Via Crucis
Шрифт:
Солнце, ещё по-летнему ясное и тёплое, медленно садилось за ольховую рощу. Его лучи расцвечивали резной деревянный городок, стоящий на трёх невысоких горках жёлтым, оранжевым и розовым светом, делая его похожим на пряник. Никуда не заезжая, повозка с путниками в запылённых льняных подрясниках сразу последовала на подворье. Уставшие с дороги лошадки, каким-то наитием почуяв скорый отдых, овёс и воду, припустили по пыльной улице так, что Михаилу приходилось их сдерживать.
Архиерейский дом был новый, двухэтажный, с каменным первым этажом, и резным деревянным балкончиком, но весьма невелик размерами. Внизу располагалась канцелярия и кухня, на втором этаже – покои епископа на три комнаты, включавшие келью, кабинет и приёмную залу. Впрочем, в зале той могло поместиться не более двух дюжин человек, не толкая друг друга локтями. За домом были длинный бревенчатый каретный сарай, конюшня, дровяной и продуктовый сараи (последний с погребом), неуклюжий одноэтажный дом для монахов архиерейского подворья (коих не было в наличии) и людские. Подворье было окружено старым плодовым садом. Собственной церкви здесь не было. Все эти строения были возведены стараниями предшественника по кафедре – первого Зарецкого епископа Митрофана.
Кратко осмотрев владения, новый архиерей решил, что всё не плохо, но надо пристраивать к покоям домовую церковь. Вечерние визиты Тимофей отменил, сославшись на крайнюю усталость после дороги, что было сущей правдой. Но тут же послал служителя к настоятелю соборного Зарецкого храма с известием, что завтра в оном храме будет отслужена им божественная литургия и молебен, а также сказано приветственное слово для народа по случаю вступления на кафедру. Настоятель Кафедрального собора, получив известие о прибытии правящего архиерея, велел звонить в колокола четверть часа, что и было исполнено со всем тщанием местными звонарями братьями Подлесных. Сам же епископ уединился в покоях для отдыха и молитвы, попросив лишь горячего смородинового отвара и сушек. Михаил же, забравшись на балкон, с удовольствием вдыхал густой воздух нового места (пахло подгоревшими пирогами, сеном и разнотравьем) и, вытянув босые ноги, долго смотрел, как садится солнце, играя лучами на узкой ленте речки Летки.
На следующее утро разряженные горожане собрались у Покровского собора задолго до назначенного времени. Торжественное настроение и волнение охватили публику, видевшую на своём веку не так уж много архиереев. Кроме удалившегося на покой в Высокопетровский монастырь по болезни первого Зарецкого епископа Митрофана, в общем-то, и никого более в скромном уездном городе из них отродясь и не было. Ну, может, заезжал пару раз Азовский епископ, да когда это было!
Но вот в конце улицы показалась карета нового епископа. Два соборных протоиерея, протодиакон Мефодий и полтора десятка окрестных священников составляли делегацию местного духовенства. Староста собора, купец второй гильдии Чаботыров, дородный и лохматый, с добрыми васильковыми глазами, в одиночку держал каравай на полпуда с деревянной солонкой на вышитом его дочерью рушнике. Позади него стояли представители местного общества во главе с потомственным дворянином Гурием Ивановичем Пьяновым и его супругой.
Внутри храма тем временем, по команде первого иподьякона все служители – оба его помощника, посошник с архиерейским жезлом, cвещеносец с примикирием и один из рипидчиков с архиерейской мантией – прошли на солею. После положенных по чину поклонов, все спустились с солеи и проследовали к главным дверям.
Гурий Иванович сказал краткую приветственную речь, купец поднёс хлеб-соль. Новый епископ впервые перешагнул через порог Соборного храма и встал на орлец.
Молодой посошник Илья, сын единственного местного аптекаря Льва Даниловича Теплоструева, стоял чуть поодаль, с прямой спиной и волнением на лице, благоговея перед новым владыкой и гордясь оказанной ему (а точнее, его отцу – ктитору соборного храма) неслыханной честью. Сам того не замечая, он постоянно теребил парчовый сулок, привязанный к посоху. Старший иподьякон свирепо выпячивал на него глаза, пытаясь привлечь внимание, но тщетно. На пару с другим служителем Илья раскладывал перед архиереем и убирал в нужное время орлецы – коврики с вышитыми парящими орлами, символизирующим, как говаривал протодьякон, что ни один суслик не прошмыгнёт незамеченным.
Когда епископ Тимофей проследовал к старинной чудотворной иконе святителя Николая, Илья кинулся с орлецом к небольшому возвышению-помосту перед ней, зацепился за гвоздь, предательски высунувший головку из потертой половой доски, и чуть не растянулся перед иконой в земном поклоне. От ужаса и стыда, охватившего Илью, небо свернулось в свиток и звёзды опали с неба со странным скрежетом. А нет, это первый иподьякон, побагровев, издал тихий, но гневный рык.
