Via Crucis
Шрифт:
Солнце, ещё по-летнему ясное и тёплое, медленно садилось за ольховую рощу. Его лучи расцвечивали резной деревянный городок, стоящий на трёх невысоких горках жёлтым, оранжевым и розовым светом, делая его похожим на пряник. Никуда не заезжая, повозка с путниками в запылённых льняных подрясниках сразу последовала на подворье. Уставшие с дороги лошадки, каким-то наитием почуяв скорый отдых, овёс и воду, припустили по пыльной улице так, что Михаилу приходилось их сдерживать.
Архиерейский дом был новый, двухэтажный, с каменным первым этажом, и резным деревянным балкончиком, но весьма невелик размерами. Внизу располагалась канцелярия и кухня, на втором этаже – покои епископа на три комнаты, включавшие келью, кабинет и приёмную залу. Впрочем, в зале той могло поместиться не более двух дюжин человек, не толкая друг друга локтями. За домом были длинный бревенчатый каретный
Кратко осмотрев владения, новый архиерей решил, что всё не плохо, но надо пристраивать к покоям домовую церковь. Вечерние визиты Тимофей отменил, сославшись на крайнюю усталость после дороги, что было сущей правдой. Но тут же послал служителя к настоятелю соборного Зарецкого храма с известием, что завтра в оном храме будет отслужена им божественная литургия и молебен, а также сказано приветственное слово для народа по случаю вступления на кафедру. Настоятель Кафедрального собора, получив известие о прибытии правящего архиерея, велел звонить в колокола четверть часа, что и было исполнено со всем тщанием местными звонарями братьями Подлесных. Сам же епископ уединился в покоях для отдыха и молитвы, попросив лишь горячего смородинового отвара и сушек. Михаил же, забравшись на балкон, с удовольствием вдыхал густой воздух нового места (пахло подгоревшими пирогами, сеном и разнотравьем) и, вытянув босые ноги, долго смотрел, как садится солнце, играя лучами на узкой ленте речки Летки.
На следующее утро разряженные горожане собрались у Покровского собора задолго до назначенного времени. Торжественное настроение и волнение охватили публику, видевшую на своём веку не так уж много архиереев. Кроме удалившегося на покой в Высокопетровский монастырь по болезни первого Зарецкого епископа Митрофана, в общем-то, и никого более в скромном уездном городе из них отродясь и не было. Ну, может, заезжал пару раз Азовский епископ, да когда это было!
Но вот в конце улицы показалась карета нового епископа. Два соборных протоиерея, протодиакон Мефодий и полтора десятка окрестных священников составляли делегацию местного духовенства. Староста собора, купец второй гильдии Чаботыров, дородный и лохматый, с добрыми васильковыми глазами, в одиночку держал каравай на полпуда с деревянной солонкой на вышитом его дочерью рушнике. Позади него стояли представители местного общества во главе с потомственным дворянином Гурием Ивановичем Пьяновым и его супругой.
Внутри храма тем временем, по команде первого иподьякона все служители – оба его помощника, посошник с архиерейским жезлом, cвещеносец с примикирием и один из рипидчиков с архиерейской мантией – прошли на солею. После положенных по чину поклонов, все спустились с солеи и проследовали к главным дверям.
Гурий Иванович сказал краткую приветственную речь, купец поднёс хлеб-соль. Новый епископ впервые перешагнул через порог Соборного храма и встал на орлец.
Молодой посошник Илья, сын единственного местного аптекаря Льва Даниловича Теплоструева, стоял чуть поодаль, с прямой спиной и волнением на лице, благоговея перед новым владыкой и гордясь оказанной ему (а точнее, его отцу – ктитору соборного храма) неслыханной честью. Сам того не замечая, он постоянно теребил парчовый сулок, привязанный к посоху. Старший иподьякон свирепо выпячивал на него глаза, пытаясь привлечь внимание, но тщетно. На пару с другим служителем Илья раскладывал перед архиереем и убирал в нужное время орлецы – коврики с вышитыми парящими орлами, символизирующим, как говаривал протодьякон, что ни один суслик не прошмыгнёт незамеченным.
Когда епископ Тимофей проследовал к старинной чудотворной иконе святителя Николая, Илья кинулся с орлецом к небольшому возвышению-помосту перед ней, зацепился за гвоздь, предательски высунувший головку из потертой половой доски, и чуть не растянулся перед иконой в земном поклоне. От ужаса и стыда, охватившего Илью, небо свернулось в свиток и звёзды опали с неба со странным скрежетом. А нет, это первый иподьякон, побагровев, издал тихий, но гневный рык.
