Via Crucis

Проскуряков Андрей

После традиционного монашеского приветствия хозяин и гость сели у круглого дубового столика и завели беседу.

– Как поживаете, отец игумен? – спросил отец Тит, благообразно потупив взор.

Гость был тонок, сух, большеглаз, имел правильные черты лица, длинную шею и костлявые белые пальцы, которыми он не без изящества держал массивную чайную чашку, поднося её к тонким ниточкам губ. Тит был старше на семь лет, чем Вассиан, и в юности окончил два курса университета по специальности “социология”, после чего, в поисках Бога удалился в Архангельские леса, где, по слухам, в землянках жили духоносные старцы. Ни землянок, ни старцев он не нашёл, видимо, не там искал, или старцы умели прятаться

от непрошенных гостей. Несколько лет он прожил на правах балды в большой семье священника одной из южных епархий, был замечен архиереем, поступил заочно в семинарию и принял постриг в честь ученика апостола Павла, критского епископа Тита.

– Немощи, леность и неразумие довлеют мя, – в тон вопрошавшему ответствовал хозяин. – В общем, вашими молитвами, отец игумен. А вы как поживаете? Что паства? Внемлет ли слову?

– Пастырское слово не должно быть сурово, – уклончиво ответил Нижнегузновский настоятель.

В приоткрытую дверь выглянуло растерянное лицо монахини Мартирии.

– Что, матушка? – поинтересовался Вассиан.

– Батюшка, тут Ленка из областного центра, та, что в детсаде работает, приехала!

– Она же вчера была? – непритворно удивился игумен.

– Я ей то же и сказала. Зачем, говорю, двести вёрст отмахала? А она говорит: “Со своими людьми чаю попить!”

– Что? – не понял Вассиан. И вдруг залился свежим, живым смехом.

– Чаю попить? – сделал комичное лицо Тит.

– Чаю попить! – широко улыбаясь, вторил ему Вассиан.

Отсмеявшись, игумены понимающе взглянули друг на друга, ощутив некое единение. Битва на время перешла в подспудную, подковёрную форму.

– Напои чаем, благослови конфетами и выпроводи, – резюмировал Вассиан и вновь изобразил полное внимание к собеседнику.

Отец Тит сидел на стуле неровно, размахивал левой рукой в разговоре (в правой руке держал то чашку, то сушку). Был он возраста самого цветущего, не то тридцати пяти лет, не то сорока двух. В игумене Вассиане он видел конкурента и собрата одновременно и ревновал к его популярности в столь юном для духовного руководства возрасте.

– Очень востребовано сейчас руководство в семейной жизни, – держа чашку на весу, продолжил Тит. – Но для того, чтобы погрузиться во мрак души грешника, а семейная жизнь зело удобосогрешительна, необходимо самому заглянуть за черту добронравия и целомудрия, на время отречься от всего… этического, что ли. Или же стать как бы в стороне и непредвзято оценить, что есть добро, что зло. А инде следует и малый шаг за эту грань сделать самому, дабы и предмет наших рассуждений был ближе и не выглядел столь абстрактно. Авраам, праотец наш, перешёл все границы разумного, занёс смертоносную свою руку над сыном, а в итоге прав оказался. Люди же немощны, на исповеди вольно или невольно утаивают свои грехи, гнусные поступки, покрываются во след ложным стыдом, чем и усугубляют нечестие. Что я должен сделать, как опытный духовник и добрый пастырь? Растворить грань между своим сознанием и разумом пасомого и, отринув сомнения, кинутся в пучину беззакония с протянутой для спасения рукой…

Тит отпил травяного настоя с добавлением мандариновых шкурок из большой деревенской чашки и потянулся за аппетитным домашним бубликом, отливавшим на блюде румяным боком и благоухавшим свежестью выпечки. Тит зал, что он гораздо сильнее в области теоретических рассуждений, что преуспел в догматическом богословии и философии (всё-таки, семинарию окончил, хоть и заочно) и пытался перетянуть беседу на эту поляну. В знании живой жизни, умении вести хозяйство, остроумии, простоте обхождения с людьми он был гораздо слабее Вассиана и, подспудно осознавая это, избегал непростых для себя тем. Да и бубликов таких у него не было.