Протодиакон возгласил густым, как сметана на сырной неделе, голосом: "Премудрость!" и хор торжественно начал петь "От восток солнца…" Илья с трепетом принял у архиерея посох – старый, без резных украшений, но крепкий, лёгкий и очень тёплый. Сразу после этого он подал епископу жезл, и тот принял его, такой тяжёлый и неудобный, со съехавшим вниз сулком, но тут же вернул. Пришло время облачаться. Первый и второй иподиакон одели на архиерея мантию, после чего духовенство целовало крест из рук нового епископа. Илья вновь подал архиерею жезл и взялся за мантию двумя руками.
Первый иподьякон появился за спиной и прошипел на ухо Михаилу: «Ноги выше подымай, хобяка колченогий!». Епископ Тимофей двинулся к кафедре, Илья шёл следом, ступая аккуратно, и неся мантию двумя руками. Разворот с широкой складчатой мантией на амвоне дался Илье с трудом, но прошёл без происшествий.
Епископ чинно повернулся лицом к народу и осенил его на три стороны дикирием и трикирием. Хор запел на умилительный, специально разученный, протяжный мотив «Тон деспотин». Солировал пожилой толстый хорист с подозрительно блестящими глазами и вдохновенным лицом. Его чистый тенор ни разу не сорвался, не вылез неуклюже поверх хора, но и не потерялся в наваристых провинциальных басах и баритонах. Народ почти что плакал, кто от умиления, а кто от облегчения, что всё идёт без помарок.
В конце чина облачения, после возгласа протодьякона «Тако да просветится…» епископ вновь осенил народ на четыре стороны, и хор повторил приветствие «Тон деспотин кэ архиэреа имон кирие филатте ис полла эти деспота!» на тот же мотив и с не меньшим умилением. После чего большинство присутствующих уже и не знали, на небе они или на земле. Литургия была отслужена новым епископом и соборным духовенством с благоговением и молитвенным вниманием. В алтаре, после пения «Отче наш» епископ поманил к себе Илью и вручил ему из собственных рук девятичинную просфору. Не чуя ног от радости и благодарности, Илья проследовал на своё место. И, не удержавшись, бросил торжествующий взгляд на каменное лицо первого иподьякона, делавшего вид, что ничего не произошло.
После обедни новый архиерей в мантии вышел на амвон для произнесения приветственного слова. В руке его был благословляющий серебряный крест с четырьмя небольшими, в ноготь годовалого младенца, круглыми зелёными камнями на лучах, видно, что старинный. Илья положил орлец владыке под ноги и замер рядом, слушая негромкий, но твёрдый и светлый до прозрачности голос. Торжественная речь была очень краткой и не напыщенной:
– Братья и сестры, возлюбленные о Господе чада. Прошли те времена, когда народ христианский из своей среды выбирал благочестивого мирянина или клирика для того, чтобы он занял епископский престол и стал бы пастырем пастырей и отцом для верующих. Своим непорочным житием, своим благочестием, неложной скромностью, но и учёностью также, такой человек многие годы был примером для всех и вся. С упованием на Бога, народ доверял такому человеку жезл пастырский и кафедру святительскую. Теперь же всё иначе. И мне, приехавшему в ваши богоспасаемые земли, только предстоит показать всем людям, что не напрасно пал на меня выбор Синода и Государыни. Мне предстоит, по слову апостольскому, для всех стать всем. Потому и прошу я молитв у вас об укреплении моих скромных сил телесных, а наипаче душевных. Так призовём же соборно благословение на наши начинания и с терпением и молитвой станем трудиться во славу Божию и процветание Зарецкой земли!
После целования креста народом, во время которого архипастырь благословлял каждого подошедшего лично, говоря по нескольку приветственных слов, сам епископ, духовенство и знатные горожане проследовали в трапезную при соборе, для утешения телесного.
Все званые на трапезу горожане уже выстроились в очередь с приглашениями на обед в собственном доме, имении, усадьбе. По умилительно-требовательным выражениям лиц хлопотливых хозяев было ясно, что отказа они не переживут, а порядок визитов сразу может нарушить сложившуюся в городе иерархию, приведя к обидам друг на друга. Епископ Тимофей предельно ясно увидел эту ситуацию и её последствия и немного растерялся, хотя виду не подал.
– Ну, держись, Владыко, – с завистливым сочувствием вздохнул себе в усы настоятель кафедрального собора протопоп Фёдор. По хорошей провинциальной привычке, в распорядке дня настоятеля всегда было время и для благочестивых наставлений, и для визитов вежливости к знатным особам, ну и, конечно, для хорошего обеда. Часто все три важных дела совмещались по одному адресу, что давало немалую экономию времени. Приезд епископа невольно перемещал настоятеля с первой позиции на вторую, делая его фигурой менее весомой. А с другой стороны, должность его превратилась теперь в более значимую. Настоятель кафедрального собора! Да таковых всего три человека на всю большую епархию с викариатствами, что сулило немалый почёт.