Протодиакон возгласил густым, как сметана на сырной неделе, голосом: "Премудрость!" и хор торжественно начал петь "От восток солнца…" Илья с трепетом принял у архиерея посох – старый, без резных украшений, но крепкий, лёгкий и очень тёплый. Сразу после этого он подал епископу
Первый иподьякон появился за спиной и прошипел на ухо Михаилу: «Ноги выше подымай, хобяка колченогий!». Епископ Тимофей двинулся к кафедре, Илья шёл следом, ступая аккуратно, и неся мантию двумя руками. Разворот с широкой складчатой мантией на амвоне дался Илье с трудом, но прошёл без происшествий.
Епископ чинно повернулся лицом к народу и осенил его на три стороны дикирием и трикирием. Хор запел на умилительный, специально разученный, протяжный мотив «Тон деспотин». Солировал пожилой толстый хорист с подозрительно блестящими глазами и вдохновенным лицом. Его чистый тенор ни разу не сорвался, не вылез неуклюже поверх хора, но и не потерялся в наваристых провинциальных басах и баритонах. Народ почти что плакал, кто от умиления, а кто от облегчения, что всё идёт без помарок.
В конце чина облачения, после возгласа протодьякона «Тако да просветится…» епископ вновь осенил народ на четыре стороны, и хор повторил приветствие «Тон деспотин кэ архиэреа имон кирие филатте ис полла эти деспота!» на тот же мотив и с не меньшим умилением. После чего большинство присутствующих уже и не знали, на небе они или на земле. Литургия была отслужена новым епископом и соборным духовенством с благоговением и молитвенным вниманием. В алтаре, после пения «Отче наш» епископ поманил к себе Илью и вручил ему из собственных рук девятичинную просфору. Не чуя ног от радости и благодарности, Илья проследовал на своё место. И, не удержавшись, бросил торжествующий взгляд на каменное лицо первого иподьякона, делавшего вид, что ничего не произошло.
После обедни новый архиерей в мантии вышел на амвон для произнесения приветственного слова. В руке его был благословляющий серебряный крест с четырьмя небольшими, в ноготь годовалого младенца, круглыми зелёными камнями на лучах, видно, что старинный. Илья положил орлец владыке под ноги и замер рядом, слушая негромкий, но твёрдый и светлый до прозрачности голос. Торжественная речь была очень краткой и не напыщенной:
– Братья и сестры, возлюбленные о Господе чада. Прошли те времена, когда народ христианский из своей среды выбирал благочестивого мирянина или клирика для того, чтобы он занял епископский престол и стал бы пастырем пастырей и отцом для верующих. Своим непорочным житием, своим благочестием, неложной скромностью, но и учёностью также, такой человек многие годы был примером для всех и вся. С упованием на Бога, народ доверял такому человеку жезл пастырский и кафедру святительскую. Теперь же всё иначе. И мне, приехавшему в ваши богоспасаемые земли, только предстоит показать всем людям, что не напрасно пал на меня выбор Синода и Государыни. Мне предстоит, по слову апостольскому, для всех стать всем. Потому и прошу я молитв у вас об укреплении моих скромных сил телесных, а наипаче душевных. Так призовём же соборно благословение на наши начинания и с терпением и молитвой станем трудиться во славу Божию и процветание Зарецкой земли!
После целования креста народом, во время которого архипастырь благословлял каждого подошедшего лично, говоря по нескольку приветственных слов, сам епископ, духовенство и знатные горожане проследовали в трапезную при соборе, для утешения телесного.
Все званые на трапезу горожане уже выстроились в очередь с приглашениями на обед в собственном доме, имении, усадьбе. По умилительно-требовательным выражениям лиц хлопотливых хозяев было ясно, что отказа они не переживут, а порядок визитов сразу может нарушить сложившуюся в городе иерархию, приведя к обидам друг на друга. Епископ Тимофей предельно ясно увидел эту ситуацию и её последствия и немного растерялся, хотя виду не подал.
– Ну, держись, Владыко, – с завистливым сочувствием вздохнул себе в усы настоятель кафедрального собора протопоп Фёдор. По хорошей провинциальной привычке, в распорядке дня настоятеля всегда было время и для благочестивых наставлений, и для визитов вежливости к знатным особам, ну и, конечно, для хорошего обеда. Часто все три важных дела совмещались по одному адресу, что давало немалую экономию времени. Приезд епископа невольно перемещал настоятеля с первой позиции на вторую, делая его фигурой менее весомой. А с другой стороны, должность его превратилась теперь в более значимую. Настоятель кафедрального собора! Да таковых всего три человека на всю большую епархию с викариатствами, что сулило немалый почёт.