Везучая
Шрифт:
– Да кармического же! Ты вот думаешь, чего это Странник так на тебя взъелся у костра? Он решил, что ты из этих самых - "чернушников", за тобой же такой шлейф грязи тащился, просто ужас. Так вот пока ты со Смертью разговаривал...
("пока я молилась за тебя!")
...он стал в два раза меньше!
Он улыбнулся ясной открытой улыбкой, легкой и радостной. И мне показалось, что с ним действительно что-то произошло.
Я хорошо разглядела его улыбку, и поняла, что уже светает. И жадно впилась взглядом в его лицо. Представьте, миллион лет прожить вместе с человеком - и не знать, не видеть его лица!
Да, смешно, но тут я
У него было молодое, волевое и слегка задиристое лицо. Лоб пересекала черная повязка-"хайратник".
– Сколько тебе лет?
– спросила я.
– Девятнадцать.
Я радостно и даже облегченно засмеялась.
– А-а! Я-то думала все время, что сорок!
– Почему так много?
– ошарашено спросил он.
– Ну, у тебя слишком взвешенные мнения, ты - личность. И еще - очень низкий голос.
Он отвернулся, спрятав довольное выражение лица.
– Слушай, - вдруг осознала я, - а как тебя зовут-то?
Он назвался. Я попробовала имя на вкус, и не поняла своих ощущений.
– Пора спать, да? Завтра я уезжаю. Вернее, сегодня.
– Как, уже? Ты же всего один день пробыл!
– Мы только на выходные приехали.
Прежде чем разойтись по своим лагерям, я успела задать один вопрос из серии терзавших меня "сомнительных":
– Послушай, если тебе всего 19, то когда же ты успел в геологах поработать?
В его глазах мелькнула какая-то тень. Кажется, его задело мое недоверие. Но он ответил, честно (и старательно) глядя мне в лицо:
– Я с первого класса каждое лето с партией ездил, с отчимом.
Так, что мне стало даже немного стыдно.
– До свидания.
– До свидания.
Заворачиваясь в спальник в пустой палатке, я успела только удивиться Наташиному отсутствию в столь поздний - или, наоборот, ранний - час, и тут же выключилась.
Как потом оказалось, нечему удивляться - Наташка всегда забиралась в палатку только тогда, когда начинало теплеть, то есть после восхода солнца.
4. Шаманский нож.
Утром вся наша группа собралась у оживленно потрескивающего костра.
Утро в Зоне - это не то же самое, что утро в городе. Во-первых, после ночной "охоты на уфозябров", как любил выражаться Витька, оно начинается тогда, когда нормальные люди уже обедать идут. А во-вторых, оно начинается с того, что сперва надо дрова собрать, костер разжечь, еду приготовить - а уж потом ее лопать.
Пока мы с Наташей в палатке причесывались, выдирая репейник из волос, Сергей, наш агни-йог, бородатый и костлявый как и полагается йогу (без "агни-"), начал всех увещевать, что нужно трудиться, что без труда человек не развивается духовно, и что принесение дров для огня - это не только трудовой подвиг, но и насущная необходимость. Еще он говорил, когда я уже из палатки вылазила, что спать утром вредно, и что солнышко питает нас энергией, и что Виктор вчера дров не носил, поэтому неплохо было бы обратить внимание на коллектив. Еще он говорил, что утром надо обливаться, и пусть Витя и Вова вылезают из палатки (оттуда торчали их ноги) и присоединяются к процессу приготовления еды.
Пока он все это говорил мягким увещевающим тоном, Алекс успел подняться (собственно, он и начал всех будить), поколол дров из принесенной им с вечера дровины, споро разжег огонь и повесил котелок с водой.
– Девчонки, - сказал он, - вы какую еду готовить будете?
Слово "еда" оказало волшебное действие на торчащие из палатки ноги - они исчезли. Затем из палатки вылетела консервная банка. Следом появились заспанные головы. Сергей сказал, стоя возле палатки, что мясо есть не будет, потому что это сильно портит духовную энергию, и что недальновидны те, кто ест мясо.
В результате каких-то долгих унылых действий начался "Поход за дровами". Мы с Наташей взялись за готовку.
– Аня, что мы будем варить?
– испуганно спрашивала она меня, а я лениво отмахивалась - мол, какие продукты будут, то и сготовим. Наташа пыталась получить у меня четкие инструкции по приготовлению определенного блюда, а я от нее - инструкции по специфике приготовления такового на костре. Я не могла понять ее мучений - ведь она-то третий раз в Зоне, а я вообще в лесу впервые с детских лет, так кто кого должен учить? В результате обе мы запутались настолько, что плюнули и стали просто чистить картошку, которая потом пошла в суп.
Сергей между тем сказал, что зеленые насаждения - наши братья, и поэтому никто не должен рубить деревья. Человек разоряет природу, говорил Сергей, прилежно что-то стругая - кажется, щепочки для костра; человеческая цивилизация на грани катастрофы именно потому, что мы, люди, безжалостно уничтожаем природу, и она, природа, нам отомстит. И поэтому нужно относиться к ней бережно, и вот он, Сергей, если кто заметил, лапник под палатку не рубил, а спит на голой земле.
В результате этих речей Витька покорно приволок полусырое бревно, сам Сергей - полусгнившую валежину, а Вова - груду сучьев. Костер с грехом пополам горел. Скептически осмотрев принесенное, Алекс отдал Вовке на распилку Витькино бревно, а сам, взяв топор, ушел в лес. Сергей сказал, что даже маленькие букашечки могут являться гениальными вселенскими умами, поэтому со своей валежины, прежде чем выкорчевать ее из земли, он бережно снял всех муравьев.
Валежина, соответственно, оказалась совершенно сырая и гореть не хотела.
Через некоторое время наблюдалась следующая ситуация. У костра на корточках сидел Алекс, бесстрастно подбрасывая поленца. На костре варился суп, на палке костра заваривался в котелке чай со зверобоем, а все остальные раскладывали по тарелкам горячую кашу.
Я отнесла этот цирк за счет "первости" блина, т.е. первого дня в лесу. Это было слишком оптимистично, и в будущем пришлось командование обедом взять на себя, иначе каждая готовка тянулась бы четыре часа... За что Сергей-йог начал с легкой долей иронии называть меня "мама Аня", ужасно тем смущая и возмущая. Это у него такой педагогический ход был, надо полагать...
За чаем переваривали не только кашу, но и ночные новости. Ели мы уже не одни - с гостем. Звали гостя Виктор. Это был белобрысый мрачный парень совершенно деревенского вида, который редко говорил. Когда же он открывал рот, все внимательно прислушивались в надежде, что такой молчун уж обязательно скажет что-нибудь умное. Однако нашим надеждам так и не суждено было оправдаться до самого конца.
Сейчас Виктор мрачно сидел в позе извозчика, свесив тяжелые кисти рук вдоль колен, облаченных в какие-то умопомрачительно колоритные холщовые штаны (которые когда-то были черными) с завязками. Он сидел так прочно, что Наташа спросила у него: