомый Жени, работал вместе с ним когда-то.
Старушка еле слышно произносит: «Входите», я прохожу сени, через комнатку с печью, покрытую белым кафелем и попадаю в «залу» со старой мебелью, старым телевизором, с иконой Божьей матери в углу на стене. Фотопортрет Рындина на комоде наискосок по нижнему углу перевязан черной лентой.
— Вот понимаете,— бормочу я,— как получилось, не был на похоронах.
Похоже, мое отсутствие или присутствие на похоронах не имеет значения для маленькой круглой старушки. Она жалуется, что Женю похоронили на городском кладбище, а не здесь. Совсем недалеко ведь было везти, здесь вся родня похоронена, сейчас из села все уезжают, теперь на их закутке на кладбище места всем хватит, ей самой давно пора уже там было лежать, чтобы не доживать до такого дня.
— Мария Федоровна,— осторожно говорю я,— мы с Женей в газете работали вместе. Это было давно, я только начинал тогда (я помню о разнице в возрасте чуть ли не в два десятка лет) — я знаю, что он писал, он показывал мне как-то. Многое не успел опубликовать. Ну, времена такие были, сами понимаете. У него должно было остаться что-нибудь здесь...
Самое сокровенное Рындин должен был хранить здесь, потому что супруге не по душе были его занятия «писаниной». Я почти убежден в том, что именно так и было. И мои предположения оправдались. Старушка, не говоря ни слова, идет в соседнюю комнату, потом возвращается с двумя общими тетрадями.
— Может вот это? — неуверенно произносит она.
— Да, Мария Федоровна, — киваю я, едва взглянув на страницы, исписанные аккуратным, но трудночитаемым почерком.— Мария Федоровна, тетради я вам обязательно верну. Просмотрю и верну. Я вам расписку оставлю, что взял тетради.
— Какую еще расписку... Берите, коли надо.
Я готов под землю провалиться. Вот так, представляясь знакомыми умершего, приходят к его родственникам и скорбно напоминают о имевшем якобы место одалживании некоторой суммы денег — неудобно, мол, что так получи-лось: он умер, а деньги вернуть не успел. И им отдают, как мне эта старушка дает тетради. Но ведь я это делаю ради... Ради кого? Рындину теперь все равно, даже если я отомщу за него, а что касается меня, так я давно понял, что отмщение смысла не имеет. Зачем же я все это делаю? Но что-то внутри заставляет меня отринуть доводы скучной житейской премудрости. Я торопливо прощаюсь со старушкой, имя и отчество которой узнал всего несколько минут назад, тайком взглянув на конверт с адресом, лежавший на этажерке.
Сев в автобус, я сразу начал поспешно листать тетрадь Рындина. В них записаны его раздумья. Не так уж и мало. Подавляющее большинство людей такого не оставляют. Некогда. Надо зарабатывать на кусок хлеба или на ломоть ветчины. Или на серебряное ведерко с икрой плюс загородный особняк плюс круиз по Средиземноморью. У них тоже существуют мысли, но это скорее руководство по эксплуатации собственного мозга и тела, а также заповеди типа: «Сидеть лучше, чем стоять, а лежать лучше, чем сидеть.»
А Рындин вот оставил эссе. То есть, свой опыт. Опыт взаимоотношений с этим миром. Взаимоотношения его были непростыми. Особенно с людьми. Он со всеми ссорился. Вот, пожалуйста: «...оказывается, я обозвал Куренкова графоманом. Позвонил с развеселой вечеринки, велел срочно приезжать. А он отказался. Мне это очень не понравилось. Я сказал, что он скользкий тип и графоман. Мне это сам Куренков потом рассказал. Было чертовски неловко. Возможно, я ему еще что-то говорил в подобном ключе. А какие у меня были для этого основания? Он не гений, я не гений. Печатались вместе в коллективном сборнике да еще «пробили» по одной исчезающе тонкой книжечке мизерными тиражами. Счет равный. Если бы не одно маленькое «но» — Куренков на пять лет моложе меня. Так кто же больший графоман?»