– Да,

раствориться, – продолжил гость с достоинством. – Это сложный приём, доступный только опытным духовникам. Но такая исповедь наиболее очищающая, наиболее точная и действенная. Результаты её по силе почти равны тем, что получаем мы при проведении древнего чина отчитки, сиречь изгнания злых духов.

– Каким же грехам, отец игумен, вы уделяете наибольшее внимание? Что наипаче тяготит вашего пасомого? – вопросил Вассиан.

– Мнится мне, что такова есть страсть блудная. Вот в мытарствах Феодоры…

– Феодоры, отец игумен? – Заулыбался хозяин.

– Ладно, без Феодоры. – Тит сбился от такого вопроса, поскольку иронию уловил. – Но эта упомянутая страсть – всем страстям голова.

Гость замолчал, подбирая слова, хозяин же, пряча улыбку в бороде, смотрел на его замешательство.

– Блудная страсть – корень всех зол. И в семейной жизни мы видим поле непаханое, неоранное. Другие духовники как поступают? Венчался – не венчался. Как будто это индульгенция какая. Но именно в семейной жизни похоть и скоктания находят себе пристанище, укореняются и, сокрытыя от посторонних взоров, расцветают пышным цветом, яко крин сельный при благорастворении воздухов. И только опытный духовник, знающий врага в лицо, способен вытащить из глубин сокровенных на свет белый все потайные корешки и корешочки. Можно сказать, без преувеличения, но и не без некоего удовлетворения, что я нашёл ключик, открывающий жизнь семейную, крючочек для сих корешочков. И какие разверзаются бездны! Потянешь за одну малую страстишку блудную, а там… такое изумление испытываешь! И вот что удивительно. Грехи одни и те же, казалось бы, а как по-разному на них смотрят муж и жена. Самое же интересное, когда об одном и том же грехе вопрошаешь супругов раздельно. Это прямо мякотка! Вот, например, такой случай…

– Скажите, отец игумен, кто наиболее подвержен страсти сей: мужеский пол, али женский? – Перебил зарумянившегося рассказчика Вассиан.

– Тут сомнений быть не может, отец игумен, – уверенно ответил гость. – Женщина – по природе своей существо блудное, духом слабое, ко греху удобопреклонное. И потому, лечение болезни надо начинать как можно раньше! Чем моложе жена, тем лучше результат. Не закоснела она покамест в пороке, может ещё воспрянуть и исправиться. Идеальная ситуация, когда исправление начинается ещё до замужества. И духовник, действуя превентивно, если вы понимаете, в девичестве, так сказать…

– Тяжёл ваш труд, батюшка!

– Ох и тяжёл! – не чувствуя подвоха покачал головой Тит, сочувствуя сам себе. – Два года уже тружусь над составлением полного каталога всех страстей блудных, их видов, подвидов, способов и вариантов. Не только телесных, но и чувственных, проникающих в душу через око, ухо, а также и обоняние, и осязание, творимых во сне и мороке, воображении и мечтании.

– Отец игумен, так тяжёл труд сей, что отец Мартирий, приснопамятный старец, у которого я много лет келейничал, не дерзал за него браться и всех монахов от такого дела предостерегал. Белым попам, оно сподручнее в таком тонком вопросе разбираться, говорил он, да и то не всем.

– Так-то оно так, – не сдавался Тит. – Этот крест не каждому духовнику по силам, это точно. Но для того, кто пересёк грань, жертвуя собой за други своя, нет ничего невозможно.

В библиотеку через приоткрытую дверь вошёл толстый рыжий кот Боян и, дойдя в развалку до Вассиана, требовательно замяукал. Хозяин взял на руки кота, не способного уже запрыгнуть на стул от лишнего веса, и стал кормить маленькими кусочками сыра. Боян уютно замурлыкал, посматривая на тощего пришельца искоса. Этот нервный гость никогда не нравился Бояну. И пахло от него как-то странно.