Ветвь оливы
Шрифт:
— Салют! — Теодор торжественно поднял бокал и посмотрел на меня оценивающе. — Если бы спросили мое мнение, сегодня ты выглядишь похуже, чем вчера.
— Скажешь, не было причин?! — Я сел в кресло и почти с ненавистью посмотрел на еще один бокал на столе. Пуаре сидел в обнимку с какими-то бумагами. Он их достал и приготовил, но пока не выпускал из рук.
— Я бы сказал, что надо было возвращаться в карете, — проницательно и назидательно сказал Пуаре. — Тебе пока вредно переутомляться.
— Спасибо, — вяло отозвался я. — А что сегодня? Куда придется ехать?
— Радуйся! Сегодня никуда не придется, я только должен тебе кое-что отдать, чтобы это всегда было у тебя под рукой.
— Любопытно, — сказал я с подозрением.
Он подал мне первым делом топорщащийся пергаментный конверт, запечатанный печатью королевы. Я сломал печать и вытряхнул на стол единственный находившийся там предмет. Это был довольно изящный золотой перстень. С рубином.
Неужели тот самый, из шкатулки? Или его двойник…
— И что это значит? — спросил я.
— Видимо, талисман, — пошутил Пуаре. — А вообще, я думал, что ты знаешь больше меня — почему и зачем это может тебе понадобиться. Это пропуск к ней, в любое время.
— О Боже, не пугай меня!..
— Иди ты к черту, — миролюбиво усмехнулся Теодор. — Ты прекрасно понимаешь, о чем речь.
Памятуя вчерашнее, насчет талисмана Пуаре тоже вряд ли ошибся.
— Значит, талисман, — кивнул я.
— Судя по всему, он тебе пригодится, капитан, — небрежно мимоходом заметил Пуаре и протянул мне свернутую в свиток бумагу с печатями.
— Почему ты меня так назвал?
— Разверни и увидишь. Королевская рота шеволежеров теперь твоя. Ты ею командуешь.
— Вот как. — Я взял бумагу, но не спешил ее разворачивать. — А куда дели Мержи?
Пуаре как-то неопределенно склонил голову набок и пожал одним, ближайшим к ней плечом.
— С ним-то все в порядке. Даже более чем… Только он решил оставить эту службу.
— Его к этому вынудили?
— Нет. Судя по всему, он женится.
— Женится? Ничего не слышал… на ком же?
— На герцогине де ла Гранж.
— Что-о?
Я уставился на Пуаре с недоверием.
— Да, ты прав, он славный парень, но это все же мезальянс! Она же герцогиня, как-никак. Несмотря на это, принц Генрих дал ему разрешение, а заодно и разрешение оставить службу. Мержи давно этого желал, а теперь…
— А теперь — особенно? Ему не нравится то, что происходит?
Пуаре снова пожал плечами.
— Спроси как-нибудь его самого при случае. Одно могу тебе сказать — это какая-то запутанная игра, но все счастливы, можешь мне поверить. Ты же знаешь, ему давно опротивела война. А теперь… не то, чтобы ему было противней чем всегда, он как-то почувствовал себя свободнее, вот и все. И воспользовался случаем.
— Потому что мы воюем с кем-то, с кем у нас нет ни счетов, ни каких-то давних связей. Что ж, может быть… И какой идиот решил, что мне все это нужно?.. — проворчал я под нос. Я говорил не о патенте, это был вздох в пространство, риторический, как вопрос о смысле жизни.
— Дорогой мой, кто же задает такие вопросы? — Пуаре с упреком хмыкнул.
— Я задаю, — решил я не отпираться, и не объяснять.
— Ну да. К этому я уже привык, — заявил Теодор. — Между прочим, поздравляю! За это стоит выпить.
— Ладно, черт с тобой, — вздохнул я, и мы выпили. — На похоронах тоже пьют.
— А ну тебя… говорить с тобой, даже чертыхаться устанешь. — Пуаре отчего-то, похоже, страшно веселился. Правда, вдруг перестал и тоже тяжко вздохнул, переменив тему — должно быть, вдохновленный мыслью о желании чертыхаться: — Недавно я тебе говаривал про распутных девок — их всегда резали, но чтоб так… — Не поднимая головы, я навострил уши. — Помнишь, как под Сен-Ури? Какая, однако, мерзость… — он допил бокал одним глотком и, покачав головой, враждебно уставился в сторону. — С тех пор, как тут эти беспорядки… еще хуже. Убивать-то люди всегда убивали и всякое такое, дело понятное… куда деться. Но тут всякое нехорошее старье поминается.
— Да? — спросил я неопределенно.
— А может, действительно кто-то из тех же, а? Может, одни и те же сволочи? — Даже не сомневайся, дорогой Теодор… — Дело уже не только в девках — целые семьи вырезают так, что смотреть тошно. Сам не все видел — рассказывали. А сегодня было нечто и вовсе несусветное.
— Сегодня?
— Да, не спрашивай, как меня туда занесло. Много кого занесло, было много крику. Сам понимаешь, дверь распахнута, крыльцо в крови. Первый же патруль туда и сунулся.
Ага. Дверь Огюст и Готье оставляли закрытой. А вот тот, кто вышел после…
— Они-то и подняли крик — зашедшие выскочили наружу, прихватили с собой приятелей, заскочили обратно, а тут уж, пока они метались, собрался народ, понеслись слухи, в какой-то момент не так далеко оттуда оказался я и поинтересовался, что за суматоха и беспорядок. Да и ребята там были знакомые — Париж же большая деревня… Так вот, крови в доме было море, даже толком не высохла… трупы лежали кто где, но говорят, все были накрытые — так что вошедшие сперва заглянули под покрывала, а потом уж стали выскакивать на улицу глотнуть воздуха. Хотя некоторые были и ничего — просто трупы, а вот некоторые… — Пуаре передернуло, — прямо жуть. Но вот что странно. Раньше никого не накрывали. Это, должно быть, кто-то другой. Верно, кто-то нашел мертвецов раньше и накрыл. Или где-то прятался кто-то выживший. Ну и выдержка у него, должно быть!.. И знаешь, что я подумал? Если он был так чертовски хладнокровен и аккуратен, может, он из них? Из хранителей? Или из них и убийцы, и пришли теперь с кем-то из соратников, с другим пунктиком? Методичные такие скоты?
Я поставил бокал на стол.
— Теодор, в целом — ведь таких, именно похожих убийств было не так уж много, верно? Можно допустить, что это была одна банда? Сен-Ури ты помнишь и можешь сравнивать, чтобы не спутать — похоже или нет?
— Ну… да. Пожалуй. Я же говорил — видно, какие-то одни и те же сволочи. Только вот эти покрывала озадачили… И еще — дом же не был ограблен. То есть, все перевернуто, рассыпано, разбросано, но грабители бы этого не оставили, унесли бы с собой. А тут не унесли. Много чего не унесли.