Куренков, Куренков... Фамилия мне показалась знакомой.
«... с внешностью дитяти-злодея. Я наблюдал однажды за тем, как Куренков переходил улицу. Тонкие ножки даже по ровному месту словно бы через что-то переступают — щупают, пробуют. Очёчки поблескивают, глазки из-за них пытливо все и вся изучают.»
Однако! Отмечен был все же Рындин печатью таланта, не такой уж он графоман, каким себя считал. Я этого Куренкова считанные разы видел, а фамилию, кажется, только однажды слышал, но сразу узнал, вспомнил. Действительно, пытливо зрит на мир Куренков. Вот ведь Рындин — «через что-то переступают» — и сразу видится тип. Что называется, одним росчерком. Рындин пишет, что Куренков моложе его всего на пять лет, а мне он показался вообще почти что одногодком. Фольклор в данном случае гласит: «Маленькая собачка — до века щенок».
Таких дневниковых или, как их называют, фактографических данных в тетрадях Рындина было немного. В основном, он заносил туда свои замечания о разных явлениях абсурдной действительности, либо набрасывал сюжеты будущих рассказов. Подобные вещи сейчас интересовали меня во вторую очередь. Важны были сведения, относящиеся к Гладышеву, «Ониксу», «Рице». И вдруг я читаю: именно Куренков является директором малого предприятия «Рица»!
Что-то уж больно много с ответом сходится... Но это смотря с каким ответом. Если предположить, что Рындин, мягко говоря, не любил Гладышева и Куренкова каждого по отдельности и вместе взятых, как друзей и как дельцов «новой волны», почему и «бодал» их в своей статье, а они ему за это отомстили, то такая задачка подходит для учеников вспомогательной школы, то есть, умственно отсталых. Тем более, что метод, коим был устранен Рындин, ни для Гладышева и ни тем паче для Куренкова никак нельзя назвать характерным. Да и на роль управителя преступного синдиката Куренков не тянет, если верить характеристике, данной ему Рындиным: «Уж у этого истерия на бледном челе написана. При каждой встрече кормит меня историями то о встрече с профессором, который измерил его специальным инструментом и сказал, что соотношение параметров свидетельствует о гениальности, то о каких-то мифических друзьях в мифическом московском институте, занимающемся тотальным контролем над космическими вибрациями и выделением избранных среди хомо сапиенс. По каким критериям эта избранность определяется, господин Куренков не сообщил, но очень прозрачно намекнул, что сам он в избранные попал. Следствием успеха в тестировании на предмет определения суперменства и элитарности можно считать факт бесплатной выдачи ему, Куренкову, новых ботинок, кои он и продемонстрировал мне.» Тут уж я просто расхохотался. Нет, обладал все же Рындин даром уесть, подкусить. Надо же — ботинки в знак причисления к элите! Я верил, что так на самом деле и было, может, чуть-чуть Рындин только кислоты перебрал в своем изложении.
Вырисовывается, вырисовывается портрет антигероя Куренкова. Каждое лыко в строку: «Куренков долго говорил о космических пришельцах, каковыми являются, по его мнению, Гоголь и Лермонтов, особенно подчеркивал свою духовную связь с последним. Я намекнул ему, что к двадцати шести годам Лермонтов уже написал раз в сто больше, чем сорокалетний Куренков.»
Вернувшись домой, я быстро отыскал несколько старых газет с объявлениями об оказании услуг по биолокации и составлении астрологических карт. «Рица» такие услуги оказывала. Значит, куренковская «Рица» держит штат врачевателей, гадалок, экстрасенсов, астрологов? Очень даже вероятно. Ведь не далее как вчера я наблюдал сеанс коллективной психотерапии. И там все было без «дураков». Увиденное мной на веранде коттеджа никак нельзя поставить в ряд с такими явлениями, когда один шарлатан сует с телеэкрана кукиш, а десятки миллионов легковерных придурков ставят воду и кремы, чтобы «зарядить» их.